–Насколько я знаю, СГК была в числе разработчиков методики «альтернативной котельной», откуда возникла необходимость создания нового принципа тарифообразования?

— Да, СГК вместе с другими теплогенерирующими компаниями стояла у истоков этой методики, когда встал вопрос о справедливой цене за тепловую энергию. Существуют объективные законы рынка: в одном магазине хлеб стоит 30 руб­лей, в другом — 60, и понятно, что при наличии выбора мы предпочтем первый вариант. Но сколько потребитель готов заплатить за тепло? Если мы поставим цену в 10 тысяч руб­лей за гигакалорию, он заплатит? Если у него не будет выбора, то да.

Вспомним недавний взрыв газа в Рязани, что произошло: цена на тепловую энергию оказалась для людей настолько высокой, что они нашли другие способы — поставили газовые водонагреватели. То есть, нашли альтернативу. Идея «алькотельной» в том, чтобы рассчитать, сколько стоит потребителю замещение имеющегося теплоисточника на другой, с учетом его строительства с нуля. В реальности строительство не предполагается, это объективный математический расчет, показывающий предельную стоимость тепла, выше которой потребитель сбежит и найдет другие способы отапливать свой дом и греть воду.

Расчет был сделан в целом по стране, он довольно независимый и довольно точный и показывает стоимость строительства котельной в любой точке России. Она различается только стоимостью доставки топлива до источника, стоимостью доставки оборудования и средней зарплатой в регионе. Расчеты заказывало Минэнерго, выполняли уполномоченные организации, не поставщики ресурсов, в этом смысле нам было также интересно наблюдать, а что получится.

Результаты получились любопытные: по расчетам, в европейской части России тариф по методике «альткотельной» примерно равен существующим, так как там есть возможность строительства газовых котельных. Строительство угольной обойдется чуть дороже, сама себестоимость выше — нужны системы топливоподачи, складские помещения и прочие капитальные затраты, поэтому цена получается порядка 2 500–2 700 руб­лей за гигакалорию тепла, что пугает потребителя. Сейчас в Красноярске у Сибирской генерирующей компании тариф чуть выше 1 200 руб­лей, но не секрет, что и в самом городе есть более дорогие теплоисточники — 2 000 руб­лей и выше, а если посмотреть по краю, то есть тарифы в три, пять и даже пятьдесят тысяч руб­лей. Существующие методы тарифообразования («затраты плюс» — когда складываются все расходы котельной) предполагают, что все теплоисточники с каждым годом будут получать все более высокий тариф. Выходит, неэффективные котельные, которые не занимаются снижением себестоимости производства, не инвестируют в техническое состояние, в новые технологии, получат больше денег, чем эффективные производства. Чем хуже ты работаешь, чем больше у тебя затрат — тем больше профит. Возникает ситуация, когда потребитель платит завышенную цену.

Расчет «альтернативной котельной» — это маячок для монополий: не зарывайся! Если объективная цена строительства новой мощности ниже, чем твои затраты, тебе будет сложно объяснить их и потребителю, и регулятору.

— То есть, метод «альткотельной» формирует конкурентную среду?

— В идеале да, предполагается, что источники начнут конкурировать между собой. Кстати, показательный пример — Красноярск: здесь сети соединены, есть перемычки, есть закольцовки, когда можно тепло от одного источника перенаправить к другому. А когда есть возможность получать энергию от разных источников, то можно торговаться ниже предельной цены.

Как это происходит? Назначается единая теплоснабжающая организация (ЕТО), и она начинает торг: продай мне дешевле! Допустим, у теплоисточника цена 3 000 руб­лей за гигакалорию, а по методу «альткотельной» — 2 600. Что будет делать ЕТО? Скорее всего, строить свои мощности.

Конечно, экономически неэффективные котельные должны будут умереть, особенно если в регионе есть возможность заменить их энергию на ТЭЦ, ведь преимущество когенерации в том, что стоимость производства тепла ниже, чем на котельной. Таким образом, идеальная модель выглядит так: ЕТО пытается купить больше тепловой энергии у источника, который предлагает более низкую цену, этот источник загружается по максимуму и начинает работать еще более эффективно, с лучшим КПД. Но когда разрабатывали эту модель, возник вопрос: а что, если это будут не идеальные условия? Если это будет, допустим, не Красноярск, а маленький городок, в котором нет вариантов замещения и инвестор туда не придет? Тогда возникла идея сделать пилотные проекты, чтобы посмотреть, как это работает, а потом распространить на другие регионы. Но в процессе согласования законопроекта оттуда выпала возможность распространения опыта, осталась только возможность создания пилотных проектов. И сейчас это выглядит следующим образом: если губернатор, мэр и теплоснабжающая организация захотели внедрить у себя в городе метод «альткотельной», то правительство включит регион в список желающих.

Сегодня в этом списке Татарстан, Алтайский край, в частности, Рубцовск, Красноярский край — при этом речь идет сейчас только о Норильске. Даже если пилоты покажут успешность методики, автоматического распространения она не получит, для этого понадобится новый законопроект, новое обсуждение, то есть, тотальное внедрение — это не очень близкая перспектива.

Мы как бизнес расцениваем, что эта модель может и должна работать в тех городах, которым уже, просите, ничего не поможет. Например, это Рубцовск, где имеющийся теплоисточник находится в аварийном состоянии, а инвестору он не интересен, потому что сложившаяся система тарифообразования и практика ее применения не гарантируют возврата инвестиций. Поэтому сама администрация Алтайского края заявила, что поддержит любой метод ценообразования, если это решит проблему в Рубцовске. Там, по сути, нужно закрывать имеющуюся ТЭЦ и капитально перестраивать котельную. Нет возможности размазать эти работы на длительный срок, надо вложить полтора миллиарда руб­лей сразу, в ближайшие два года. Нынешнее законодательство говорит, что вернуть инвестиции мы можем тоже только в эти два года, а срок окупаемости в Рубцовске — 12 лет. Следовательно, либо нам надо увеличивать тариф в четыре раза, любо списать эти средства «на благотворительность». Никакого механизма сглаживания или постепенного возврата не предусмотрено, мы можем вернуть не более 18% инвестиций через амортизацию. Но в таком случае это не бизнес, на таких условиях привлечь инвестора в отрасль невозможно. Сейчас мы знаем тариф только на один год, более того, если мы повысили эффективность теплоисточника, то по существующим правилам тариф на следующий год нам сразу же снизят. «Альткотельная» позволяет назначить цену, которая не изменится в течение долгого времени, генератор сможет оставлять себе экономию, а теплоисточники начнут конкурировать.

— Правильно ли я понимаю, что именно для Красноярска метод «альткотельной» неактуален и вряд ли таким когда-то станет?

— Так и есть: в Красноярске высокая конкуренция теплоисточников, поэтому нет необходимости его вносить. Метод тесно связан c определением единой теплоснабжающей организации. Тариф «альткотельной» утверждается для муниципального образования, в нем может быть несколько ЕТО, но тариф для всех один. При этом ЕТО берет на себя все риски взаимоотношений с потребителями за нарушения в подаче тепла. Ей невыгодно брать дорогое тепло, наоборот, она заинтересована в том, чтобы найти поставщика с более низкой ценой. Сейчас себестоимость гигакалории в Красноярске — 1 100–1 200 руб­лей, клиенты «Краскома», где тариф 2 000, переключились на мощности станций СГК. Если мы предложим цену выше, наши потребители уйдут к тому же «КраМЗЭнерго». Есть конкуренция, есть мощности, внедрение метода «алькотельной» здесь не так актуально.

— Мы уже обращались к вопросам тарифообразования и рынка в тепле — весной, по итогам отраслевой конференции, где ее участники говорили, что сейчас теплоэнергетика и рынок — понятия не пересекающиеся. Все-таки, где-то он есть?

— Рынок точно есть в подключении, это хорошо заметно в газифицированных районах. Но и в этой сфере есть регулирование, стоимость подключения определяем не мы, а уполномоченный орган, он устанавливает расчетные величины. То есть, к нам приходит потребитель, мы выставляем ему цену, которую для нас определил регулятор (например, 10 миллионов руб­лей за Гкал/час), потребитель разворачивается и уходит. Мы как теплоисточник заинтересованы в том, чтобы к нам подключались больше, и можем опустить плату ниже расчетной величины, например, в два раза. Но если РЭК установит нам 10 миллионов, новых потребителей нам не видать. Поэтому мы уже обратились с инициативой отменить регулирование в этой сфере. И с нами, кстати, согласна ФАС: у нас очень хорошее антимонопольное законодательство, там прописаны немалые штрафы за давление на потребителя, они гораздо выше, чем наша потенциальная выгода от необдуманного завышения цен.

— ФАС сейчас предлагает уйти от принципа «затраты плюс», перейдя на оценку эффективности генератора при расчете тарифа, так называемый метод эталонных затрат…

— К сожалению, позиции ФАС иногда противоречат друг другу. Да, говорят нам, метод издержек себя не оправдал, поэтому от него нужно уходить, но мы будем проверять, как у вас посчитаны зарплаты и ремонт, и решать, что у вас правильно, а что лишнее. Можно сколько угодно проводить теоретические изыскания, разрабатывать идеальные модели, но пора наконец установить правила игры, а не обращаться то к одной методике, то к другой. Но мы пока не услышали, чем конкретно не устраивает метод «альт­котельной».

Если в электроэнергетику идут частные инвестиции, то в тепло — нет. Сейчас самый большой инвестор в теплоснабжение — это бюджет. И это страшная ситуация: бюджет –точно не инвестор, потому что он не возвращает, он просто тратит деньги. Новая концепция закона ничего принципиально в отрасли не меняет. Метод эталонных затрат возможен, но чтобы посчитать эти эталонные затраты по всей стране уйдут годы. Например, в сбыте электроэнергии уже четыре года хотят рассчитать «эталонный сбыт», но до внедрения еще очень далеко. Может, на перспективу десяти лет нужен другой закон, но в очередной раз менять правила игры, когда люди уже зашли в инвестпроекты, в концессии, — это смотрится странно.

По сути, нам не нравится в тарифном регулировании одно: отсутствие механизма возврата инвестиций. У нас есть деньги, есть желание, есть технические возможности изменить ситуацию с теплоснабжением в отдельно взятых городах, но мы не можем вкладывать, потому что эти деньги у нас тут же изымут из тарифа. Эту проблему ФАС пока еще не чувствует. Мин­энерго, Минэкономразвития и Минстрой понимают ее гораздо лучше.

— В электроэнергетике был механизм ДПМ, не идеальный, но свои результаты он дал, может, применить его и в тепле?

— ДМП предполагал вложение огромных средств, но по заказу государства не всегда туда, куда нужно, например, Красноярская ТЭЦ-3 — удачный проект. Если бы эти средства дали рынку, то, возможно, были бы модернизированы другие источники и построены новые мощности, и не возникла бы ситуация, когда новые объекты ДПМ получают статус вынужденных генераторов. Построить новые мощности или модернизировать старые при фиксированной цене — да, но если нам при этом будут диктовать, где и что делать, — нет. Метод «альткотельной» эти противоречия снимает.

— То есть, на ваш взгляд, кроме «альт­котельной» других рыночных механизмов в тепле нет?

— Есть два варианта: первый — «подкрутить» текущее законодательство, а в нем надо «подкручивать» каждый винтик. Это бесперспективно. Есть «альткотельная», и еще обсуждается вопрос индексирования тарифа — не разбирая, что там внутри, на процент инфляции или насколько скажет Минэкономразвития, на следующий год это 4%.

Есть еще метод регуляторных контрактов, когда субъект федерации, город и ресурсоснабжающая организация подписывают соглашение о том, как будут считаться тарифы. Но без изменения закона в целом это будет «группа лиц по предварительному сговору». Этот законопроект довольно продуманный, полагаю, что он будет вноситься в следующем году, но все же настолько мягок и либерален, что не вижу перспективы его применения на практике.

— Главный контраргумент в дискуссии о конкуренции теплоисточников в Красноярске — у нас же есть монополист СГК, который имеет гигантскую долю рынка — 85%, поэтому никакой конкуренции нет, мы будем плясать под одну дудку.

— Да, осталось купить здравоохранение и образование… Все наши действия направлены на спасение наших станций. Мы не говорим о прибыли, не знаю, кто бы на тепле зарабатывал: на сегодняшний день тарифное законодательство не допускает извлечение прибыли выше 5%. Поэтому, захватывая новые участки, мы не заработаем больше — мы только обеспечиваем работу станций. За последние шесть лет полезный отпуск с наших ТЭЦ упал почти на 30%. А как только станция начинает отпускать меньше тепла, она становится неэффективной, все затраты переносятся на электрику. ТЭЦ начинает сокращать электромощности и по сути превращается в котельную с выведенными из работы турбинами. Затраты резко возрастают, и она становится неэффективной. Мы делаем все, чтобы наши объекты не выводились из эксплуатации.

Не надо забывать, что самое страшное в Красноярске случилось еще в советские времена, когда были построены три ТЭЦ. Уже тогда сложилась монополия. Котельные «КраМЗЭнерго», «Краскома», «Фарм­энерго» не делают в городе погоды по теплу: изначально мы имеем самые большие мощности. Сама по себе монополия — это неплохо. Давайте представим себе РЖД в ситуации, когда каждый кусочек путей принадлежит разным собственникам: затраты резко возрастут. С точки зрения экономики, идеальная ситуация, когда источник и сети в одних руках. В маленьких городках у нас по километру сетей у разных собственников, везде есть директор, главбух, экономист, инженер — и все эти затраты включаются в тариф. Поэтому с точки зрения экономики монополия даже выгодна. С точки зрения возможных злоупотреблений выстроена целая система противодействия, и, как ни странно, наша антимонопольная служба одна из передовых в мире.

Монополию надо ограничивать не в том, что она распространяется дальше, а в действиях, ориентированных на ущемление прав потребителя. Если говорить об СГК, я бы хотела понять, как мы ущемляем права потребителя, предлагая ему тепло по более низкой цене.