«“Фокус” заключается в том, что мы достигли многого за последние восемь лет, но если мы и дальше будем действовать таким же образом — мы придём к тупиковой ситуации», — сказал Владимир Путин на своей последней пресс-конференции в должности главы государства. За этим заявлением стоило увидеть не столько оценку собственного восьмилетнего правления, сколько направление, данное преемнику. Этот посыл, касающийся политики федерального центра в отношении всей страны, к югу России применим, пожалуй, даже в большей степени. Потому что, если не менять подходы, «тупиковая ситуация» здесь может наступить гораздо быстрее — хотя бы в силу того, что Юг — регион всё ещё нестабильный.

При желании из содержания финальной пресс-конференции Владимира Путина можно составить представление о том, как именно придётся менять подходы и какое «наследство» достаётся новому российскому президенту. В том числе
на юге страны.

«Когда произошло нападение международных террористов на Дагестан, я видел эти свои фотографии с клыками, с которых кровь капает, и так далее, я это помню. Но я был внутренне абсолютно убеждён в том, что мы делаем всё правильно, и другого выбора у нас нет… Если я чувствую внутреннюю уверенность в том, что действую правильно, то я не отвлекаюсь на то, что где-то говорят и пишут», — ответил Путин на вопрос об отношении к его, путинским, методам управления на Западе. Фактически он признал, что все эти годы управлял страной как полководец с «внутренней уверенностью» в своей правоте и величии цели. «Южные» цели — та же территориальная целостность, после — создание образа политической стабильности и инвестиционной привлекательности Северного Кавказа — были истинно велики. Сегодня они по большей части достигнуты, а победителей не судят.

Многие мировые телеканалы обошёл сюжет с путинской пресс-конференции, в котором президент отвечает на вопрос журналиста Le Figaro об итогах думских выборов в Ингушетии и Чечне (в обеих республиках результат «Единой России» составил чуть менее 100%). Вопрос, признаем, был непраздным не только для зарубежных СМИ. Невиданные со времён СССР цифры явно нуждались во вменяемых комментариях. Ну, хотя бы по Ингушетии, где «Единую Россию» возглавляет человек, против которого люди в республике митинги устраивают. На секунду даже показалось, что вот сейчас Владимир Владимирович скажет что-то очень важное. Возможно, про перегибы на местах, допущенные в первые годы после построения новой российской вертикали власти. Про то, что там, на местах, региональным руководителям ещё только предстоит понять, что важен не максимальный процент голосов за партию, провозглашающую стабильность, а нужна сама стабильность. Но ничего такого не произошло. Владимир Путин предоставил слово «коллеге из Чечни», потом — из Ингушетии. И те рассказали про единодушие ингушского и чеченского народа, про то, как голосовали они сами и их родственники. Президенту оставалось лишь добавить, что он «вполне допускает» такую ситуацию в республиках, где «люди устали» от международного терроризма и прочих ужасов.

На самом деле он, наверное, в это всё-таки не верит. И вполне понимает, что 99,9% в той же Чечне и Ингушетии обеспечены не редкостным единодушием жителей республики, а разно­образными ресурсами — административным, кадыровским и так далее. Но для него сейчас, опять же, не важно, как именно достигается результат. Важно, что он достигнут.

Журналистка из Ставропольского края попыталась обратить внимание президента на отток «коренного» русскоязычного населения Ставрополья, на место которого всё заметнее «приходят жители соседних республик», напомнила про беспорядки, случившиеся летом в Ставрополе после убийства двух русских студентов. Владимир Путин ответил, что «мы должны создавать благоприятные, комфортные условия для граждан Российской Федерации вне зависимости от их национальной и этнической принадлежности для проживания на территории Российской Федерации где угодно, вне зависимости от того, принадлежит человек к той или другой республике или нет». То есть опять же — межэтнический мир любой ценой, потому что иначе возникает угроза российской государственности.

России была нужна Олимпиада в Сочи. Россия её получила. На пресс-конференции Путина спросили — «кто будет за эту победу платить и не станет ли Олимпиада очередной “чёрной дырой” для бюджетных средств?». Путин рассказал о государственных инвестициях в олимпийскую инфраструктуру. Но на вопрос, по сути, не ответил. Есть великая цель, а механизмы её достижения придётся вырабатывать по пути движения к ней…

За восемь лет президентства Путина юг России превратился в умело собранную, внешне прочную конструкцию, которая пока держится на вертикали власти и общей идее сильного государства. Теперь конструкцию надо заполнять изнутри. Например, находить конкретные методы решения социальных проблем, без чего невозможна настоящая стабильность на том же Кавказе. Или искать эффективные механизмы, чтобы контролировать освоение выделенных на олимпийскую инфраструктуру средств, попутно решая проблемы ЖКХ в Сочи, без чего невозможна Олимпиада. Создавать те самые «благоприятные условия» для межнационального мира. И много чего ещё.

«Что делать?» — повестка уходящей политической эпохи. Вот это «что» было в путинское время главным, поэтому прошедшие восемь лет в целом оказались довольно жёсткими. Потому что приоритет вопроса «что» допускает — и даже в каком-то смысле обусловливает — перегибы на местах. Главный вектор эпохи следующей направлен от «восстановления территориальной целостности, единства государства и основ российской экономики» к «инвестициям в человеческий капитал». От государства к его гражданам. Это означает, что в новую эпоху главным, хочется верить, станет вопрос «как». В противном случае сложно будет говорить о человеке как о главной ценности страны. На своей последней пресс-конференции в статусе президента Владимир Путин на вопрос «как», касающийся выборов на Юге, отвечать отказался. А вот следующему президенту делать это придётся.