Когда приток талантов станет заметным для экономики?

Людей, добившихся действительно выдающихся результатов, статистически мало, а при переезде им требуется время, чтобы адаптироваться к новой среде.

На горизонте 5–10 лет кто-то из них сможет развернуть продуктивную работу в России, создать проекты, предприятия, совершить открытия, но это будет происходить постепенно и в ограниченном масштабе.

Идея сама по себе правильная. Это шаг к созданию системы компетентностной валидации — механизма, который позволяет оценивать реальную ценность специалиста.

США, например, разыгрывают 50 тыс. грин-карт в год, повышая шансы для людей с образованием и востребованными профессиями. В каком-то смысле мы движемся к собственному варианту такой модели, с поправкой на российскую специфику.

Но сам по себе механизм гражданства структурные провалы на рынке труда не закрывает. Необходима полноценная система навигации для специалистов: кто и куда может быть трудоустроен, какие отрасли испытывают нехватку кадров, как работать с усложненными процедурами миграции и найма.

У нас нет продуманного маршрута, который помогал бы талантливым людям быстро находить место приложения сил. История Сикорского, который после эмиграции в США работал грузчиком, пока случайная встреча с Шаляпиным не вывела его обратно в авиацию, — яркий пример того, что без такой системы даже гении могут оказаться потерянными.

В мире лучшие практики — у стран с «мигрантским ДНК»: США, частично Канада, Евросоюз. Там работа с талантами развита, хотя и соседствует с политикой открытых границ, породившей массу других проблем.

Есть жесткие модели вроде Японии или Китая, куда мигранту почти невозможно натурализоваться. Сингапур дифференцирует приезжих: оставляет инвесторов и уникальных специалистов, остальных выдавливает. Но сравнивать эти страны с Россией сложно — у нас другие масштабы и другая логика.

Отдельная тема — качество миграции. В медийном пространстве растет количество сигналов о напряжении между местными жителями и мигрантами, которые часто пытаются жить по своим привычным нормам. На этом фоне, с учетом оголенных тылов и роста этнической преступности, проблему наконец заметили на самом верху.

Текущий указ, вероятно, лишь часть будущего пакета решений. Но системного эффекта он пока не дает. Нет центров, которые проводили бы квалификационную оценку специалистов в странах исхода.

Теоретически это был бы правильный путь — но он автоматически означает введение визового режима, а, значит, и ответные меры. Все это делает ситуацию политически чувствительной.

Что будет дальше?

Риски в связи с указом, конечно, есть. Любой закон выглядит на бумаге лучше, чем в реальности. Главное — исполнение. Нужно понять, кто и как будет проверять ценность специалиста, и как избежать коррупционных «корочек» о том, что человек якобы обладает уникальными навыками.

Важно, где именно будет приниматься решение — в России или за рубежом, и как не допустить появления нелегалов, въехавших под видом «ценных кадров». Если же оценка будет происходить за границей, то контроль над процессом окажется у местных структур, что снова создает риск коррупции.

Нельзя исключать и более серьезные угрозы: например, если недружественные силы попытаются завести в страну экстремистский ресурс под видом талантливых специалистов.

Или если система окажется настолько зарегулированной, что через нее не сможет пройти ни один реальный талант. Все будет зависеть именно от практической реализации — она решит, станет ли указ инструментом развития или формальностью.