— Вы пришли в журналистику в начале 1990-х. Изменилось ли понимание профессии журналистами сегодня по сравнению с тем временем?
— До неузнаваемости. Как изменились и сами журналисты, как и стала другой вся страна. Вы ж помните, в 1990-х страну несло. И журналистов несло. Кстати, во многом благодаря журналистам страну несло в пропасть. Потому что такого периода безответственности в профессии не было ни до, ни после 1990-х. Как оружие в руках бандитов стреляло во все стороны, так и словом — печатным и эфирным — могли убить, поджечь, разрушить... Одна из моих первых боевых командировок была как раз в регион, который подожгли словом. Конфликт между Ингушетией и Северной Осетией в 1992 году. Историки безответственно интерпретировали, популисты подняли на знамя, журналисты безответственно подхватили и разукрасили. В итоге трагедия и сотни погибших. И это только один конфликт. А Приднестровье, Таджикистан, Карабах, Чечня... Все начиналось со слова. И я помню, как нам казалось, что мы ни при чем. Даже когда сами были на шаг от гибели. Казалось, что священный долг профессии — увидеть, отснять, рассказать, и так быстро, что факты потом проверим, потом разберемся, а пока вот она — первая новость! И гори оно все остальное. Теперь, когда мы вместе со страной пролетели над бездной — как, только Богу известно, мы учим стажеров, что главное в журналистике — это ответственность. И стоит она на точности факта, на правде и на любви к Родине. Это и есть священный долг профессии, и в этом уже никто меня не переубедит. Поэтому, да, понимание профессии изменилось, конечно. И слава богу.
— Вы начинали работать в Центральной Азии, и совсем скоро этот регион отделился от СССР. Как реагировали СМИ на события, которые, вероятно, уже витали в воздухе? Не было ли ощущения, что во многом эти события произошли из-за того, что телекартинка и реальность стали слишком отличаться друг от друга?
— Я сначала заступлюсь за советскую журналистику. Телекартинка ЦТ перед 1990-ми не была никакой откровенной ложью. Фабрики и заводы действительно работали, шахтеры давали стране уголь. «АБВГДейка» и «До 16 и старше» несли свою воспитательную функцию. А уж «Международная панорама» и сегодня во многом образец международной журналистики и аналитики. Просто центральное новостное телевидение и пресса расходились с народом в информационной повестке. И замалчивание того, что на земле волновало народ, стало критическим. Пик недоверия людей к центральным СМИ и даже гнева — информационная изоляция населения во время чернобыльской аварии.
Этим диссонансом картинки и простой жизни был вызван не развал страны, а перестройка. Перестройка провозгласила гласность и плюрализм мнений. Это было безумно интересно. О коррупции, казнокрадстве, самодурстве власти заговорили отовсюду. В одночасье пропала ценность самиздата. Вдруг как бы сразу все (а не только те, кто читал самиздат) стали всё слышать и видеть. И что подвига Матросова на самом деле не было, и что народ весь сгубили в первый год войны, и что целину зря поднимали и БАМ зря строили.
Мы должны были прожить много лет, чтобы понять сегодня, что плюрализм и гласность стали инструментами по подмене наших ценностей. Так пилили сваи, на которых держалось государство. Нас небезуспешно учили не любить и презирать СССР
— Было ли в начале — середине 1990-х понимание, что информационное противостояние с Западом никуда не делось? Западные эксперты учили нас делать новую экономику, была ли на молодом медиарынке такая же ситуация?
— Я был слишком молодым корреспондентом, чтобы оценивать молодой медиарынок, я был не в рынке, я был в эфире. Но для понимания самой системы западных СМИ этого уже было достаточно.
В 1996 году меня от ВГТРК отправили в Данию на курсы в Балтийский медиацентр. Там, на острове Борнхольм, у берегов которого через четверть века подорвут наши «Северные потоки», британцы читали нам курс «Журналистика гуманизма и толерантности». Учили быть терпимыми к особенностям разных национально-религиозных и социально-культурных общностей. Приводили примеры, касающиеся всех 12 стран, из которых приехали журналисты. И тут дело к 8 Марта. Я собрал единомышленников, чтобы поздравить с Международным женским днем всех девушек из всех стран на курсе. К российским мужчинам присоединились коллеги из Белоруссии, Словакии, Болгарии и Литвы. Мы скупили все цветы на острове и забронировали зал в медиацентре для праздничного театрального представления. К нам потянулись все девушки, кроме почему-то эстонок. И тут приходит полиция и блокирует все выходы. На сцену выходит британец, директор образовательной программы толерантности, и читает длинную лекцию о том, что в новом свободном мире не будет места для коммунистических праздников, что мы должны вытравить в себе рабов павшего режима и перестать оскорблять женщин гендерным неравенством, что наши цветы должны лежать на могилах реваншистов русской империи. Больше всех возмутились украинские женщины, чьи коллеги мужского пола, как выяснилось, и сдали нас британцам.
Информационное противостояние, как и война смыслов между нашей и западной цивилизациями, никогда не кончалось. Мы зачастую сами обманываться рады, а они на редкость постоянны и последовательны: цветы — это зло (1996 год), а «Томагавки» Украине — это мир (2025 год). И западные СМИ так же стабильны. Любой конфликт, где Запад видел или прослеживал интересы России, — Кавказ, Афганистан, Ирак, Сирия — везде летели методички для СМИ, предписывающие занимать противоположную России позицию. Так было всегда и будет.
— Как формировались редакционные стандарты в то время? Вы пришли работать на ВГТРК, тогда эта структура только была создана. Принимали решения «с колес» или, может быть, ориентировались на опыт западных коллег?
— Появление первого уже не всесоюзного, а всероссийского СМИ, конечно, было масштабным явлением. Олег Максимович Попцов, Анатолий Григорьевич Лысенко двигались на ощупь, но рубили наотмашь. Первые ведущие программы «Вести» мгновенно становились популярнее любого артиста или политика в СССР. А стандарты новостей заложил сразу Олег Борисович Добродеев, возглавивший в самый ответственный период зарождения «Вестей» дирекцию информационных программ. Это ему принадлежат установки, которые тогда звучали революционно: «Новость должна начинаться со слова „сегодня“, а все остальное — мятый пар». Именно тогда страна впервые увидела новости с человеческим лицом. Корреспонденты мотались по всем деревням, катастрофам и войнам, а программу вели не дикторы с голосом, поставленным в школе МХАТа, а ведущие, которые могли на экране и проронить слезу, как Светлана Сорокина, и махануть в эфире рюмку водки, как Александр Гурнов. И вот этому у западных коллег было не научиться, это было абсолютно наше. А что брали у них — технологичность, графическое оформление программ, технические приемы, отчасти композицию репортажа, программное обеспечение эфира. И тем не менее оставались дерзкими, непричесанными, беспокойными... Сегодняшний редакционный стандарт, на мой взгляд, выпилился сам за последние 25 лет, потом и кровью, к сожалению. А с 2014 года планка информационного вещания ВГТРК и на канале «Россия», и на канале «Россия 24» задрана до недосягаемой высоты. Отсюда и заслуженное лидерство.
— Крупный бизнес в то время не скрывал своего влияния на социальные, политические процессы в стране через свои медиа. Все это преподносилось под соусом независимости, и считалось, что государственные СМИ если не обманывают, то точно недоговаривают. Вы не чувствовали такой атмосферы, работая в государственном холдинге?
— Время было непростое для всех. И если ВГТРК, считаю, посчастливилось не быть вовлеченной в ряд корпоративных войн, то некоторые политические скандалы и кампании такой крупный холдинг тоже не могли обойти стороной. Но это было время сражений. И новости в негосударственных СМИ превращались в увлекательный информационный сериал с элементами шоу. Телеканал РТР примерно с 1995-го по 2000-й во многом потому и просел по рейтингам, терял популярность у аудитории, что оставался в стороне от процессов, которые затмевали государственные, а наши коллеги в сражениях приобретали профессиональный опыт. Но потом время все расставило по своим местам.
— До начала нулевых и даже позднее у журналистов был достаточно свободный доступ к информации. Пулу можно было чуть ли не круглосуточно находиться в Белом доме, иметь доступ к чиновникам. Как вы думаете, такой свободный доступ к информации был оправдан или все-таки информацию нужно дозировать?
— Это опять-таки было проекцией времени и ситуации в стране. Я тоже помню, как Виктора Степановича (Черномырдина. — «Эксперт») можно было перехватить у лифта с каверзным вопросом, а в ответ получить или жесткий отлуп, или анекдот в зависимости от его настроения. И ведь это не говорит о том, что сегодня Михаил Владимирович (Мишустин. — «Эксперт») менее доступен для журналистов, нет. Его цитируемость в прессе и время в эфире точно не меньше. Просто одновременно с редакционными стандартами СМИ сформировались и регламенты общения со СМИ со стороны власти. И это тоже признак времени. Это как с парковками и пешеходными зонами в Москве. Сегодня мы восхищаемся нашей столицей, а сколько было шуму, когда порядок только начинали наводить и экскаваторы крушили палатки у метро. Мы начинаем упорядочиваться. И постепенно институциализироваться.
— Какой репортаж или какое событие вам было сложнее всего освещать за эти годы?
— Катастрофу с подлодкой «Курск». Когда длительное время слезы матерей и жен моряков не давали даже думать о репортажах, когда надо было с ними, разбитыми горем и неопределенностью, быть не журналистом, а психологом, а у меня получалось быть просто человеком. Но Путину было сложнее, когда он заходил в полный зал Дома офицеров в Видяево и общался с родственниками погибших моряков. Было очень тяжело работать круглосуточно у Дубровки во время теракта на «Норд-Осте». Но Рите Симоньян было гораздо тяжелее, когда она работала под пулями у школы в Беслане. Такая у нас профессия.
— Нулевые-десятые запомнились расцветом телевидения в России — не только информационного, но и развлекательного. Тогда рождались форматы, которые сегодня перекочевали в интернет. Как вы думаете, все придумано уже тогда или еще есть шансы на новое рождение ТВ и новые интернет-форматы?
— Шансов не будет ни у одного крупного СМИ, которое не освоит компиляцию картинки, текста и фото и не залезет в коробочку под названием смартфон. Это сегодня. А завтра средства доставки контента будут и дальше меняться и совершенствоваться. При этом телевизоры, компьютеры и кинотеатры никуда не пропадут. Как не пропали с приходом ТВ театры и библиотеки. Но будут меняться места рождения современного контента. Сначала в интернет уходил теле- и киноконтент, сейчас на телевидение выходит контент из интернета. Завтра будет какой-то третий алгоритм. Главное, что у нас талантливые люди не переводятся и точно прямо сейчас готовят совершенно новые форматы. Все будет только интереснее. И еще: ни те, ни другие, ни третьи не обойдутся без информационных агентств, если будут делать новости. Потому что самую первичную информационную руду для всех добывали и будем добывать мы.
— Вы руководите крупнейшим информагентством страны, а может, и континента. Сложнее ли сейчас стало проверять информацию на достоверность, чем еще 10, 15, 20 лет назад?
— ТАСС на протяжении всей своей истории ведет борьбу с недостоверной информацией — мы ведь во многом для этого и появились на свет. Специфика работы меняется с развитием технологий и изменением характера информационных угроз. Сегодня дело даже не в возросшем объеме данных — с этим как раз помогают справляться технологии. Главная особенность медиарынка сейчас — это природа самого информационного шума. Раньше задача верификации напоминала работу археолога: нужно было аккуратно «раскопать» факт, сопоставив ограниченное число источников, которые, как правило, были институциональными и несли репутационные риски.
Сегодня мы работаем в условиях информационного взрыва, где каждый источник — это одновременно и свидетель, и комментатор, и часто заинтересованная сторона
Появились три принципиально новых вызова. Во-первых, скорость виральности. Новость, в том числе непроверенная, распространяется быстрее, чем формируется к ней профессиональный комментарий. Во-вторых, привычка людей к информационному фастфуду. Потребитель часто ждет не столько точного факта, сколько эмоции, что создает гигантский спрос на непроверенные, но горячие материалы. И, наконец, целенаправленные кампании дезинформации. Это уже не случайные ошибки, а высокотехнологичные продукты, созданные, чтобы манипулировать сознанием. И они — инструменты в гибридной войне, которая развязана против России. Их авторы используют глубокие фейки, бот-сети и играют на когнитивных искажениях. В целом очень креативно иногда играют.
Чтобы быстро распознавать такие вбросы дезинформации, приходится работать тоже креативно. Для первичного анализа больших данных мы используем искусственный интеллект и «умные» инструменты. Если зацепили фейк, то дальше ручками: для глубокой проверки уже опираемся на сеть наших корреспондентов по всему миру — на профессионалов, которые на месте могут проверить, было событие или нет. И, конечно, важную роль здесь играет профессионализм редакторов — это люди, способные моментально уловить контекст, логические нестыковки и скрытые нарративы. В ТАСС действует многоступенчатый механизм проверки фактов: тут и многолетние наработки, и передовые технологии.
— Четко ли звучит Россия в мировом информационном пространстве? Насколько эффективно сегодня выстроена в России контрборьба с информационными интересами иностранных государств? В чем она скорее заключается: в обороне или в нападении?
— Если говорить о силе слова — позиция России звучит достаточно громко. Но часто наш сигнал за рубежом пытаются заглушить мощным шумом односторонне выстроенной информационной повестки. Тем не менее эффективность нашей работы в этой сфере возросла многократно. Если 10–15 лет назад это была в основном оборона — реактивное опровержение мифов и объяснение нашей позиции, то сегодня федеральные российские СМИ переходят к стратегии защиты информационного суверенитета и продвижения наших интересов.
В прошлом году ТАСС стал одним из учредителей Международной ассоциации фактчекинга (GFCN) вместе с АНО «Диалог регионы» и «Мастерской новых медиа». В числе ее главных задач — борьба с фейками и целыми кампаниями по дезинформации, которые ведутся против России. Мы сегодня видим живой интерес к вступлению в нашу ассоциацию со стороны коллег из целого ряда стран, где плевать на чьи-то идеологии и где требуется именно проверка фактов.
Но гораздо важнее создание и продвижение собственной, позитивной и конструктивной повестки. Защищать ведь надо не просто правдивую информацию, а саму основу рационального мира.
Мы стремимся вести прямой диалог с мировой аудиторией в обход традиционных медиапосредников, чья объективность зачастую ставится под сомнение. Стратегически это сложная гибридная модель, где ключевое — «наступление смыслами»
Мы активно формируем пространство для диалога, куда вовлекаем всех, кто заинтересован в многополярной и объективной картине мира.
Больше новостей читайте в нашем телеграм-канале @expert_mag
