Урал
Издалека. Недавно побывала на лекции о современном искусстве. Вообще-то это был моноспектакль «Казус Послера» в исполнении талантливого артиста Александра Фукалова с «эффектом погружения». Художник Послер, творчество которого изучает лектор, прославился тем, что пишет картины «после»: после ухода из комнаты Джоконды, после окончания Завтрака на траве. Критики придумывают названия его стилю: ваккуизм, живопись отсутствия. Национальные музеи и частные коллекционеры бьются за обладание его заключительным шедевром «После всего», то есть за пустоту. В спектакле доведена до абсурда одна из тенденций современного искусства — выдавать иллюзию за подлинность, а эстетику подменять концептом.
Вблизи. В Екатеринбургском музее изобразительных искусств демонстрируется выставка известного уральского живописца и графика Юрия Филоненко. Он тоже прослыл мастером не-реальности или, правильнее, иной реальности. Есть художники, которые что видят, то рисуют. Есть такие, кто рисует то, что не видно. Но оно существует: мечты, представления, ощущения, желания. «Спасти себя от себя» (1985), «Не хочу вам оставить печали» (1989), «Разговор души и тела» (1993). Юрий Филоненко запечатлевает то, что запечатлеть, казалось бы, нельзя в силу нематериальности. В «Марионетках» (1987) из пространства проступают то ли люди, то ли куклы, то ли ангелы, то ли фантомы. Образы выходят из глубины холста как из сферы фантазий и обретают телесность, ведь мы живем в мире, где все имеет форму. Тела перетекают друг в друга, они не конечны, не замкнуты, и когда они перемещаются, пространство хранит отпечаток их недавнего присутствия. Рисуя условные вещи и процессы, художник Филоненко остается достоверным и подлинным.
В 80-е годы случалось, что худсоветы его работы «рекомендовали отклонить».
В 90-е он сделался востребованным, ко времени пришлась врожденная неортодоксальность. В 2000-е стало ясно, что он уже классик. Самобытный художник с материальным видением «сквозь» плотное. Притчевость в его работах сочетается с интонацией бытового анекдота. Поэтому на выставках Филоненко всегда философично-весело. Чего стоят, например, названия его картин: «Два диалектика: Брусиловский и петух», «Целует ногу, которую хочется укусить». Не случайно и название экспозиции — «Солнечный дождь».
Время рисовать камни
— Юрий, есть мнение, что изобразительное искусство находится в ситуации безвременья: новое не рождается, лишь перетасовывается старое.
— Может быть, это время «перемешивать камни» — так много разного. Расскажу анекдот, хотя, говорят, это было на самом деле. В первой половине прошлого столетия работал художник Константин Юон. Когда он учился в академии, по заданию нарисовал жанровую сцену. И вторую картину — веник в углу. И поставил ее так, что она идеально вписалась в интерьер. Преподаватель удивился: что в аудитории делает веник... Конечно, живопись может полностью воссоздавать реальность — как фотография. Но сейчас такая правдоподобность мало кого привлекает: хочется не просто воссоздать, но и свое придумать.
— В фаворе сегодня поза, экшн, актуальное искусство, когда художественным событием становится действие...
— В перформансах и инсталляциях, конечно, присутствуют составляющие искусства: идея и ее воплощение. Но они не фиксируются, это искусство мгновения. И повторить нельзя: в другом пространстве будет другое произведение. Хотя продолжительность существования считалась одним из критериев для творческого продукта, и этого никто не отменял. Взять ту же картину: важно не только что и как на ней изображено, но и качество холста, красок, чтобы лет через 20 она не «поплыла», не изменила форму, а значит, и содержание.
— Многие вообще не пишут картины, тем не менее их признают художниками: Олег Кулик с его акциями, бывший наш земляк, ныне москвич Александр Шабуров.
— Не знаю, что сейчас Шабуров делает, в Москве легко затеряться. Помню, как он кал демонстрировал и объявлял это искусством. Мне такого не понять. Но это его право: каждый выражается как хочет и как может.
— Юрий, вы больше десяти лет преподаете в архитектурно-художественной академии, много общаетесь с молодежью. Куда мы движемся в смысле художественных предпочтений?
— Студенты у меня в мастерской, действительно, постоянно клубятся, в последнее время это основной круг общения. Есть очень способные ребята. Но чтобы себя проявить, надо не языком болтать, а что-то ручками сделать. А они все норовят в компьютер влезть.
— Так, может, за компьютерной графикой будущее?
— Сомневаюсь. «Господин виндоуз» — один на всех, всем пользователям дает одинаковый набор шаблонов, поэтому компьютерная графика безлика. Многие любят работать в фотошопе: просто и получается красиво. Но это ложная красота, она без индивидуальности. Рисовать же надо так, чтобы было не похоже ни на кого, только на тебя, а это получается, если ты образы и формы из себя достаешь. Когда студенты произносят сакраментальную фразу: «Я так вижу», я отвечаю: «Ты не можешь так видеть. Ты учился в другой школе, ты смотрел на другие пейзажи, чем тот, кто элементы для фотошопа разработал». Компьютер дает лишь инструментарий. Экран — тот же холст. Но рисовать все равно надо руками, смотреть глазами, думать — головой. Других органов для этого природа не предусмотрела.
Мастер книги и книга мастера
— Как художник вы начинали с графики, живопись пришла позже. Когда?
— Когда ушел из Среднеуральского книжного издательства, где работал художественным редактором. Надо было чем-то заняться, вот и занялся живописью. Кстати, иллюстрировать тоже стал больше: редакторская деятельность много сил и времени забирала. Для творчества требуется свободное пространство. Посыпались заказы: из Москвы, из Челябинска, из Владивостока. Наше издательство в то время считалось одним из самых крупных в стране, контакты были налажены.
— Книга и картина для вас существуют в тесной связке?
— В очень тесной. Даже живописные темы часто бывают навеяны книгами. Убираю намеки на словесный ряд, чтобы избежать литературщины. От книги надо вовремя освободиться. Писателям я говорил: вы свою работу сделали, отойдите, дайте мне сделать свою. Мне не важно, что вы написали, мне важно, что я у вас вычитал.
— Но иллюстрация по определению не может быть свободна от литературного произведения. В самой ее природе заложены некие рамки. Не мешает ли это пресловутой свободе творчества?
— Рамки свободе не мешают. Рамки свободе помогают — они помогают структурировать творческий хаос. Свобода не должна быть безграничной. В нашем мире все имеет свои пределы. Форма — это всегда некое ограничение пространства. Мастерство в том, чтобы свободно и полноценно высказаться в четко заданном пространстве — страницы, холста, статьи.
Я в своей жизни поработал в нескольких журналах. Принцип их оформления тот же, что и книг, но приходится прочитывать больше разных текстов. Обычно делаю для себя небольшое эссе по каждой статье с выделением главного в содержании, того, что зацепило и просится быть отраженным в видеоряде. Журнальная деятельность интересна сочетанием постоянства и обновления, узнаваемого стиля и новизны. Все время нужно придумывать что-то свеженькое, но при этом придерживаться некоего шаблона, стандарта. Идеальный пример — National Geografic: 50 лет в едином формате, и никому не надоел!
— Бытует легенда о том, что когда ваши самостоятельные работы вызывали сопротивление худвластей, вы объявляли их иллюстрациями к книгам. Известный в российской художественной реальности ход.
— Всякое бывало… Книжные, религиозные сюжеты могут служить щитом — или каналом связи со зрителями. Библейские темы я почти не использовал, но, например, когда писал Себастьяна, он у меня был не святой, а обычный человек, у которого есть мать, дети и даже тень. Известные сюжеты — своеобразная форма «договора» между художником и обществом, по которому он получает возможность высказать то, что ему необходимо.
Воно мабуть так
— Юрий, о вас говорят как об очень придирчивом редакторе, но в то же время — как о всепонимающем. Правду-матку, мол, режет, да не со зла…
— Считаю себя жестким, но добрым. Когда я приехал после окончания института в Свердловск, ощущал себя чужаком. Другая культура, другие взгляды. «Это тебе не Западная Украина», — ядовито приговаривали коллеги. Ну и я в ответ: «Да, у меня буржуазное искусство, а у вас совковое». Правда, тогда это слово еще не было ругательством. Но я ни на кого не обижался. Не всем нравились я и мои работы — но ведь и мне не все нравились!
— Тем не менее сегодня вы один из самых титулованных уральских художников. Мало у кого еще столько всевозможных грамот, золотых-серебряных медалей «Искусство книги», лауреатских званий. Насколько важно общественное признание?
— Да ерунда это полная! Есть люди тщеславные, им это важно, мне — нет. Честно говорю, не рисуюсь: грамоты использовал как обои, обклеил ими туалет на даче. Одна книга получилась лучше, другая хуже, эта работа удалась, та — не очень: все это мое личное дело, никак не общественное.
— А что важно вам?
— Процесс. Когда из ничего получается что-то. Ведь с картиной не один день общаешься, иногда и год уходит, возвращаешься к ней, подправляешь. Только когда понимаю, что я тут уже лишний, тогда она готова к самостоятельной жизни: хоть на выставку, хоть в другие руки.
Важны друзья: Витя Волович, Миша Брусиловский. Встречаемся не часто, стараемся друг другу не надоедать, так, иногда посидим за рюмочкой, поговорим про казусы современного искусства.
Важно утром просыпаться и видеть: вроде день обычный, все как всегда, и в то же время каждый день новый. Круговерть и повторяемость жизни полная, и при этом — абсолютная новизна каждого мгновения. У меня есть любимая присказка, произнесу ее по-украински: «Воно-то, мабуть, так. Воно-то не без того. Потому что — що ж». Кто хочет, тот поймет.
