— Cкажите, что будет с Россией в 2008 году? — такой вопрос мы задали, позвонив по случайному номеру в конце декабря прошлого года, когда в шутку составляли праздничные гадания. «Дефолт будет, это я точно знаю», — таков был первый же внятный ответ. А умные аналитики тем временем называли Россию «тихой гаванью» или прогнозировали продолжение бурного роста. В этом году случайные предсказания и самые безумные прогнозы сработали лучше, чем большие научные институты и лучшие правительственные эксперты.
Кризис без рассрочки
Нынешнее время уникально: впервые за многие годы сто стран показывают положительную динамику и практически нигде в мире нет кризиса. Может быть, во всем XX веке найдутся один-два таких года, да и то в шестидесятых». Январь этого года. Цитата из интервью известного экономиста, президента фонда «Институт энергетики и финансов» Леонида Григорьева. И нельзя сказать, что тогда это мнение как-то выбивалось своим заоблачным оптимизмом из стройного ряда экономических прогнозов.
Что нам обещали аналитики и правительственные чиновники? Индекс РТС в 3000 пунктов; 7–7,5% роста ВВП (осторожный прогноз Минэкономразвития — 6,7% — считался «чрезмерно консервативным»); рост зарплат, уменьшение безработицы. Говорили о небольшом повышении ставок по ипотеке и умеренном снижении цен на нефть, никак не угрожающем экономике.
«Ничего катастрофического не происходит. Рынок скорее находится в ожидании, чем в кризисе. Ближе к лету мы ожидаем более интенсивного притока внешних заимствований в Россию», — уверял экономист банка «Траст» Евгений Надоршин. Он был уверен, что наибольший вклад в темпы роста ВВП внесут обрабатывающие отрасли, а увеличение доходов населения поддержит рост в строительстве.
«Эффект от мирового кризиса не должен быть существенным по отношению к России, поскольку экономический рост в стране основывается все больше на внутреннем спросе», — утверждал главный экономист Deutsche Bank в России Ярослав Лисоволик.
В августе правительство внесло в Думу проект трехлетнего бюджета, сверстанный с профицитом и прогнозом среднегодовой цены на нефть в $95 за баррель.
Что было дальше, мы знаем. В мае начали рушиться биржи. Цены на нефть радовали до июля, но после упали в три раза. Банки перестали давать кредиты. Кризис снизил спрос на продукцию металлургов, автомобилестроителей, производство упало. Начались увольнения. Приказала долго жить ипотека. Центробанк начал девальвацию рубля.
И каждый раз для экономистов, финансистов и правительства это было очередным откровением. Почему же в начале года они были так обескураживающе оптимистичны?
Здесь следует, видимо, разделить анализ поведения правительственных чиновников и остальных участников рынка. Давать экономические прогнозы — дело вообще неблагодарное. Бывший первый зампред Центробанка Сергей Алексашенко так объяснил это «РР»: «Тенденцию предсказать легко, нелегко предсказать перелом тенденции. Можно найти прогнозы, которые предсказывали спад мировой экономики или падение цен на нефть, но никто не предполагал, что все это произойдет так резко и уже через два-три месяца. Это как с погодой: никто не может точно сказать, когда в Москве пойдет снег или установятся стабильные –5. Можно предсказать только общую тенденцию. Так и с экономическими событиями».
Но почему все-таки экономическую зиму спрогнозировали единицы? Возможно, все дело в специфике нынешней мировой финансовой системы. Все последние годы она была настроена так, что готова была «потреблять» только положительные новости. Можно сказать, что экспертам давался профессиональный заказ на формирование положительных настроений инвесторов. Это касается не только России. «Заметьте, что нигде в мире никто не пугал инвесторов, ни в Европе, ни в США никто не говорил о грядущем финансовом кризисе, — подметила аналитик банка “КИТ-Финанс” Мария Кальварская. — Пугать инвесторов — дело неблагодарное, никто этим заниматься не станет. Рынок всегда ждет только позитивных новостей, негативные — всегда неожиданность».
Еще более жестко высказался в разговоре с «РР» экономист Михаил Хазин, который на протяжении всех последних лет предсказывает полный и окончательный крах американской экономики с ее раздутым финансовым пузырем: «Практически любой эксперт находится в определенной инфраструктуре — работает в каких-то институтах, получает гранты, заказы на исследования. Чем обширнее эта инфраструктура, тем больше он повязан по рукам и ногам. Большинство таких экспертов почти обязано говорить, что кризиса не будет. За последние 5–6 лет Нобелевскую премию по экономике получали исследователи, доказывавшие, что нынешнего кризиса не будет. Официальные лица накануне и в начале Великой депрессии говорили то же самое: кризиса нет и быть не может. А потом стали говорить: ну да, кризис есть, но он маленький и скоро сменится подъемом. А все это время кризис только набирал обороты».
Эксперты действительно могут быть лично заинтересованы в подогреве рынка, и не скрывают этого. Мария Кальварская давала, наверное, самый консервативный прогноз на рост индекса РТС — в рамках 2300–2650 пунктов. Да, она ошиблась, но с еще большим интересом смотрела на тех, кто называл цифру 3000:
— Было у меня ощущение, что некоторые мои коллеги дают оптимистичные прогнозы, потому что хотят зашортить (спровоцировать рост котировок акций и продать их по завышенной цене, а когда котировки снизятся, купить их намного дешевле. — «РР»). Никто этого не озвучивал, но, вероятно, многие хотели так сделать.
Логика поведения экспертного сообщества очевидна — нарисовать радужную картину, сознательно или подсознательно вытеснить мысли о том, когда разразится кризис и какого он будет масштаба. «Было ведь ясно, что цены на нефть выше 80 долларов за баррель — это пузырь, и к его скорому сдуванию готовились. Но вот чтобы он так лопнул, что цена упала ниже 50 долларов, — об этом эксперты и в кулуарах предпочитали не думать, — признает автор одного из оптимистических прогнозов, ведущий эксперт Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования Дмитрий Белоусов. — Считалось, что падение цен ниже 70 долларов в долгосрочной перспективе противоречит интересам практически всех игроков».
Но не все оптимистические прогнозы делаются с умыслом. Сегодня, когда кризис уже стал реальностью, задним числом многие ищут объяснение своим проваленным прогнозам и находят их. «Никто не ожидал, что мы так сильно зависим от иностранных рынков и внешних денег, — называет еще одну фундаментальную ошибку Мария Кальварская. — Деньги ушли, рефинансировать кредиты оказалось очень непросто. Хорошо, что государство накопило приличный запас ликвидности. Оно распоряжается им вполне разумно и выручает компании».
О правительстве разговор отдельный. Своими накоплениями оно распоряжается, может, и адекватно, но поводов для критики дает уйму. Естественно, нельзя требовать от него публичного признания всей глубины кризиса: начнется паника. Но хочется верить, что в Белом доме эту глубину понимают и, разрабатывая антикризисные меры, идут впереди, а не позади кризиса. Пока это отнюдь не очевидно. Правительство действует не превентивно, а с некоторым запозданием. Например, история с бюджетом.
Даже в октябре, когда нефть упала ниже заложенных в него $95, министр финансов Алексей Кудрин не видел необходимости его корректировать. Увидел лишь на отметке в $50 за баррель. «Для меня эти высказывания были абсолютно неадекватными, — делится впечатлениями Сергей Алексашенко. — Говорить в сентябре, что кризис обойдет Россию стороной, было нелепицей. Так же как и говорить в октябре, что не надо пересматривать бюджет».
Следующий пример — налоги. До октября правительство упорно не замечало просьб предпринимательских союзов о снижении налогов. Более того, принимались законы, по которым они даже повышались — правда, с 2010 года. Чтобы налоги хоть немного снизились, понадобилось реальное падение промышленного производства.
Похожая ситуация с яростной поддержкой рубля, которая стоила нам значительной части золотовалютных резервов. Плавная девальвация все равно началась, но запасы по-прежнему тают. И теперь уже не исключено, что может понадобиться и не вполне плавная девальвация.
Почему правительства обычно не готовы к кризисам? Есть вещи, которые «знают все», но до последнего надеются на лучшее. Глава американской ФРС Ален Гринспен, естественно, знал о том, что очередной кризис неизбежен, и осознавал масштаб финансового пузыря. Но ведь он же еще в начале 2000-х изобрел способ мягкого прохождения очередного кризисного цикла за счет вливания в экономику дешевых денег и вывоза производства в Китай. Нынешний кризис тоже пытаются смягчить фантастическими денежными вливаниями. Но еще в 2003 году лучшие аналитики по американскому рынку, например Леонид Вальдман, предсказали кризис ипотеки. А сейчас, когда глубина падения мировой экономики еще неизвестна, понятно, что следующей проблемой западных экономик станет критический избыток пенсионных обязательств.
О том, что в 2008 году даже без учета всевозможных мировых проблем должен произойти очередной циклический спад, равно как и о том, что наш фондовый рынок раздут, «все знали» — в частности, об этом еще два года назад писал журнал «Эксперт». И летняя статистика резкого падения темпов роста производства должна была стать для правительства сигналом: пора принимать превентивные меры поддержки производства и вливать деньги в экономику. В любом случае не помешало бы.
С правительства спрос больше, чем с аналитиков и инвесторов, которые вкладываются в пузыри в надежде вовремя выйти из пирамиды. Сейчас вот тоже — все инвесторы в мире уходят в доллар и долларовые активы, хотя «все знают», что американский кризис далек от завершения, что и крупные банкротства, и дальнейшее ослабление доллара еще впереди. Но у инвесторов нет другого выхода — не заворачиваться же им в простыню и не ползти на кладбище. А вот у правительства всегда есть шанс использовать то, что «все знают», но боятся сказать.
Война в Грузии
Квойне в Южной Осетии армия и политическое руководство страны оказались готовы лучше, чем к финансовому кризису. Военные и спецслужбы, в отличие от экономистов, всегда рассматривают возможность самых плохих сценариев. Тем не менее с начала года и фактически до 7 августа мало кто верил в неизбежность войны.
Настроения большинства выразил вице-президент Института национальной стратегии Виктор Милитарев, когда в начале года заявил: «Войну начинать никто не будет. Возможно, у Саакашвили начались проблемы с оппозицией, и нагнетание военной истерии для него — самый лучший способ поправить свое положение… Мы наблюдаем обычный грузинский заскок, к которым уже привыкли, поскольку в этой стране уже четвертый президент — сумасшедший».
После дипломатического кризиса 2006 года общим местом для большинства политических аналитиков был тезис о том, что США этого не допустят. «Я вам хочу сказать, что Саакашвили этого решения не примет (военного решения проблемы непризнанных республик. — «РР»), потому что этого ему не порекомендуют ни США, ни руководство НАТО, ни руководство Евросоюза — все они заинтересованы в том, чтобы нефтепровод, который стоил около $4 млрд, не был поврежден, что произойдет в случае военного конфликта», — говорила после публичной лекции в «Полит.ру» один из лучших специалистов по Кавказу — главный научный сотрудник Института международных экономических и политических исследований РАН профессор Алла Язькова.
На деле же сближение Грузии с НАТО и с США только провоцировало грузинское руководство на войну. По свидетельству тех, кто с ним общался накануне войны, Михаил Саакашвили был уверен, что Россия не решится вводить войска в Южную Осетию и Абхазию, опасаясь прямого конфликта с НАТО.
В итоге, как отмечает заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа Сергей Маркедонов, получалось, что «чем ближе Грузия к НАТО, тем она ближе к военной авантюре и к военному поражению. Не стали бы США воевать с Россией. По крайней мере из-за Грузии. Не тот масштаб! А вмешательство России в конфликт последовало бы в любом случае. Когда на твоей территории живет миллион адыгов — этнических родственников абхазов, — и полмиллиона осетин, просто нельзя не вмешаться».
Очевидно, что армия к конфликту готовилась. Что же касается политического руководства, то оно тоже понимало, что конфликт размораживается, и надо учитывать самые разные сценарии. Не случайно еще в марте этого года Дума назвала условия, при которых Россия могла бы признать независимость Абхазии и Южной Осетии. Уже в августе одно из них стало реальностью, и признание последовало.
Прогнозируя мирное течение событий, и эксперты, и, возможно, кое-кто из военных рассчитывали прежде всего на рациональность грузинского руководства. А сработал «фактор дурака». «Да, я переоценил разумность грузинских властей, как, впрочем, и многие в России, — объяснил нам Виктор Милитарев свою ошибку. — Большинству это простительно, но ведь и Служба внешней разведки проморгала — и еще каким-то образом убедила руководство России, что при любом сценарии поведения Грузии все можно будет решить на дипломатическом уровне».
Оценивая результаты этой кампании, большинство экспертов сходятся во мнении, что и Россия, и Грузия проиграли: «Выиграл Кокойты, он получил все, чего хотел: признание независимости и деньги», — уверен Виктор Милитарев.
Роль руководства Южной Осетии в августовских событиях — отдельная тема. Война показала, что Россия не контролировала ситуацию в республике, не знала, как расходуется ее финансовая помощь, не имела представления об истинном уровне боеспособности югоосетинской армии. Деньги, которые много лет выделялись на помощь РЮО, были растрачены бездарно. Вот как об этом в разговоре с «РР» вспоминал экс-глава Совета безопасности Южной Осетии Анатолий Баранкевич (он руководил обороной Цхинвала, а после войны ушел в отставку из-за конфликта с Эдуардом Кокойты): «Кокойты говорит, что мы были готовы к войне. Какая готовность? За несколько дней до войны, видя, что ее не избежать, я сказал Кокойты: “Давайте проведем мобилизацию”. А он мне: “Нет. Не надо”. Организации взаимодействия между Министерством обороны, МВД, КГБ, пограничниками не было никакой. Командный пункт один был — его в первый же день грузины разрушили. Второй, запасной, который нужно было обустроить в Джаве, так и не построили. За два дня до начала войны я снова Кокойты говорю: “Давайте сядем все вместе, все руководители силовых структур, уточним, у кого какие задачи по рубежам в случае отражения агрессии”. Он только рукой махнул и поехал окопы смотреть. Показали ему один окоп. Вернулся радостный, счастливый — все, мол, окоп отрыт, оборона организована».
В итоге в первый же день войны Кокойты фактически бежал из Цхинвала в Джаву. Оборона столицы организовывалась спонтанно, и все боевые задачи пришлось решать российской армии. Это уже вылилось в конфликт элит в Осетии после войны. Авторитет Кокойты упал, восстановление республики идет на фоне коррупционных скандалов. Скорая смена власти в Южной Осетии может стать одним из последствий войны и того, что там происходит после нее. Но готовы ли мы к такому развитию событий?..
Двоевластие
Когда стало окончательно ясно, что Путин уходит, а Медведев приходит, не было темы популярнее, чем гадание, как изменится система власти и как будут строиться их отношения. Тем более, когда стало известно, что Путин уходит недалеко — в премьерское кресло.
Мало кто представлял схему такого сосуществования. Невольно напрашивалась теория о двух центрах власти, которые будут разрывать правящую элиту, порождать конфликты. Даже закаленный аппаратчик, бывший глава президентской администрации Александр Волошин признавался, что необычная формула перераспределения лидерства чревата «своими внутренними бюрократическими конфликтами».
Еще когда Владимир Путин не определился, кому передоверить президентскую власть, политолог Дмитрий Фурман отмечал, что найти совсем безопасного преемника — невероятно сложная вещь: «Здесь ты можешь найти самого тихого, послушного, скромного, глупого человека, но когда он оказывается на этой должности и концентрирует реальную власть, оказывается, что он невероятно сильный, умный — что угодно, потому что сама ситуация это диктует».
Когда была названа фамилия Медведева, появился еще один аргумент, еще одна линия, по которой якобы должно было пойти противостояние — заговорили о борьбе кланов. «Кланы — так называемые силовики и либералы — сохранят свои позиции и продолжат незримую для публики междоусобную войну», — был убежден депутат Госдумы, бывший полковник ФСБ Геннадий Гудков.
Первый год двоевластия показал, что большинство этих прогнозов не сбылось. Во-первых, институт президента остался сильным институтом власти. Более того, Дмитрий Медведев решил поменять Конституцию, увеличив срок президентских полномочий, — на это не решался даже президент Путин. Перестал быть актуальным популярный по весне анекдот, когда анонимные просители рассуждали на тему «Кому будем писать — президенту или сразу Путину?».
«За последние 5–6 лет Нобелевскую премию по экономике получали исследователи, доказывавшие, что нынешнего кризиса не будет. Официальные лица накануне и в начале Великой депрессии говорили то же самое: кризиса нет и быть не может. А все это время кризис только набирал обороты»
Во-вторых, все это время аналитики с удивлением наблюдали консолидацию власти. Притом что год получился непростым, кризисы есть, а ссор наверху нет. И в войне с Грузией, и в ситуации кризиса Медведев и Путин занимают консолидированную позицию, четко распределив между собой полномочия и сферы ответственности. Это со всей очевидностью продемонстрировало общение Путина с народом в прямом эфире. Он явно проигрывал себе прежнему, сознательно ограничившись лишь экономическими вопросами. Будь у него возможность порассуждать не об увольнениях и росте цен, а о ПРО в Европе, о Грузии и расширении НАТО, он смотрелся бы более выигрышно. Но это теперь прерогатива Медведева, и Путин эту границу старался не пересекать.
«Трудно предположить, что Медведев и Путин, перейдя на новые должности, стали бы себя вести как соседи по даче, споря из-за забора. Конфликт Медведева и Путина просто приведет к ликвидации одного, а потом и ослаблению другого. Они это понимают и не собираются подрывать авторитет друг друга. Хотя поводы поссориться у них возникают по два раза в день»
Не исключено, что именно серьезные вызовы, которые жизнь бросила российской власти, способствовали ее консолидации, отложили на потом разбирательства и конфликты. Правда, многие на Западе посчитали такое совпадение позиций двух первых лиц скорее слабостью Медведева, нежели силой правящего тандема, — и, вероятно, ошибались.
Политолог Глеб Павловский, который с самого начала скептически относился к прогнозам скорого конфликта президента и премьера, считает нынешнее положение нормальным: «Трудно предположить, что Медведев и Путин, перейдя на новые должности, стали бы себя вести как соседи по даче, споря из-за забора. Конфликт Медведева и Путина просто приведет к ликвидации одного, а потом и ослаблению другого. Они это понимают и не собираются подрывать авторитет друг друга, и тем самым рушить вертикаль, которую создавали. Хотя поводы поссориться у них возникают по два раза в день. Конечно, эта форма менее устойчива, чем централизация власти, но плюс состоит в том, что она более открытая. Потому что очень трудно было пробиться через окружение действующего президента, через эту моноцентричность. А теперь есть и другой вариант — второй центр».
Не реализовались — по крайней мере пока — сценарии войны кремлевских кланов и кадровых чисток. Выяснение отношений «силовиков» и «либералов» если и продолжается, то кулуарно. Громких скандалов, подобных арестам генералов Госнаркоконтроля и замминистра финансов Сторчака, нет. Не развели Путина и Медведева и интересы различных олигархических групп.
В то же время надо понимать, что неполный год — слишком короткий срок, чтобы делать окончательные выводы и прогнозировать безоблачные отношения на вершине власти на годы вперед. Тем более что специальные усилия прилагались и прилагаются именно к тому, чтобы переход власти был максимально мягким и компромиссным.
Теперь прочность власти, прежде всего президентской, будет испытана не столько интригами, сколько реальностью. На эту реальность сейчас уже следует смотреть без розовых очков. Кризис неизбежно вызовет ропот в обществе и падение доверия к властям. Мы теперь точно знаем, что у наших южных границ действительно возможны горячие конфликты, в которых у России почти не будет союзников. И что попытку модернизации экономики нам придется предпринять в очень сложных условиях.
Фото: REUTERS; PHOTOXPRESS; EPA; PHOTOXPRESS; AP
