В авторскую группу «Вальса-бостона» вошли музыкальный руководитель постановки Евгений Загот и художник-постановщик Максим Обрезков, также ранее работавшие над мюзиклом «Ничего не бойся, я с тобой». Одну из главных ролей в мюзикле исполнил Александр Яцко. Мы поговорили с ним о том, что значит для него эта роль.
— Это было персональное приглашение или вы попали на проект через кастинг?
— Все началось с кастинга — меня на него пригласили: актерское ремесло заключается еще и в том, чтобы ждать предложений, ждать звонка. Но после сразу же последовало приглашение. Кастинг — это ритуал, который необходимо пройти. После него мне тут же перезвонили и сказали: «Да, мы вас нашли».
— В тот же день?
— Чуть ли не на следующий день. Но уже по реакции людей, которые на меня смотрели на кастинге, я понимал, что эта история будет иметь продолжение.
— Благодаря чему создатели сразу увидели в вас персонажа мюзикла?
— Возможно, как говорит актер, играющий моего героя в молодости, комиссия стала жертвой моего мужского обаяния. Если говорить серьезно, ты понимаешь, когда ты нравишься: у меня большой опыт кастингов и проб. По глазам собеседника сразу понятно, приятен ты ему или он к тебе равнодушен. Неважно, кастинг это или нет.
— Это сработало на уровне личного контакта?
— Да. У вас ведь тоже бывают рабочие встречи, и сразу понятно, открыт человек или нет. В кастинге ищут обаяние, харизму, если угодно. Насколько хорошо они были со мной знакомы до этого, я не знаю. Наверное, что-то слышали, что-то видели и потому пригласили. И довольно быстро поняли, что нашли человека на эту роль. Но поскольку речь идет о ежедневном исполнении спектакля, один актер не может тянуть всё. Это вопрос технологии. В любом мюзикле есть несколько составов. Роль Странника исполняют четыре исполнителя: мы все люди занятые, работаем в других местах, поэтому чередуемся.
— Создатели мюзикла имели представление о ваших вокальных данных?
— Они были с ними знакомы. Евгений Загот, музыкальный руководитель, знал мои возможности. Но это был не конкурс и не ранжирование. Мы — специалисты, приглашенные для исполнения одной роли. Нас четверо, и все мы профессионалы.
— Вы были готовы к отказу?
— Я всегда готов к отказу. Это часть профессии. Отказывают чаще, чем приглашают. Любой актер к этому готов. Отказы получали люди гораздо известнее меня. Без этого не обойтись. Харви Кейтель, один из моих любимых актеров, начинал сниматься в «Апокалипсисе сегодня» у Копполы, но через две недели его сняли с роли, и на его месте появился Мартин Шин. Это часть профессии. Отказ, неудача и ожидание следующего предложения — непременные условия актерской жизни.
— Как долго вы вырабатывали в себе эту готовность?
— С первого дня, как я стал этим заниматься. Меня об этом предупреждали. Некоторых не пробуют. Наверное, Женя Миронов не проходит проб, но я не Женя Миронов. А может быть, и он пробуется, не знаю. Я думаю, ему тоже знакомы ситуации, в которых оказываются большинство актеров.
— Чем вам был интересен персонаж Странника? Или вас привлек проект в целом?
— Я в восторге от проекта. Здесь работает репутация. Прежде всего репутация Александра Яковлевича Розенбаума. Я знаком с ним более десяти лет и считаю его одним из лучших, а, возможно, лучшим сонграйтером на сегодняшний день, работающим на русском языке.
— Необычно слышать определение «сонграйтер» в отношении Александра Розенбаума.
— Он и есть сонграйтер. Возможно, кого-то раздражает этот англицизм, но слово очень емкое. Сонграйтер — человек, который пишет песни, становящиеся народными. В этом смысле Розенбаум — лучший. Назовите того, кто может с ним здесь соперничать.
— Мюзикл по-новому раскрыл его песни?
— Безусловно. Михаил Миронов, блистательно написавший сценарий, показал их с неожиданной стороны. Например, песня «Ау» в спектакле звучит как последнее слово подсудимого, обращенное к матери: он просит у нее прощения: «Мама, извини, я облажался, я испортил себе жизнь, а значит, и тебе тоже». Это очень трогательное место, и песня звучит по-другому. «Вещая судьба» в контексте драматического действия воспринимается иначе. Песни хорошо вплетены в сюжет.
— Влияет ли на вас авторская манера исполнения Розенбаума?
— С нею невозможно соревноваться. Лучше Розенбаума спеть песню Розенбаума нельзя. Но мы и не соревнуемся. Мы исполняем эти песни в рамках спектакля, ансамблем, каждый на своем месте.
— В спектакле поют драматические актеры.
— Так и должно быть. Это жанр. Мы поем по нотам, но иначе, чем вокалисты. У нас небольшие голоса. У меня точно небольшой голос, но я использую его так, как могу и так, как от меня требуется.
— Вы занимаетесь вокальными упражнениями?
— Нет. Возможно, стоило бы, но я этого не делаю.
— Чем актерская песня отличается от исполнения обычных вокалистов?
— Марк Бернес был вокалистом? Леонид Утесов? Нет. Но они имели огромный успех. Это особый жанр. Песня многолика.
— Что вы как актер привносите в звучание песни?
— Я ничего не добавляю. Я пою там, где от меня требуется музыкальный спектакль. Вот и все. Я пою настолько, насколько это нужно, насколько я могу, насколько требуется по ходу этого спектакля. Я открываю его песней «Здравствуйте, гости» вместе с ансамблем и заканчиваю «Вальсом-бостоном».
— Вы используете при этом какие-то актерские техники?
— Забудьте вы про эти техники. Еще кто-нибудь о системе Станиславского вспомнит. Это дилетантская болтовня. Ну, я прошу прощения, я дилетант. Я вам говорю: забудьте про это все. Поет тот, кто может петь. Вот и все. Здесь никаких техник, правда, нет. Чтобы петь, надо петь. Чтобы играть на гитаре, надо играть на гитаре. Вот и все. И заниматься этим усердно.
— Это неожиданный совет, но песня — это история, которую вам нужно рассказать, вы ее при этом эмоционально проживаете?
— Я ее транслирую, стараясь не пропустить ничего. Моя задача — донести текст так, чтобы он откликнулся в зале. Этот отклик я чувствую всю жизнь. У актера, любящего свою работу и умеющего ее делать, этот отклик будет всегда. Но не каждый человек, выходящий на сцену, получает отклик. Актеров средних и ниже среднего очень много. Но они на своем месте, они играют свои маленькие роли и довольны.
— Что дает мастерство?
— Нет никакого мастерства. Есть опыт, есть умение, есть навык. Нет ничего, что можно с помощью каких-то упражнений, разминок тренировать. Кто-то один может, другой не может. Вот и все. Каждый должен заниматься своим делом. Я понял, что я могу этим заниматься. Я актер, который иногда может что-то напеть. У меня небольшой голос, и я не могу взять верхнее «до», даже не могу взять верхнее «соль». У меня нет трех-четырех октав, как, например, у Сергея Пенкина. Но я справляюсь и со своей одной, или сколько там у меня нот, не знаю, не замерял. Одна — полторы октавы у меня есть.
— Как вам удается добиться своим пением такого сильного эмоционального впечатления?
— Значит, у меня есть способность к этому. У меня есть, если хотите, дар. Я это могу. Если бы я этого не мог, я бы этим и не занимался.
— Когда вы это поняли?
— Путем проб и ошибок. Мне это нравится, мне это приятно, я испытываю удовольствие, я чувствую себя на своем месте. Это мое занятие. Я это понял давным-давно.
— Как часто вам встречаются такие проекты как «Вальс-бостон»?
— Редко. «Вальс-бостон» — событие. Есть общий, какой-то средний уровень. И есть выделяющиеся на общем фоне спектакли. «Вальс-бостон» — один из них. На мой взгляд, он сделан безупречно. Там всё сошлось: и либретто, и музыка. Там всё на месте.
— Его финал можно назвать счастливым?
— Это мальчишеское беззащитное желание построить счастье хотя бы в отдельно взятом театре. Потому люди и тянутся к песням, потому обывателю нравится тот, кто сочиняет хорошие песни, но далеко не каждому дается этот дар. И мы тянемся к этим людям. Пока звучит песня, три-пять минут, мы можем быть счастливы. Но песня кончается, и мы понимаем, что это песня.
— Как вы попали в мюзиклы?
— Я всегда симпатизировал этому жанру. Все началось со студенческой самодеятельности в Политехническом институте в Минске. Я там тоже выходил на сцену в качестве ведущего спектакля: говорил, говорил, потом пел, потом опять говорил, говорил, потом опять пел. С тех пор ничего не изменилось.
— Насколько роль Странника является для вас сложной или необычной?
— Если бы мне было сложно, я бы не смог ее сыграть. Если я получил свою роль, а не чужую, мне легко. В данном случае все сошлось, это моя роль. Я не испытываю здесь никаких профессиональных сложностей. Проблемы могут возникнуть, если я простужен, если я не смогу взять эту верхнюю ноту — я как-нибудь выкручусь, не взяв ее. Актерскому пению это доступно. У меня нет задачи поразить слух аудитории, у меня другие задачи, не те, которые решал Паваротти.
— Думали ли вы о выпуске музыкального альбома?
— Я не умею сочинять песни. Это мое горе. Каверы мало кого интересуют. Но на эту тему я подумываю. Да, у меня есть незавершенный музыкальный проект группы «Закулиса». Это проект мечты. Мечтать интересно. Мечтать я люблю. Где-то это просто песня под гитару, а где-то — рок-группа. Я люблю блюзы, но они звучат на английском языке. Это интересно только тем, кто понимает, узкой клубной аудитории. А чтобы выходить на широкого зрителя, надо петь по-русски. И сейчас я над этим работаю.
Больше новостей читайте в нашем телеграм-канале @expert_mag
