Два зала екатеринбургского Музея изобразительных искусств на днях заселили всадники в кольчугах и шлемах, молящиеся рыцари, прекрасные дамы из средневековья - персональная выставка Олега Карпенко.

Мой дом - мой замок

Как-то художника Карпенко спросили, в конкретный ли интерьер пишет он свои картины. "Конечно - в свой замок. Вот эта работа, я знаю, должна висеть над камином, эта - в простенке, а эта украсит зал". Собственного замка у художника нет. Пока. Работы висят над каминами, в простенках, лестничных пролетах, в спальнях и галерейных комнатах новых русских замков, а также в некоторых европейских виллах, дворцах, музеях.

Годами и уже десятилетиями художник рисует одно и то же. Его "вечная" тема - средневековье; как с ней родился, так и живет. Средневековье для него не столько время, сколько отношение ко времени. Именно в золотом раннем средневековье эпохи короля Артура и рыцарей Круглого стола человек внутренне был максимально свободен, тогда же сформировалась система поведения человека, считает Олег, вечная и универсальная: "душа принадлежит Богу, тело - сеньору, сердце - даме".

Конечно, вы поняли: Карпенко - романтик. Редкая черта в прагматический век. Впрочем, такая ли уж редкая? Карпенко сегодня один из самых дорогих и покупаемых художников Екатеринбурга. Романтизм в живописи оказывается востребованным - возможно, именно потому, что его немного остается в реальности. Если не хватает рыцарства в жизни, можно завести домашнего рыцаря кисти Карпенко. Его "мужская" живопись: воины, оружие, кони, романтика борьбы - очень нравится и женщинам.

Из триединой формулы "Бог, государь, дама" ("душа, дело, чувство") выходят его сюжеты и герои: воины, всадники, странники... Каждый человек на этой земле - Воин. Но не с другими людьми воюет, а со своими пороками, грехами. Христианин на коне - он не на конкретной дороге в Константинополь. Его "крестовый поход" - внутренний. Девы: Анна, Мария, Екатерина - они словно и не из плоти. А раз бестелесны, их пальцы способны выворачиваться, причудливо извиваться, их волосы закручиваются, как змеи, - это все внутреннее движение. Глаза опущены или закрыты - взоры обращены внутрь. По-настоящему ведь человек видит, как царь Эдип: ослеп - и тогда прозрел.

Каждая картинка - как притча, образ - как многозначный символ. Конь - олицетворение и корабля, и спасительного ковчега, и самой стихии. Бесконечно значение шлема в созданной Карпенко реальности: он то на яйцо первородное похож, то на раковину, в которой тоже жизнь зарождается, то на корабль...

Европейская стилистика не делает работы Карпенко сугубо "западными". Вообще западники и славянофилы примирились бы у его полотен. Удивительно: художник, возлюбивший средневековье, которого у нас по сути и не было, пишет совершенно русские, православные картины. И ценителей они находят прежде всего в России, хотя и в Европе их тоже знают: работы Карпенко с успехом экспонировались в прошлом году в Париже в известной, с хорошей репутацией галерее Эруэ, несколько раз выставлялись в Голландии в галерее корпорации "Nipo". Европейцы в них тут же обнаруживают и "загадочную русскую душу", и вселенскую российскую печаль. Это их привлекает и завораживает, но у Европы свои заморочки, ей бы что полегче. Нам же - в самый раз. На фоне реальной российской печали работы Карпенко выглядят просто радостно.

К вопросу о вечности в искусстве

Искусствоведы сетуют: музеи боятся приобретать современные произведения. Наблюдается "винный" парадокс: чем старее картина, тем она лучше - лучше сохраняется. С полотнами пятисотлетней давности порой забот куда меньше, чем с написанными только-только. Путь современной живописи бывает короток: из-под кисти художника прямиком под кисть реставратора. В этом смысле обыкновенные кирзовые сапоги, "начиненные" пистолетными дулами (известная работа представителя "актуального искусства") долговечнее и для музеев предпочтительнее: материал хороший, проверенный, глядишь, произведение и доживет хотя бы до соседнего столетия. С живописью все не столь ясно. Вроде и комиссия специальная проверит работу, а через какое-то время на полотне даже известного, признанного мастера краски вдруг возьмут и отделятся от холста. Ну не растрачиваются нынешние художники на такие скучные вещи, как качественная грунтовка, длительная просушка и тем более многослойная живопись. Среди методов безусловно господствует "а la prima": первый слой красок остается и последним. А вечный вопрос о вечности в искусстве сводится к мастерству, таланту и душе автора, понятиям нематериальным.

Но голимый материализм побеждает-таки в столь возвышенной сфере жизни, как искусство. Ну не найдете вы великое произведение, выполненное в недолговечном материале. Нет оставшихся в веках гипсовых статуй, только мраморные и бронзовые, нет переживших много столетий акварелей.

И все-таки живы еще художники, занятые поиском "вечного материала". Бывший екатеринбуржец Валерий Поляков наружные росписи некоторых храмов выполнил в технике энкаустики, когда краски разводятся на воске, нагреваются и наносятся в горячем состоянии горячей кистью на горячую основу, застывая же, как бы каменеют, сохраняя цвет, фактуру на долгие годы. Олег Карпенко сегодня работает в классической трехстадийной технике: рисунок, светотень, цвет. После нанесения рисунка полотно покрывается лаком, который как бы все объединяет - на картину "накидывается вуаль". Затем, после высыхания, ложатся слой за слоем краски: 15, 20 слоев. Техника проста и сложна одновременно. Именно так писали мастера итальянского Возрождения, великие голландцы. Освоение старинной техники шло непросто. В трактатах по живописи XV-XVI веков не указано, как это делается: для художников того времени выглядело очевидным и передавалось от мастера к мастеру или подмастерью. Карпенко искал долго.

Картины его сверкают, светятся изнутри. "О, ты золото в краски добавляешь", - с пониманием говорят порой коллеги. Нет, не все то золото, что блестит. Дело в прозрачности красок. Если провести рентгеновский анализ его картин, они оказались бы "несуществующими" - прозрачными. Солнечный же луч, отражаясь от поверхности холста, идет обратно, набирая силу от каждого слоя - тут-то и рождается то сияние, свечение, что есть в витражах, в драгоценных камнях. О прозрачных красках говорят: они были изобретены для того, чтобы писать небо - и человеческое тело. Естественного, живого изображения этих двух "субстанций" не достичь никаким смешением красок.

Одна картина пишется не менее четырех месяцев. Кстати, это позволяет Олегу работать одновременно в России и за границей: пока здесь холст подсыхает, там пишется, и наоборот. Прежде Карпенко занимался и графикой: те же Девы и Рыцари, но "выбранные" иглой с черного листа картона. Тоже трудоемко - но "барон любил, чтоб потруднее". Теперь перешел исключительно к многослойной лессировочной живописи (лессировка - это и есть нанесение слоев прозрачных масляных красок), которая кажется ему технологией, неисчерпаемой по возможностям.

Возвращение к прошлому немодно, когда все устремлены в будущее и головы свернули в поисках того, чего еще не было. "Как ты ощущаешь себя в обстановке господства "актуального искусства"? Ответ без ложной скромности: "Я обогнал многих". Олег уверен, что он чувствует тенденцию. Мир поворачивается к фигуративной живописи, и в уже недалеком будущем придет, а точнее вернется, к "вечным" и темам, и техникам. Устали от сиюминутности.

Екатеринбург