Можно вполне определённо сказать, что о промышленном союзе «Новое Содружество» бизнес-общественность узнала, когда компания стала собственником ростовского комбайнового завода «Ростсельмаш» — советского промышленного монстра, созданного на волне индустриализации в начале 30-х годов прошлого века. Бренд «Ростсельмаш» стал своеобразным пьедесталом для бренда «Новое Содружество».
На момент покупки контрольного пакета комбайнового завода в 2000 году «Новое Содружество» даже не было зарегистрировано как отдельное юридическое лицо. Промышленный союз представлял собой группу из трёх собственников — Дмитрия Удраса, Юрия Рязанова и Константина Бабкина. Все трое — 1970–1971 годов рождения, выпускники Московского физтеха. Начинали с торговли хозяйственным мылом, затем занялись поставками сырья для комбинатов, это мыло выпускающих. Наладив связи с предприятиями, стали предлагать мыловарням инвестиции в обмен на контрольный пакет. Московский мыловаренный завод на такую сделку пошёл. Предприятие новыми собственниками было реанимировано и продано. В 1998 году та же группа собственников купила ростовский лакокрасочный завод «Эмпилс», а через два года — контрольный пакет «Ростсельмаша». Только после этого они стали публичными фигурами. Юрий Рязанов признавался, что своё первое интервью он дал в Ростове-на-Дону.
«Ростсельмаш» на момент прихода новых собственников имел двойственный статус. Формально предприятие можно было отнести к среднему российскому бизнесу. Однако наследие он имел как у крупного — под завод была выстроена инфраструктура целого района города. Отсюда особое внимание к нему властей всех уровней, не говоря о династиях комбайностроителей и развитой с советской основательностью корпоративной культуре предприятия. Всё это — атрибуты крупного бизнеса, среднему они могут и помогать, и мешать. Сейчас «Ростсельмаш» пытается возвратить себе статус крупного предприятия. Формально он до недавнего времени недотягивал до психологически значимой отметки в миллиард долларов годовой выручки — в российском масштабе после этого условного рубежа бизнес можно называть крупным. Однако ростовский комбайновый завод — по-прежнему флагман отечественного сельхозмашиностроения, растущий быстрее среднего по отрасли.
Команда «Ростсельмаша» в полной мере ощутила плюсы и минусы унаследованного от советских времён статуса. С приходом «Нового Содружества» началась реструктуризация, которая идёт до сих пор, — от большого тела советского предприятия до сих пор отделяются всё новые узкоспециализированные компании и социальные объекты. С другой стороны, позиция флагмана научила собственников «Ростсельмаша» использовать политический ресурс. Константин Бабкин сегодня дважды президент — помимо «Нового Содружества», он возглавляет «Союзагромаш» — союз производителей сельхозтехники, отстаивающий интересы отечественной части отрасли.
Разговор с г-ном Бабкиным у нас получился, на первый взгляд, странноватый: завод растёт, а собственник упорно грустит: мол, нам нужна поддержка. Постоянно хотелось напомнить, что у вас же и самих всё получается. Однако понятно, что эта грусть — ролевая. Она — за всё отечественное сельхозмашиностроение, интересы которого Константин Бабкин взялся отстаивать в бесконечных встречах с политиками всех уровней. Прямо перед интервью Бабкин, например, делал на «Ростсельмаше» презентацию для полномочного представителя президента в ЮФО Григория Рапоты. Эти встречи дали результат: с февраля идёт правительственное расследование причин роста импорта на российском рынке сельхозмашиностроения.
В прошлом году «Ростсельмаш» заключил историческую сделку — приобрёл контрольный пакет канадского тракторного завода Buhler Industries. На покупку 80% акций предприятия было потрачено 140 млн долларов, которые, по ожиданиям новых собственников, окупятся через 6–8 лет. Константин Бабкин, Юрий Рязанов и Дмитрий Удрас уже вошли в совет директоров Buhler. Это говорит о том, что в отличие от отрасли комбайновый завод уже прошёл стадию реанимации и находится на этапе территориального и технологического прорыва. «Ростсельмаш» одновременно получил новый качественный продукт для рынка СНГ — тракторы мощностью от 140 до 535 л.с. — и пространство для расширения сбыта в виде североамериканской сети канадского предприятия. При этом ростовский комбайновый готовит комбайн седьмого класса, который позволит войти в сегмент дорогих мощных комбайнов. Доля импорта на отечественном рынке сельхозмашиностроения быстро увеличивается во многом благодаря росту именно этого сегмента.
Под давлением импорта
— Вы согласны с тем, что российское сельхозмашиностроение в целом переживает подъём?
Госсубсидия покрывает наши расходы на НИОКР процентов на 10. Это капля в море, а конкурсов по поддержке НИОКР пока не предвидится
— Подъём есть, но по отдельным компаниям. «Ростсельмаш» сейчас растёт. То же самое можно сказать по ряду других предприятий. Но в целом я не считаю, что наша отрасль вышла из кризиса, что она занимает то место, которого достойна. Закупки сельхозтехники в России увеличиваются значительными темпами. Но этот рост проходит мимо отечественного сельхозмашиностроения. Рост внутреннего производства измеряется процентами, а импорт увеличивается в разы. Сегодня на российском рынке продажи импортной техники уже в три раза превышают продажи отечественной. Мы до сих пор находимся в яме.
— То есть теперь эта яма порождена давящим импортом, а не тем, что у селян денег нет?
— Да, у селян деньги появились. В 2003 году они закупили техники на полтора миллиарда долларов. А в 2007 году объём рынка увеличился в три раза — правда, в основном за счёт импорта. В прошлом году в Россию завезли почти четыре тысячи комбайнов — в полтора раза больше, чем в предыдущем. Для нас это очень тревожная тенденция, поскольку потенциал собственного развития не используется — на наш взгляд, потому, что мы с нашими зарубежными коллегами находимся в условиях неравной конкуренции.
— В чём состоит неравенство?
— Например, по российскому законодательству, импортируемая техника освобождается от уплаты НДС, она может вноситься в уставный капитал. Массово используется полузаконное занижение таможенной стоимости. Таким образом экономится 10–18 процентов. Мы считаем, что нужно брать с иностранцев НДС в полном объёме и бороться с занижением таможенной стоимости.
Сегодня существуют программы субсидирования кредитных ставок при закупке сельхозтехники. При этом государство не видит разницы между отечественной и импортной техникой. Это уникальная ситуация. Любое государство обычно стремится поддерживать своих производителей. А так получается, что основная доля средств, выделяемых на поддержку сельского хозяйства, уходит за рубеж.
Государство должно развивать экспортные кредиты. К примеру, мы были в Узбекистане. Узбеки покупают половину комбайнов российского производства, половину зарубежных. Мы спрашиваем, почему вы берёте иностранные машины — они же дорогие и не подходят к вашим климатическим условиям? Нам отвечают: «А вы можете нам дать технику в кредит на 10 лет под небольшой процент? А Евросоюз нам даёт кредиты через госбанки». Подобной экспортной программы у нашего государства нет. Те кредитные программы, которые мы разработали со Сбербанком, предполагают процентную ставку в 15 процентов.
Ещё пример неравенства: наша налоговая система не стимулирует инноваций. Иностранцы легко получают длинные кредиты на замену старого оборудования под минимальные проценты. А мы должны проводить модернизацию из прибыли, с которой предварительно были уплачены все налоги. Это в два раза снижает наши возможности по сравнению с западными коллегами. В результате у отечественного сельхозмашиностроения степень износа заводского оборудования около 70 процентов, а у иностранцев — около пяти. И кредиты на модернизацию нам обходятся в разы дороже — 15 процентов против четырёх.
— У вас уже большой опыт общения с чиновниками. На введение каких мер, на ваш взгляд, реально можно было бы рассчитывать?
— Сергей Иванов, возглавляющий правительственную комиссию, которая разрабатывает меры по поддержке промышленности, поддержал наши предложения. Есть надежда на то, что импортёрам закроют льготы по уплате НДС. Реальной помощью, я считаю, стало бы субсидирование двух третей процентной ставки по кредитам на техперевооружение. А также разработка льготных условий финансирования для потребителей российской техники за рубежом. Государство может это себе позволить.
Комбайновый рост
— Какова динамика развития «Ростсельмаша» в 2007 году по сравнению с предыдущим годом? Какой динамики вы ждёте в этом году?
Мы обнаружили, что есть чему поучить канадцев в сфере продвижения техники — активности, агрессивности
— В прошлом году мы продали 5149 комбайнов, в этом году рассчитываем продать более 6 000. В пересчёте на выручку рост будет ещё большим, поскольку в этом году на рынок выходит ACROS — более производительная модель, которая с этого года полностью заменит «Дон-1500». Спрос на новый комбайн хороший, уже сейчас все ACROSы распроданы до мая. Выручка в прошлом году составила 550 миллионов долларов, в 2006 году было 470, на этот год запланировано превысить 600 миллионов.
— Вы получаете около 700–800 миллионов рублей прибыли в год. Это довольно неплохой уровень, особенно если сравнивать с показателями, скажем, 2003 года.
— Но всю полученную прибыль мы вкладываем в производство.
— Ваша зависимость от мер господдержки действительно настолько острая? Ведь предприятие довольно быстро растёт, ведёт новые разработки — в том числе на государственные деньги.
— Компания сейчас разрабатывает три модели техники. Из них нам частично просубсидировали одну модель. Эта субсидия покрывает наши расходы на НИОКР процентов на 10. А на Западе государство берёт на себя половину таких расходов. В прошлом году российские сельхозмашиностроители представили на испытательные станции около 120 новых моделей техники. Из них только две были выведены с помощью государства. Это капля в море. Конкурсов по поддержке НИОКР в ближайшее время не предвидится.
— А как должна выглядеть идеальная система поддержки НИОКР?
— Должны регулярно проводиться конкурсы.
— Но посмотрите, какой рост ввода новых моделей — ежегодное удвоение. Вы считаете, что он прекратится, если не начать поддерживать сельхозмашиностроение? Или его недостаточно, и нужно вводить не 120, а, скажем, 500 моделей в год?
— Поддержки со стороны государства совершенно недостаточно. Несмотря на рост числа новых моделей, доля отечественного сельхозмашиностроения на российском рынке быстро сокращается.
— Но «Ростсельмаш» заявляет о доле в 65 процентов рынка комбайнов в России и СНГ.
— Это в штуках.
— Есть мнение, что импортная техника и ваша просто обслуживают разные сегменты рынка. Например, «Югтранзитсервис» получил урожайность выше 60 центнеров с гектара и весь свой комбайновый парк укомплектовал иностранной техникой, единица которой, по подсчётам компании, заменяет два с половиной «Дона-1500». У «Ростсельмаша» ведь просто нет техники, предназначенной для работы с такой урожайностью, которой сегодня могут добиваться всё большее количество хозяйств. Выходит, нужно говорить именно о сегменте рынка, в котором главный покупатель — прогрессивные хозяйства. Вы согласны с этим?
— Нет, не согласен. То, что мы и иностранные производители работаем в разных сегментах — это миф. Мы напрямую конкурируем с ведущими мировыми производителями аграрной техники. С помощью комбайнов, которые производятся в Ростове, можно убирать любые урожаи. Главное достоинство ростсельмашевских машин — их экономическая эффективность, она позволяет обеспечивать минимальную себестоимость убранного зерна. Среди хозяйств, которые работают на нашей технике, есть и небольшие фирмы, и крупные холдинги — например, «Русагро», «Юг Руси», «Гелио-Пакс» и другие компании, которые используют только прогрессивные технологии и имеют высокую урожайность. Что касается мощных производительных комбайнов, то с 2009 года мы запускаем в серийное производство роторный комбайн. Его образцы уже были показаны на крупнейших выставках. Да, комбайны у всех разные. Но это не отменяет необходимости создавать равные условия конкуренции.
— А что за модели вы разрабатываете?
— Сейчас завершается разработка узлов и конструкций для роторного зерноуборочного комбайна RSM-181, нового кормоуборочного RSM-1401 и энергосредства ES-1. Конструкторы работают над другими перспективными разработками.
Тракторное подспорье
— Почему 80 процентов акций канадского тракторного завода Buhler приобрёл «Ростсельмаш»? Раньше все основные активы приобретало «Новое Содружество».
— Нам это показалось более логичным. Buhler — это независимое предприятие, чьи акции котируются на бирже. Но технически завод должен всё более интегрироваться с «Ростсельмашем». Канадские тракторы необходимо модифицировать таким образом, чтобы они лучше сочетались с российскими комбайнами.
— Но, например, Klever — принадлежащая «Новому Содружеству» группа, выпускающая сельхозтехнику, — с «Ростсельмашем» не интегрируется.
— Эта техника совсем не сочетается с ростсельмашевской.
— А канадские тракторы будут включаться в прайс-лист комбайнового завода?
— Около полугода они ещё будут продаваться через имеющуюся у Buhler дилерскую сеть. Всё-таки нельзя однозначно сказать, что у тракторов Buhler и комбайнов «Ростсельмаш» — один потребитель. Но в перспективе, я думаю, эти группы сблизятся сильнее.
— Buhler — это готовый бизнес, который не нуждается в переналадке, или понадобятся какие-либо внутренние работы?
— В производстве компания достаточно эффективна. Планируем постепенно объединить дилерскую сеть — мы можем больше тракторов продавать в России. К тому же мы обнаружили, что есть чему поучить канадцев в сфере продвижения техники — активности, агрессивности. Они очень осторожно вели себя в последнее время. Например, если фермер хочет купить трактор Buhler, он должен заплатить 10 тысяч долларов компании, только после этого предприятие начинает этот трактор производить. В результате фермер получает технику только через полгода. Мы же готовы произвести тракторы заранее, расставить их на площадках дилеров и убеждать клиентов компании, демонстрируя им технику. Таким же образом мы будем увеличивать продажи и в Америке.
— За счёт именно этих мероприятий вы планируете в два раза поднять производство тракторов в нынешнем году?
— Да, за счёт увеличения их продаж на территории стран СНГ и Америки. Для стран СНГ очень важно, кто продаёт им трактор, сможет ли покупатель получить вместе с машиной гарантированный сервис. У «Ростсельмаша» здесь хорошая репутация, которая поможет реализовывать эту технику. В этом году в страны СНГ мы планируем продать 600 тракторов, в следующем году намерены выйти на тысячу.
— А когда комбайны пойдут по сбытовой сети Buhler?
— Для того чтобы выйти на рынок Северной Америки, нужно серьёзно готовиться. Рынок США очень требовательный. Например, ярославский двигатель туда не подойдёт — нет развитой сервисной сети. Поэтому мы будем поставлять комбайны в комплектации с американским двигателем.
— Сбытовая сеть Buhler не выходит за пределы Северной Америки?
— Нет. Если не считать поставок в Россию в количестве трёхсот тракторов в год.
— Говорилось о том, что канадский завод был выбран вами во многом потому, что его техника — одна из самых демократичных на мировом рынке. Это действительно было важно при выборе?
— У Buhler репутация простого и надёжного трактора. Это то, что надо для российского рынка. Реальных альтернатив канадскому предприятию не было, хотя мы долгие годы тщательно изучали рынок.
— В какие сроки будет организовано предприятие по сборке тракторов в Ростове?
— Мы планируем к 2009 году выйти на производственные мощности, позволяющие делать тысячу тракторов в год. На первом этапе, естественно, в Ростове будет осуществляться сборка, на втором — производство сложных сварных конструкций. Насколько глубокой будет локализация, пока просчитывается. Главная задача — обеспечить высокое качество техники.
«Было больше оптимизма»
— Какова сейчас динамика экспортного направления на комбайновом заводе? Как вы оцениваете его перспективы?
— В 2006–2007 сельхозгоду доля экспорта у нас составила 38 процентов. В прошлом году ситуацию испортили сорвавшиеся контракты с Белоруссией. Однако «Ростсельмаш» расширяет границы поставок за пределами России — в прошлом году это было 17 стран. На карте продаж вновь появились Румыния, Армения, Польша. Сейчас внимательно смотрим на Иран и Эфиопию. Растут поставки в Казахстан — в прошлом году они увеличились на 22 процента. Считаю, что перспективы «Ростсельмаша» за рубежом неплохие. В Европе урожайность высокая — до 100 центнеров. Соответственно, для неё нужен комбайн шестого-седьмого класса. Это роторный комбайн, который по предполагаемой эффективности будет обходить конкурентов. Но наши конкурентные преимущества на внешних рынках ослаблены. Мы в разы могли бы увеличить поставки техники за рубеж, если бы государство разработало соответствующие экспортные программы.
— Но доля экспорта в ваших продажах растёт и без этих мер. Вы сертифицируете свои комбайны в соответствии с требованиями ЕС. Значит, вы видите потенциал увеличения экспорта.
— При существующих условиях потенциал роста экспорта в этом году приблизительно пропорционален общим темпам роста завода. Не могу сказать, что внешние рынки обещают большую динамику роста, чем рынок российский. Впрочем, в ближайшие годы мы планируем прирастить экспорт за счёт появления модели ACROS с двигателем Cummins, которая необходима в первую очередь для Европы.
— А рынки каких стран вы считаете перспективными?
— Вот Канада сейчас купила семь наших комбайнов Vector. К нам приезжают из Южной Америки, из Турции. Но нужны миллионные вложения в сервисные центры и склады запчастей. Пока мы не решаемся их делать. Сейчас стараемся найти там поставщиков комплектующих, чтобы уже более плотно войти на эти рынки.
— Сейчас у вас за границей, помимо стран СНГ, есть сервисные центры?
— Есть в Болгарии, Канаде, Прибалтике, Чехии, Турции, Сербии, Черногории и других странах.
— Какого спроса на комбайн шестого класса вы ожидаете?
— Пока сложно подсчитать. Предварительно мы рассчитываем продавать до 500 роторных комбайнов в год. Отчасти они будут конкурировать с Acros, но всё-таки займут собственную нишу.
— Когда вы входили на «Ростсельмаш», у вас был расчёт только на господдержку?
— Нет. Было понимание, что сельхозтехника нужна России, и значит, здесь её нужно производить. И если этим последовательно заниматься, будет успех. Мы понимали, что производственное предприятие — это не только станки и комбайны. Это люди, а значит и ответственность перед ними. Считаю, что восстановление после кризиса 90-х такого огромного производства, как «Ростсельмаш» — это уже большое дело. На заводе сохранился уникальный коллектив, профессиональное ядро как среди конструкторских кадров, так и на самом производстве. Во многом благодаря опыту и энтузиазму этих людей нам удалось безо всякой помощи со стороны государства вернуть себе позиции лидера отрасли.
— Если обобщать сказанное вами сегодня, получается, что судьба завода во многом зависит от того, будут ли приняты дополнительные меры господдержки. Вы тогда, в 90-е, предвидели эту ситуацию?
— У нас было больше оптимизма. Мы, возможно, не рассчитывали, что наша страна так подсядет на сырьевую иглу, и сделает это с удовольствием. Но пока никто из нас не жалеет о том, что мы занялись производством сельхозтехники. В принципе, дело интересное.
— Если в течение года-двух правительство не примет никаких мер поддержки, то вы можете перестать вкладывать в развитие «Ростсельмаша»?
— Не знаю… Теоретически это возможно. Многие машиностроительные заводы стоят, потому что все вложения оборачивались убытками.
— Ну, это пока не ваш случай, поскольку прибыль у вас есть.
— Да.
Москва
