Ушедший 2006 год пресс-центр журнала «Эксперт-Сибирь» завершил открытием выставки новосибирского фотохудожника Эдуарда Левена «Восточный ветер в ночь полной луны». Левен известен прежде всего своими черно-белыми ассоциативными пейзажами: фотографируя природу Алтая уже более пятнадцати лет, он находил необычные ракурсы и, используя исключительно ручную печать, создавал свое мистическое пространство алтайского края «АлТайна». Для самого Левена, увлекавшегося восточной эстетикой, которая в виде неуловимого духа проникала в его прошлые работы, нынешняя экспозиция видится гармоничным и логичным продолжением творчества последних лет.

Фотохудожник признался, что идея выставки возникла в феврале прошлого года, когда он вместе с чайной гейшей устроил чайную церемонию прямо на льду замерзшего Обского водохранилища. Жанр, в котором выполнены представленные работы, получил авторское название этнических фотоимпровизаций. Действительно, изображения ночных деревьев на фоне черной пустоты, сухих стручков и листьев, изгибающихся в иероглифы, и таинственных соцветий нельзя уместить в рамки какого-либо привычного жанра. То, что делает Эдуард Левен, больше напоминает неразрывный синтез дзэнской живописи и поэзии, написанной тайными природными знаками. Поникшая березовая ветвь в удлиненном формате свитка, сплетение рябиновых ветвей и застывший в порыве ветра клен складываются в лаконичную и изящную форму японского хокку. А в абстракциях, напоминающих заснеженные горы, угадывается эпичность Хокусая.

«Восточный ветер в ночь полной луны» — это выставка-медитация, недаром, кстати, открывшаяся в полумраке при свечах, под буддийские распевы и включавшая в себя чайную церемонию. Эдуарду Левену удивительным образом удалось отсечь все лишнее и стилизовать типичные реалии русского пейзажа, запечатленные в окрестностях Нового поселка, под японскую эстетику, обратить повседневное в уникальное, а сиюминутное — в вечное. Но эта стилизация не декоративна, она — дышит: Левен действительно сумел задеть самый нерв японского мироощущения и наполнить свои работы красотой лаконичной простоты и просветленной печали, что сами японцы называют словом «ваби-саби», непереводимым ни на один язык мира.