В начале 1960-х годов в Нидерландах случился кризис, получивший название "голландская болезнь". Тогда открытие крупных месторождений природного газа в морской акватории, принадлежащей этой стране, привело к изменению структуры ее экспорта. В нем стала доминировать продукция не обрабатывающего сектора, а добывающего, который создает в экономике гораздо меньшую добавленную стоимость, не стимулирует развитие других отраслей, не ведет к переориентации на высокотехнологичный сектор. В результате возросшего притока в страну валютной выручки национальная валюта укрепляется, а иностранная обесценивается. В зависимости от монетарной политики того или иного государства это может считаться для его экономики как очевидным благом, так и очевидным злом.

Для России это, несомненно, негативный фактор: период экономического роста, в ходе которого создаются преимущества реального сектора экономики, в стране продолжается. Но российская экономика оказалось во многом подготовленной к "голландскому сценарию". В частности, у нас действуют государственные механизмы "стерилизации" денежной массы: экспортеры обязаны продавать Центробанку большую часть выручки от реализации на внешнем рынке. Причем в структуре российского экспорта наибольшую долю занимают сырьевые ресурсы: нефть, уголь, электроэнергия, металлы. Значительная их часть поставляется из сибирских регионов - Кемеровской, Иркутской областей, Красноярского края.

Другой способ вывода излишних денег из экономики - создание стабилизационного, а теперь еще и инвестиционного фонда. И если название первого в точности отражает его предназначение (а значит, все попытки выудить из него средства на инвестиционные, социальные и прочие нужды страны априори бесполезны), то цель второго - предоставление государственных средств на конкретные инвестиционные проекты и программы.

Существующая структура распределения инвестиций по отраслям и секторам промышленности как России в целом, так и Сибири в частности демонстрирует их доминирование именно в сырьевом комплексе. Это четко отражено и в новой концепции социально-экономического развития Сибири, подготовленной Сибирским отделением Российской академии наук, полпредством Президента РФ в Сибирском федеральном округе, Межрегиональной ассоциацией "Сибирское соглашение" и рядом других структур.

Документ получил явно архаичное, но концептуальное название "Стратегия Сибири: партнерство власти и бизнеса во имя социальной стабильности и устойчивого роста". При всех известных истинах, изложенных в документе, неоспоримыми его преимуществами являются четкая позиция по отношению к взаимодействию власти и бизнеса и, что самое важное, - целевая (проектная) направленность инвестиционных вложений.

В частности, только на реализацию конкретных инвестиционных проектов до 2015 года в топливно-энергетическом комплексе заложено до 85 млрд долларов, в металлургической и горно-рудной промышленностях - до 13,8 млрд долларов.

Возникает вопрос: рискует ли Сибирь заразиться некой местечковой "голландской болезнью"? Возможно, что это и так - идей по развитию несырьевого комплекса не очень много. Что может предложить рынку (а ориентироваться необходимо именно на него) машиностроительный или военно-технический комплекс региона? Или насколько значим для прироста валового регионального продукта несырьевого региона реальный - именно реальный - потенциал инновационной сферы Сибири? По сути - мизер.

Кроме того, наряду с капиталовложениями существует другая проблема - изношенность основных производственных фондов в той же топливно-энергетической отрасли. Но она решается не силами отечественных производителей оборудования для нефтянки и угольной промышленности - у крупного бизнеса сегодня достаточно ресурсов, чтобы заключать контракты с зарубежными партнерами. Получается, что зависимость от сырьевого сектора настолько велика, что говорить о "сходе" с сырьевой иглы невозможно. Поэтому очевидно, что мы сохраним сильную зависимость от мировой конъюнктуры мировых цен на природные ресурсы.