"Шлем ужаса" Виктор Пелевин написал еще пару лет назад для британского издательства Canongate в рамках большого проекта "Мифы" (среди других участников проекта такие литературные гранды, как Маргарет Этвуд и Умберто Эко). В России же книга выходит только сейчас.
Гальдрастаф (он же шлем ужаса) - кельтский рунический символ. Обладает магическими свойствами, из коих основное - вселять ужас в сердца врагов. Древнеирландскую магию Пелевин повенчал с бычьей головой из древнегреческой мифологии, по-своему перелицевав историю о Минотавре; ужас же в сердце его "Шлем" вселить вполне способен - и не врагу, а внимательному читателю (или слушателю).
У Пелевина получилась очень безнадежная книга. Или не-книга. Благо по жанру это "пьеса для чтения", эдакая литературная имитация интернет-чата. Но даже и в таком виде "Шлем" выйдет только через неделю, пока же он доступен лишь в виде аудиокниги, представляющей собой mp3-диск или три CD-диска - на выбор. Восемь пелевинских персонажей озвучены восемью небезызвестными личностями, среди которых Николай Фоменко, Леонид Володарский и Юлия Рутберг, - и уже минут через десять (при общем хронометраже 2 часа 40 минут) слушателя охватывает чувство острейшего раздражения, а на ум приходит фраза авторства самого же Пелевина: "Миром правит не тайная ложа, а явная лажа". Впрочем, побороть этот первый приступ отчаяния и дослушать/дочитать до конца все-таки стоит.
Восемь анонимов, знающих друг друга лишь под никами, встречаются в подобии интернет-чата: общаться они могут только друг с другом, физически пребывают в неких изолированных компьютеризованных камерах, беседы их явно читает и цензурирует таинственный Модератор. Очень скоро по массе намеков компания понимает, что участвует в воплощении мифа о Минотавре: есть Ариадна, начавшая их чатовую "нитку", где-то по их реально-виртуальному лабиринту бродит сам человекобык, а еще где-то - Тесей, причем возможно, что и тот, и другой - участники этого самого чата... Впрочем, сюжет подробно пересказывать грех: он, с одной стороны, достаточно непредсказуем, с другой же - абсолютно не важен.
Пелевин-романист всегда не слишком уютно чувствовал себя в той писательской "точке сборки", где история, фабула встречается с мессиджем. Его сюжеты хороши как притча, развернутая метафора, но уж больно скупы в сравнении с числом и объемом язвительных социально-философских блоков, к ним прилагающихся: на этом каркасе гармоничного большого текста не смонтируешь. И в "Чапаеве и пустоте", и в "Поколении 'П'", и в "Священной книге оборотня" дежурная, служебная функция фабулы по отношению к фирменным пелевинским монологам-диагнозам очевидна. В "Шлеме ужаса" Пелевин впервые разводит сюжет с мессиджем откровенно и демонстративно. На самом деле это вообще не литература - не-литература - честная, без притворства. Так что и неудобоваримый на первый взгляд аудиовариант, заставляющий вас почти три часа мотать на ус хитро сплетенные пелевинские "загрузы", оказывается равен авторскому замыслу. Пелевин, с его едким презрением к маркетинговым законам все равно вынужденный играть по ним (и отлично это осознающий), поступает, кажется, единственно возможным способом: доводит градус издевательства над потребителем до максимума. Хотите - кушайте. Примерно так сыграл в "Твин-Пикс" Дэвид Линч, подсадивший аудиторию на ведьмовское зелье многозначительных намеков, чтобы в финале вывернуть агента Купера темной изнанкой, а большинство героев угрохать при помощи ящичка-головоломки, оказавшегося адской машиной.
Сопоставление не случайное вовсе: аллюзий на "Твин-Пикс" в "Шлеме ужаса" навалом, а тема двойничества, парности, которая всегда так тревожила Линча, у Пелевина одна из главных. Может ли быть иначе в пьесе про лабиринт? Два - это развилка, выбор: направо или налево? В "Шлеме", впрочем, оказывается, что нет ни "права", ни "лева", ни развилки, ни выбора, и постоянная пелевинская тема, которая наконец с максимальной беспощадностью сепарирована от всякой литературности, впервые звучит так безнадежно.
"Шлем ужаса", философское кредо самого, вероятно, трезвого аналитика в сегодняшней русской литературе, - каталог интеллектуальных самообманов, бесконечно язвительный перечень способов, которыми пребывающий в лабиринте разум заставляет себя поверить, что он-то, конечно, вне лабиринта, ну или уж как минимум может покинуть его в любой момент. Черта с два: лабиринт не расположен в плоскости, а свернут в ленту Мебиуса, а главное - он не снаружи, а внутри. И заглавные буквы ников персонажей складываются в имя Minotaurus; и всякая избранная комбинация "право" и "лево", всякое чередование развилок складывается в круг, в петлю - с той же неотвратимостью, с какой любая "система" игры в казино приводит к выигрышу заведения.
К безрадостному этому выводу-ощущению читателю-слушателю тоже придется пробираться через лабиринт - текстовый. Философическая трепотня узников плотно сплетена из коронных пелевинских силлогизмов и парадоксов - от лобовых копирайтерских хуков до снайперских дефиниций, от нижепоясных шуточек до кристаллических афоризмов. Как и любой текст Пелевина, этот в два счета разбирается на ухватистые цитаты ("Постмодернизм есть коровье бешенство культуры, вынужденной питаться порошком из собственных костей"). И, как с любым текстом Пелевина, с этим не стоит поступать подобным образом. Жонглирование самодостаточными шутками только помешает заметить, что в безнадежности "Шлема ужаса" отчаяния куда больше, чем цинизма. Кто-то из критиков давно уже заметил, что ключевое понятие для толкования пелевинских книг - "отвращение": градус отвращения нарастает от текста к тексту... Недаром, наверное, всех персонажей в финале "Шлема" тошнит.
