Я стал первым журналистом, которому удалось не только побывать на шахте Листвяжная в городе Белово (Кемеровская область), но и увидеть в работе угледобывающий комплекс стоимостью более одного миллиарда рублей, установленный в лаве 1108. Новая техника приходит в шахту: и в виде огромных, современных комбайнов и механизированных комплексов, и в мелочах. Меняются средства доставки материалов и оборудования, средства обеспечения производственной безопасности.

Безопасность: никаких фотоаппаратов

«Когда вы пойдете в шахту, с вами не должно быть никаких электронных приборов — ни фотоаппарата, ни телефона. Только снаряжение обычного шахтера, — сразу же заявил главный инженер шахты Листвяжная Александр Бояновский. — Шахта — это метан, это угольная пыль. Все взрывоопасно, поэтому там разрешена работа только со специально сертифицированной техникой».

Лицо его серьезно, радости от моего приезда он явно не испытывал. Это произвело на меня должное впечатление. Я оставил фотоаппарат, телефон и диктофон прямо в его кабинете, чтобы потом случайно не пронести с собой и не вызвать аварийную ситуацию.

Безопасности на шахте уделяется самое большое внимание. Шахта Листвяжная уже прошла через серьезную аварию с человеческими жертвами, и эхо этого события витает в коридорах шахтоуправления до сих пор. ЧП, которое произошло на шахте в 2004 году, здесь вспоминают часто.

«Это случилось 28 октября 2004 года, — говорит заместитель директора по производству ООО «Шахта Листвяжная» Анатолий Кременский, которого назначили ответственным за мой спуск в недра. — Из-за халатности одного человека погибло еще двенадцать».

Отсюда и пристальное внимание к безопасности. Основная причина аварий на шахтах, объясняет замдиректора, это человеческий фактор. В условиях повышенной опасности невнимательность, которую можно допустить на любом другом производстве, на шахте приводит к катастрофическим последствиям. Так случилось и тогда: рядовой слесарь, перед тем как начать работу с электрическим оборудованием, не проверил уровень содержания метана в окружающей атмосфере. В результате искра, взрыв и человеческие жертвы.

Пересесть на иномарку

Дальше меня повели в комнату участка №10, в которой уже собрались работники, которые трудятся в лаве 1108. В их числе и начальник участка Сергей Пешков.

Разговор начался с обсуждения технологических моментов лавы и установленного в ней оборудования. Мне рассказали о геологических особенностях лавы, показали схемы залегания пластов угля и породы, описали установленное здесь оборудование. До этого мое знакомство с подземным миром заключалось только в прослушивании спелеологических и диггерских баек, а с основами горного дела и устройством шахт я не был знаком совершенно. Поэтому из услышанного в кабинете я не понял практически ни слова — кроме того, что лава — это забой большой протяженности, предназначенный для разработки угольного пласта.

Лава 1108 является не только наиболее современной и технологически оснащенной на Листвяжной, но и одной из самых высокопроизводительных во всем Кузбассе. Она оснащена комплексом для выемки угля производства английской компании Joy Mining Machinery и механизированными крепями, произведенными крупнейшим заводом Китая по выпуску горно-шахтного оборудования. Поставщиком силовой управляющей гидравлики для механизированных крепей стала компания Tiffenbach Gmb.H (Германия). Система автоматизированного управления всем комплексом механизированных крепей произведена российским предприятием «Ильма» (Томск) совместно с Tiffenbach Gmb.H.

Решив, что разобраться на месте, наглядно наблюдая за процессом добычи угля, мне будет гораздо легче, я попытался повернуть разговор в более привычное русло. «Ну и как вам работается на новой технике? Какие впечатления?» — спросил я шахтеров. «Да какие впечатления… Вот представьте, что вы ездили всю жизнь на «Запорожце», а потом пересели на иномарку. Какие у вас будут впечатления?» — говорит Сергей Пешков.

Потом разговор плавно переходит на проблемы, с которыми сталкиваются эти люди в своей работе. Несмотря на свои ожидания, ни слова о тяжелых условиях труда я не услышал.

«Не дают работать! — возмущаются присутствующие в кабинете. — План выставлен на уровне шесть тысяч тонн угля в сутки, а мы можем с этим оборудованием выдавать по три тысячи тонн в смену, то есть двенадцать тысяч тонн в сутки». Возмущение шахтеров стало быстро понятно. С бригадой, которая работает на десятом участке, подписан коллективный договор, оплата сдельная. Это значит, что чем больше угля добудет участок, тем больше денег получат сами шахтеры.

Позже я узнал, что проблемы с добычей связаны с постоянной нехваткой подвижного состава на железной дороге. Добытый уголь попросту не на чем вывозить, складировать негде, поэтому руководство шахты планово регулирует добычу. Это общая проблема отрасли, характерная для всех предприятий Кузбасса. Группа «Белон», которой с 2002 года принадлежит шахта Листвяжная, планирует решить ее с помощью строительства рядом с шахтой обогатительной фабрики.

Самоспасатель и другая экипировка

Дальше меня ждал инструктаж по действиям в случае аварии, который должен пройти каждый, кто в первый раз спускается в шахту. С помощью большой настенной схемы размещения выработок и забоев Листвяжной мне пытались объяснить, как выходить из лавы 1108 в случае аварии и задымления, ориентируясь в буквальном смысле слова по воздуху. Вентиляция, как оказалось, самый главный ориентир — в условиях задымления идти нужно по направлению струй свежего воздуха.

«Можете даже не пытаться запомнить, — сказал мне в конце концов Сергей Пешков. — Все равно если вы там в первый раз, да еще и в дыму, если рядом не будет знающего человека, сами не выберетесь ни за что». Мне оставалось надеяться, что он будет рядом.

Потом меня учили пользоваться шахтерским самоспасателем ШСС-1м. С виду он похож на термос. Для того чтобы в него «включиться», нужно снять крышку, взять в рот загубник и резко дунуть. После этого ШСС начинает вырабатывать кислород. Этот прибор каждый шахтер постоянно носит с собой, по инструкции он все время должен быть в зоне досягаемости. Но бросать его на пол нельзя — при ударе размещенные внутри химические элементы могут сами вызвать пожар или взрыв.

«Дышать нужно спокойно, ни в коем случае не бежать, после того как вы включились в самоспасатель. И главное — ни в коем случае не вытаскивайте загубник изо рта — после этого самоспасатель перестает работать», — прервал долгие разъяснения Сергей Пешков.

После инструктажа мы направились в шахтерскую раздевалку, где я произвел неизгладимое впечатление на одну из работниц, которая выдавала мне полный комплект одежды для спуска в шахту. «Ни разу не были в шахте? Ни разу?» — несколько раз удивленно переспрашивала она. Видимо, ей трудно было даже вообразить, что есть где-то мужчины, дожившие до моего возраста и ни разу не спускавшиеся в шахту. «Честное слово, ни разу не был», — уже почти краснея, признался я.

В комплект экипировки входило нижнее белье — хлопчатобумажные подштанники и рубашка — а также куртка и брюки, портянки, резиновые сапоги, два ремешка и, конечно, каска. Первым ремешком я подпоясал брюки, а второй, как оказалось, предназначен для крепления на поясе батареи шахтерского фонарика.

В дополнение мне выдали шахтерский фонарик и самоспасатель. Осмотрев фонарик, я заметил, что в нем кроме лампы накаливания есть еще три светодиода, которые дают более рассеянный свет. Современные технологии добрались и до этого традиционного оборудования горняков.

По дороге с фонарями

Никаких лифтов и вагонеток, которые рисовало мое обывательское воображение. Вход в шахту представляет собой полукруглый тоннель радиусом около шести метров, покрытый гофрированным алюминиевым листом. Из входа летят плотные, белые клубы пара. Как мне объяснили, это потому, что воздух в шахту подается подогретый.

Мы входим и начинаем спуск по тоннелю, который называется «бремсберг». На мой вопрос, откуда у него такое странное название, Анатолий Кременский отвечает, что «это наклонная горная выработка, предназначенная для различных целей: транспортировки угля, материалов, подачи и вывода воздуха». Это название пришло от немецких горняков, которые первыми начинали горное дело в России.

Все вокруг в белом порошке. Он лежит под ногами толстым слоем, им обсыпаны стены. «Это инертная пыль, которая нужна для абсорбции угольной пыли, — объясняет мой сопровождающий. — Угольная пыль очень взрывоопасна. При ее возгорании получается объемный взрыв, она даже опаснее метана. Поэтому обработка тоннелей инертной пылью идет постоянно. На Западе она ведется с помощью специальных машин, но до нас такая техника еще не дошла. У нас по старинке — идут люди с мешками и разбрасывают пыль руками».

Другая техника до шахты Листвяжная дошла. Вдоль кровли протянут рельс, на котором на высоте нескольких метров висит механизм футуристического вида, напоминающий космолет. Две маленькие кабины спереди и сзади, двигатели и длинная скамья посередине. Это монорельсовая дорога, с помощью которой шахтеры добираются до своих забоев и обратно.

Меня, впрочем, на этой монорельсовой дороге не везут, идем пешком. Спуск по протяженности занимает примерно три–четыре километра.

Полная темнота, свет только от фонарей, которые закреплены на касках. Стены (по шахтерской терминологии — борта выработок) на всем протяжении обсыпаны тем же белым порошком, под ногами хлюпает вода. Тем не менее, особого дискомфорта не ощущается, видимо, благодаря большим размерам выработки. Мы спускаемся все ниже. Сопровождающие меня Анатолий Ермолаевич и Сергей Геннадьевич подшучивают, спрашивая друг у друга, почему мне не выдали специальные наколенники — ведь, чтобы добраться до лавы 1108, в одном месте придется ползти на коленях и протискиваться по узким ходам. «Это вы не видели старых выработок, — говорит Анатолий Кременский. — Там высота намного ниже, иногда и всего полтора метра, воды по колено, стоят деревянные крепи».

Вслед за спуском по бремсбергу мы сворачиваем в вентиляционный штрек, и начинается подъем. В одном месте я вижу под кровлей размещенные на деревянных досках большие бадьи. «В них вода, — рассказывают мне. — Если происходит взрыв, то взрывная волна должна сбить эти доски, а образовавшаяся водяная завеса — остановить распространение огня дальше по выработкам». Такие противопожарные приспособления я видел в шахте еще не раз.

Мы неожиданно останавливаемся. «Когда включаешься в самоспасатель, ни в коем случае нельзя быстро идти и сильно дышать. Потому что тогда оттуда начинает поступать все более и более разогретый воздух, — начинает рассказывать замдиректора шахты. — Когда 28 октября 2004 года у нас произошла авария, некоторые парни запаниковали и побежали. Вот здесь их потом и нашли, совсем недалеко от входа». И добавляет: «А те, кто не запаниковал, вышли спокойно. В режиме неспешной ходьбы, вот такой, как мы сейчас с вами идем, самоспасатель работает не меньше часа. Этого вполне достаточно, чтобы спокойно выйти на поверхность».

Я пытаюсь представить, как в кромешном дыму, включившись в самоспасатель, иду очень спокойным, размеренным шагом и пытаюсь найти выход. Мне становится немного не по себе.

Подземная феерия

По мере приближения к лаве навстречу начинают попадаться люди. Сначала мы видим огни их фонарей где-то вдалеке, а потом уже их самих. Мы пришли в лаву 1108, когда там заканчивала работу первая смена, которая готовит все оборудование к работе.

Мне показывают, как выглядит лава в реальности. Это огромный коридор длиной 250 метров. Одна из его стен — угольный пласт, с которого комбайн срезает слои угля. Потолок на всем протяжении держат огромные крепи, поддерживаемые толстыми гидравлическими ногами. Как такое монументальное сооружение оказалось на глубине 140–170 метров под землей, понять невозможно.

Добыча только начинается. Комбайн срезает со стены слой угля толщиной 80 сантиметров, который с грохотом валится на расположенный внизу конвейер. В этот момент я стою как раз напротив резца, в лицо летит угольная крошка. Анатолий Ермолаевич толкает меня в бок и показывает куда-то рукой. Я смотрю и вижу то, что встретить под землей никак не ожидал — монитор, на котором светится заставка Windows. Оказывается, на этом английском комбайне таких мониторов целых два, а управляется весь комплекс с помощью пульта дистанционного управления, как цветной телевизор. После всех рассказов я, конечно, ожидал увидеть высокий уровень автоматизации, но не такие чудеса.

После того как комбайн снял пласт угля, весь комплекс должен быть подвинут вперед как раз на срезанные 80 сантиметров. Я смотрю, как это происходит. Сначала двигается конвейер, потом с помощью нескольких кнопок приспускаются вниз первые две крепи. В тот момент, когда это происходит, я опять оказываюсь не в том месте — угольная крошка, которая летит из промежутка между крепями, падает мне на каску и за шиворот. После того как крепи опущены, с помощью еще одной кнопки гидравлика поднимает нижние ноги и двигает всю секцию весом несколько десятков тонн вперед. Зрелище это, поверьте, очень впечатляющее. Потом крепи снова прижимаются к потолку.

Вокруг суетятся люди. Звучат просьбы прибавить масла, проверить уровень. Сергей Геннадьевич становится сухим и деловитым. Он ходит среди работающих, задает вопросы. По всему видно, что здесь он чувствует себя хозяином, знает весь процесс, всех людей и все механизмы. На меня шахтеры смотрят без видимого интереса. Любопытствующий журналист для них просто помеха. Мне пора возвращаться наверх.

Возвращение

Цепной конвейер перегружает уголь на конвейер ленточный, по которому тот доставляется на поверхность. Ленточный конвейер предназначен не только для угля, но и для перемещения людей. Провожающий меня Сергей Геннадьевич забирается на специальный пандус, ловко запрыгивает на ленту, садится на нее и едет к выходу.

Меня на конвейере катать не стали. Скорость его, как оказалось, три метра в секунду, и для того, чтобы сойти, нужно обладать определенными навыками. Свой путь наверх я совершил пешком.

Мы идем вдоль конвейера, по которому движется уголь. На этом пути нет темноты (висят светильники), и уж тем более нет тишины подземелья. Через каждые 50 метров установлены пульты управления, которые позволяют в любой момент остановить конвейер, если что-то случилось. Они же одновременно еще и переговорные устройства. Поэтому, находясь даже в нескольких километрах от лавы, мы слышим все разговоры.

«Я работаю на Листвяжной уже 30 лет, — рассказывает по дороге Анатолий Ермолаевич. — Начинал простым шахтером, а до назначения заместителем директора был начальником как раз десятого участка. Сейчас я скучаю по тем временам. Тогда была возможность работать в одну смену. Сегодня приходится работать гораздо интенсивнее».

Обратная дорога показалась мне длиннее, а висящий на плече самоспасатель как будто прибавил в весе несколько килограммов. После спуска под землю на глубину 170 метров вдруг появившийся впереди дневной свет воспринимается совсем не так, как на поверхности.

Заключение

Мне хотелось бы сказать спасибо шахтерам Листвяжной за то, что позволили мне заглянуть в свой мир. Уезжая, я думал о том, что увиденные мной люди отличаются от всех остальных. Они неслучайно выбрали эту профессию, и шахтерский труд наложил на них свой отпечаток. Постоянная опасность заставляет быть особо внимательным к любым мелочам и постоянно думать о выполнении правил безопасности, которые могут спасти жизнь. Это делает их гораздо более основательными по сравнению с теми, кто ходит по поверхности.

Автор благодарит пресс-службу Группы «Белон» и ее руководителя Галину Фирсову за оперативную организацию поездки на шахту.