Руководитель комитета по глобальным проблемам и международной безопасности научно-экспертного совета Совета Безопасности РФ
Вопрос безусловно актуальный, имея в виду, что сама концепция устойчивого развития, закрепленная в системе ООН (Цели устойчивого развития), формировалась в условиях так называемого однополярного момента после окончания холодной войны и распада СССР. Понятно, что в тогдашних геополитических условиях, а именно в условиях западной гегемонии, она не могла не отражать специфические интересы Запада, позиционировавшего себя в качестве лидера единой человеческой цивилизации, что на деле отрицало наличие иных, кроме западной, цивилизаций со своими интересами, системами ценностей и моделями развития.
Однако в том числе по итогам глобализации, которая привела к тому, что принято называть подъемом всего остального мира, стало очевидным, что произошло еще и цивилизационное пробуждение мира. Стало понятно, что формирующийся многополярный миропорядок будет иметь межцивилизационный характер. В дополнение ко всему налицо системный кризис западного общества и самого либерализма, который в результате политики либерально-глобалистских элит последнего десятилетия (ее апогей пришелся на правление демократической администрации Джо Байдена в США) обнажил свое тоталитарное дно. Получалось, что якобы победивший в холодной войне Запад с его англосаксонским капитализмом получил второе дыхание не по своим достоинствам, а, что называется, by default — за отсутствием идейных и культурно-цивилизационных альтернатив. Мир, да и сам Запад, вступил в период безальтернативного развития, что противоречило природе вещей и не могло не закончиться тупиком, в котором мы сейчас и находимся.
Одновременно Китай доказал преимущества (и право на существование) своей цивилизационной модели развития (в западной терминологии — авторитарной). В контексте реально экзистенциального конфликта с Западом, который принял форму расширения НАТО, и гибридной войны на Украине, произошел и подъем России, осознавшей себя «самобытным государством-цивилизацией», отличной от западной, но унаследовавшей в режиме преображения всё лучшее из европейской культуры. Что важно ввиду убедительности для западных элит именно силовых аргументов, Москва параллельно доказала свое силовое превосходство на поле боя и в заочной гонке вооружений, которая вошла в режим «технологического маньеризма» (термин, введенный Жаном Бодрийяром еще в 1983 г.), равно как и способность противостоять тотальным экономическим санкциям Запада. Последние акцентировали критическую важность базовой самодостаточности страны и обеспечения ее технологического суверенитета, включая цифровой.
Таким образом, встал вопрос переформулирования всей глобальной повестки дня, включая проблематику развития, как она сложилась под влиянием (диктатом!) Запада, в свете новых геополитических реалий, главной из которых можно рассматривать создание по-настоящему комплексной и многовекторной глобальной конкурентной среды. Тем более что аналогичный пересмотр давно назрел и на Западе. Так, еще в 2011 г., при Бараке Обаме, ушедшая накануне с поста главы Штаба политического планирования Госдепартамента Анна-Мария Слотер (эту должность в свое время занимал Фрэнсис Фукуяма) писала, что пришло время дать новое определение самой концепции национальной безопасности с упором на обеспечение «процветания» и что Америке надо научиться конкурировать в открытой системе, а не доминировать в закрытой. Тогдашний начальник ОКНШ адмирал Маллен и бывший министр обороны Роберт Гейтс тоже признавали, что США надо заняться «госстроительством» у себя дома и что внутреннее состояние страны — первейший вопрос нацбезопасности. Словом, проблематика развития вышла на первый план для всех без исключения государств и для мира в целом: тут нет никакой геополитической и иной конъюнктуры.
Сам термин «устойчивое развитие», введенный в документы ООН под давлением западных стран, отражает западный взгляд на проблему развития (с упором на экологию) и начисто игнорирует реальные проблемы развития развивающихся стран. А это — наследие неоколониализма, который никуда не девался. В основе неоколониальной зависимости бывших колониальных стран и зависимых территорий — отрицание Западом на практике их суверенитета над своими природными ресурсами, включая энергетические, а также навязывание им своей модели развития. Эта модель, как и сама либеральная идея, переживает системный кризис. Так что никаким примером для подражания она служить не может.
Речь также о стремлении Запада через собственные приоритеты развития устанавливать новую технологическую зависимость этих стран — в последнее десятилетие под предлогом энергоперехода и «зеленой экономики». При том что вся помощь, обещанная Западом в рамках продвижения этого проекта — $100 млрд и затем $300 млрд, оказалась сплошной фикцией. Мало того что у Запада этих средств нет и он встал на путь милитаризации в долг, мировое сообщество фактически финансирует потребление западных стран, имея в виду дефициты их бюджетов и текущих счетов платежных балансов (торговля товарами). Тут лидирует Америка, где они составляют порядка 10% ВВП, или $3 трлн. Эти средства изымаются из мирового фонда заемных ресурсов, которые могли бы идти на цели развития развивающихся стран.
Уверен, что в предстоящий период мы будем свидетелями формирования Глобальным Югом и Востоком альтернативной западной глобальной повестки дня. В центре будут вопросы развития, реализация того, что президент Владимир Путин назвал правом на развитие — ключевым для каждой страны и каждого народа. Сама западная концепция сдерживания нацелена на сдерживание именно развития. Инструменты этой политики могут меняться, но суть остается, будь то санкционное давление или тарифная агрессия.
Сейчас в рамках ШОС, а также БРИКС формируется альтернативная западной архитектура глобального управления, основанная на принципах равенства и справедливости, взаимного уважения и взаимного учета интересов. Без выкручивания рук и диктата. Запад не желает расстаться со своим контролем над действующими глобальными институтами, будь то МВФ-ВБ, ВТО или ОЭСР. Но также ООН, где они тормозят реформу Всемирной организации, ее Совета Безопасности, упорно продвигая в число постоянных членов Совета ФРГ и Японию, притом что Запад там уже перепредставлен — три места из пяти.
Совместно с нашими единомышленниками нам необходимо оперировать новыми категориями развития, которые отвечали бы реалиям современного мира и интересам подавляющего большинства государств мира, скажем, соразвитие, что, кстати, отвечает принципам исламского банкинга и солидарного накопления капитала в старообрядческих общинах России (и там и там отрицается антихристианский процент с капитала). Это относится не только к концепции устойчивого развития, включая его цели, сформулированные в рамках ООН, но и к ESG-повестке, отражающей интересы либерально-глобалистских элит: через эти категории, внешне безобидные, внедряются элементы западной модели развития — они были призваны на приемлемой для Запада основе обновить Цели устойчивого развития ООН, которые уже не вызывают никакого доверия. Пересмотру подлежит и сама идея Содействия международному развитию, включая жалкие 0,7% ВВП, которые западные страны вроде как обязались выделять на эти цели, но даже этого не делают, зато в рамках НАТО обязались выделять 5% ВВП на оборону. Цифры должны быть на порядок выше, если мы хотим решить проблемы мирового развития, заведенного в тупик западной гегемонией.
Уверен, что к 2030 г. все эти новые подходы к проблематике развития претерпят существенную кристаллизацию. Они укоренятся в новых институтах или в качественно обновленных старых. В авангарде этого интеллектуального поиска, сотворчества и политического процесса призваны быть Россия, Китай, Индия и другие ведущие незападные страны.
Больше новостей читайте в нашем телеграм-канале @expert_mag
