Вобщий вагон проходного московского я села в четыре утра. В восемь буду на месте — сэкономить нелишне, да и не впервой: семь лет уже встречаемся на Катькином дне рождения, после того как она вернулась, разведясь с Салаватом. Спать все равно не смогу, в это время там все храпит — пятница, гастарбайтеры едут домой проведать семьи: где храпят — мест нет, есть где еще допивают. Устроилась по-турецки на боковом, раскрыла ноутбук. Мужики в купе матерятся грязно и неумело, мусор по полу, бычки на столе, из другого конца вагона магнитофон надрывается: «Велком ту Москоу, велком ту Раша // Пушкин, Гагарин, Ростова Наташа».
Ладно, думаю, «Москоу» мы уже покоряли: Катька в консерватории, мы с Аленой — на филфаке. А родное не замай! Русский народный мы, ядрена матрена, в полевых условиях узнавали, в экспедициях, от старых частушечниц и зэков тертых, а этих-то кто точно материться научит — Наташа Ростова или Олег Кошевой?
В больнице колем кота, промываем ему морду. Домой его несет Катька. Мы несем свои руку и палец. Аленин палец ноет, а у меня в плечо отдает на каждой кочке
Стала тюкать статью «Последний из молокан» для интернет-газеты, дедлайн в понедельник. Она, родимая, и кормит, не казенная же богадельня — университет. Зародились тут в ХIХ веке протестанты из крестьян — правдоискатели и начетчики — да все почти повывелись: не пили, не курили, позволяли себе поститься с молоком и старались делать добрые дела. Понятно, что сперва потеснили их попы, а добил окончательно революционный матрос, обмылок которого в купе смотрит теперь на меня поверх стакана волком. Ничё — не съест. Доеду скоро.
Райцентр Катькин — большая деревня, зато находится на полпути между нашими городами, моим Балахоньем и Алениным Урюпинском. Вернувшись, Катька пошла регентшей в церковь, живет с мамой и котом Васькой. Сын Саня в Москве — играет на гитаре в группе рок-звезды Свята Эльгреко. На самом деле Свят — это Колька Прокопьюк, Санин одноклассник, но, в отличие от нашей троицы, Москву они, похоже, покорили.
Сошла с поезда, вскочила в автобус, болтаюсь на поручне, главная забота — не раздавили бы ноутбук. Передо мной два мордоворота лет под тридцать, черненький и светленький. Сидят так вольготно, развалившись, ну, прямо Пушкин с Гагариным. Тут автобус тряхануло, я повисла на руке. Что-то в ней хрустнуло, сумка с ноутбуком полетела на мужичков. Я (рефлекторно): «Извините». — «Ничё-ничё, подержим».
Еду, офигеваю от ситуации, руку баюкаю, они лыбятся, но место не уступают. Развернуло меня боком типа «Правое плечо вперед!». Еле до Катьки добрела. Алена уже там. Были сборы недолги — отправились в травмпункт: ручьи текут, мостик горбатый через речку, теплынь, того гляди, сирень распустится. Добрый доктор, как меня увидел, запел: «Я милого узнаю по походке». Такой, говорит, крен только при вывихе плечевого сустава бывает. Хруст, когда он его вправлял, слышали все трое, а крик мой молодецкий разорвал тишину райцентра и распугал ворон на деревьях — залетали над больницей, что мессершмиты на рассвете.
По дороге домой завернули в аптеку купить анальгетиков. Катька резко рванула дверь, отчего Алена прищемила указательный палец, да так, что ноготь почти отскочил. Похватали лекарства, побежали Алене палец обрабатывать. Катька всю дорогу прощения просит, еле отпоили дома валерьянкой.
Успокоились чуть-чуть. Тут звонит муж. Сказала про плечо — он вроде как рвется приехать, но, чувствую, компьютер любимый ему бросать не хочется и ухо еще болит. Отговорила. Полежу, говорю, справим день рождения, девчонки на поезд посадят.
Катька с Аленой услышали:
— Что с ним?
— Воспаление уха. И дочка, сволочь, четыре дня не звонит — не пишет, опять на сносях, залегла в своем Бирюлеве, до родителей дела нет.
Катька только хмыкнула: сын ее Саня неделями на эсэмэски не отвечает, бабло на концертах косит и любовь с фанатками крутит. Гнесинку почти забросил, выгонят — армия тут же схряпает. Еще и кот куда-то пропал — весна, у него тоже загул.
Тут-то кот Васечка и заявился. Шатает его из стороны в сторону, морда рассечена, около глаза длинная рана, и кровь оттуда прямо хлещет. Короче, в боях получил зверюга тяжелое ранение и собрался умирать.
Хронотоп: райцентр, пятница, вторая половина дня. То есть аптеки уже не работают. Кота — в контейнер и к ветеринару. Стучимся в дом. Дверь на одной петле еле держится. Вышла жена.
— Мой пьяный в дым. Да и не по котам он, а по коровам и лошадям. У соседа сегодня лошадь скинула, там и напоили.
— А лошадь как?
С гордостью в голосе:
— Отстоял!
Стали прямо с улицы звонить в Балахонье знакомому ветеринару Диме. Тот говорит: везите сюда, а из кота кровь хлещет. Ладно, смилостивился: действительно, можете не довезти — давайте, рассказывайте, где рана, чтобы понять, не задета ли артерия. Сфотографировали на мобильный, послали фотографию развороченной морды. Дима по телефону продиктовал назначения, сказал, чтоб обязательно обработали рану обеззараживающим раствором и кололи гентамицин по полкубика.
Катькина мама дозвонилась в местную больницу. Объяснила ситуацию. Там все умилились, сказали, чтоб приходили скорей, дадут антибиотиков и шприцы, причем даже и за так.
Идем по той же дороге, что и утром, к обещанным антибиотикам: закат, деревня, темень надвигается, фонари местные жители скоммуниздили на металлолом.
Вдруг звонит мой мобильник.
— Здравствуйте, это Александр, Димин научный руководитель. Дима мне переслал фотографию кота — у меня был схожий случай в практике. Постарайтесь избежать гентомицина, колите только телазин. Это единственный антибиотик для животных, который доступен в нашей глубинке — но те же полкубика. И еще обязательно пятипроцентную глюкозу — от слабости.
И так обстоятельно начал объяснять, что могло бы быть задето, и с примерами из личной практики.
Я благодарю и начинаю срочно прощаться. Знаю, что учился Дима в Питере.
— Вы же, — говорю, — из Петербурга звоните?
— Вообще-то, — говорит этот Александр, — я звоню из Берлина.
В больнице колем кота, промываем ему морду. Домой его несет Катька. Мы несем свои руку и палец. Аленин палец ноет, а у меня в плечо отдает на каждой кочке. Калики, словом, перехожие с народного лубка.
Только приходим домой, Катьке на мобильный начинает истерически названивать Саня из Москвы. Эсэмэску прочитал.
— Ма, что с котом? У нас сейчас антракт. Все ребята волнуются, а Свят ваще на стену лезет, говорит, петь не может.
Потом уложили Ваську на топчан. Котяра на нас ноль внимания.
Сели пить чай. Молчим, жуем баранки, макаем их в мед. И тут дикая трель на домашний. Звонит бывший Катькин муж Салават из Индии.
— Что, коту полегчало?
Катька изумленно:
— Ты-то откуда знаешь?
— Саня в антракте позвонил, я мантру соответствующую спел.
Катька вызверилась:
— Ты бы мантру пел, когда мне осенью операцию полостную делали.
Салават, когда учился с Катькой в консе, был подающий надежды скрипач, а сейчас издает в Москве эзотерический журнал «Аюрведа» на деньги бывшего мужа-банкира его нынешней спутницы жизни. Журнал выходит нерегулярно — только когда деньги приходят, и в свободное время они торчат во всяких там ашрамах.
Но кот-то вроде как и правда слегка ожил.
Утром поздравили Катьку с днем рождения и наблюдаем. Котяра, шатаясь, подошел к миске, еле челюстью двигает, но ест — настоящий мачо!
Нарубили овощных салатов — на дворе Великий пост. Попировали без спиртного, Катька потащила нас в церковь на соборование. В церкви я бываю даже реже, чем смотрю телевизор, но было мне там почему-то уютно. Катькин хор поет замечательно. Батюшка маслом меня помазал. Все как надо.
Вечером звонок. Мой звонит:
— Люсь, может, ты завтра утренним поедешь — мне уже жрать нечего.
Собирались уезжать в понедельник, а поехали в воскресенье. Проводили Алену в Урюпинск: у нее автобус раньше нашего поезда. Но на вокзал уже ехали на такси, автобусы городские я теперь буду долго бойкотировать. Катька, конечно, поехала со мной к Диме на прием — теперь кот поездку выдержит, сомнения у нас отпали.
Поезд тронулся, плечо отозвалось на толчок и заныло, я ойкнула, а Васька хоть бы хны, даже не проснулся. Посмотрели мы с Катькой друг на друга, и такой на нас напал хохот — до слез.
Фото: Алексей Майшев для «РР»; иллюстрации: Тимофей Яржамбек
