Директор института «Яков и партнеры»
Сокращение экспорта
Какие экономические последствия рецессия в Европе может иметь для России? Когда-то давно, десяток лет назад, до половины нашей внешнеэкономической активности зависело от ЕС. Доля экспорта в ЕС достигала 40%, доля импорта из ЕС — 39%, а долгосрочные деньги из Европы помогали финансировать наши промышленные и инфраструктурные проекты. Рецессия в ЕС автоматически прогнозировала спад темпов роста у нас. Но сейчас, с уже далеко зашедшей отвязкой от Европы в экономической сфере, ответ неочевиден. Посмотрим на некоторые факторы.
Начнем с энергоносителей. Рецессия означает снижение потребления энергии. Наш прямой экспорт в Европу значительно снизился по сравнению с уровнем 2021 года: в ЕС идет менее 3% нашего экспорта нефти, 40% газа (включая СПГ) и ноль угля. Объем добычи природного газа в РФ упал на 90 млрд куб. м в 2022 году и еще на 30 млрд куб. м по итогам 2023 года из-за выпадения экспортных объемов в Европу, а другие способы коммерциализации потребуют времени и инвестиций. Но этот урон уже нанесен. Дальнейшее сокращение экспорта в ЕС уже не так значимо для нас.
Более значимым может оказаться эффект от падения цен на мировых рынках из-за падения потребления в ЕС. Потеря дешевого стабильного источника энергоресурсов уже привела к росту индекса цен на них в Европе на 52% с середины 2021 года к началу 2023 года. При таких ценах энергоемкие промышленные отрасли стали нерентабельными, что привело к сокращению объемов производства. Только за 2022 год производство минеральных удобрений в Европе сократилось на 13%, производство стали — на 11%. И хотя в 2023 году цены на энергию снизились по сравнению с уровнем 2022 года, индексы промышленного производства энергоемких отраслей продолжали снижаться в I–III кварталах 2023 года, сигнализируя о продолжении деиндустриализации. Снижение конкурентоспособности европейских производителей на мировом рынке вынудило их искать долгосрочные пути оптимизации затрат, такие как закрытие части производств и перенос производственных мощностей в регионы со структурно более конкурентной стоимостью энергоресурсов, в том числе США и Китай. Как следствие, потребление энергоресурсов в Европе упало на 4% по сравнению с 2021 годом, что соответствует ~0,5% мирового спроса и может способствовать снижению цен на мировых рынках. И уже снижение цен приводит к недополучению нами доходов от экспорта. То есть в ближайшие пару лет вполне вероятно, что наши доходы от экспорта энергоресурсов будут скорее напоминать $200–250 млрд 2015–2021 годов, чем $350 млрд при пиковых ценах 2022 или 2013–2014 годов.
Влияние европейской рецессии на нас в основном ограничено риском снижения цен на энергоносители на мировых рынках
Из оставшихся крупных категорий нашего экспорта в Европу рецессия может еще снизить потребление металлических изделий, химикатов и удобрений. Но в категории удобрений, поскольку с мирового рынка в 2023-м и далее будет уходить европейский экспорт, нам почти гарантированы и высокие цены, и спрос на других рынках. Подытоживая тему экспорта, поскольку в целом наш экспорт в Европу уже упал с €6,5—10 млрд в месяц в 2021 году до менее €2 млрд (по данным Евростата), влияние европейской рецессии на нас в основном ограничено риском снижения цен на энергоносители на мировых рынках.
Посмотрим на другие факторы. Рецессия снижает доходы бюджетов и увеличивает расходы. Еще в 2022 году страны Европы начали активные интервенции, пытаясь сгладить последствия энергетического кризиса. Только с сентября 2021 года по декабрь 2022 года европейские страны потратили €651 млрд для смягчения энергокризиса, а общая сумма затрат по итогам 2023 года, вероятно, превысит €1 трлн, как и прогнозировалось в нашем исследовании 2022 года. Но рецессию предотвратить не удалось, а значит, придется усиленно поддерживать население и предприятия и дальше, наращивая дефициты бюджета и госдолг, которые только начали снижаться после ковидных максимумов. В еврозоне госдолг к ВВП снизился с 94,8% в конце 2021 года до 91,0% в конце 2022-го. Это все равно довольно высокий уровень, особенно при росте процентных ставок, еще увеличивающих дефициты бюджета. Это могло бы нас беспокоить, если бы у нас до сих пор были значимые резервы в европейских обязательствах. Но их нет, а вместе с ними нет и повода для беспокойства. Если рецессия и высокие ставки задержатся в ЕС надолго, двойной или даже тройной прессинг растущего дефицита бюджета, госдолга и ухудшающегося из-за деиндустриализации торгового баланса может в какой-то момент привести европейский бизнес и политиков к желанию более здоровых отношений. Но вряд ли это ближайшая перспектива.
Зеленая повестка
Интересная развилка вырисовывается по зеленой повестке. С одной стороны, в госбюджетах лишних денег нет, да и конкурентоспособность национальных производителей падает, поэтому по чисто экономической логике можно было бы ожидать откат от особо амбициозных целей, некоторое возвращение угля, меньше поддержки солнца, ветряков. Это поддержало бы высокий спрос и цены на ископаемые углеводороды и было бы хорошо для нас как экспортера. С другой стороны, Европа может все же попытаться перезапустить экономику за счет еще большего ускорения инвестиций в энергопереход, чтобы поднять текущую экономическую активность и выйти из рецессии. Возможно, при этом несколько расширят понятие энергоперехода в сторону энергонезависимости (как, например, Германия позиционировала дополнительные терминалы СПГ). В этом сценарии спрос на металлы и прочие инвесттовары в ЕС останется высоким, что поддержит и цены на них на мировых рынках. Но этот сценарий потребует продолжения и расширения господдержки и увеличения объемов госдолга в ближайшие пять-шесть лет, то есть еще увеличит риск обрушения госдолга какой-нибудь из более проблемных стран. В ближайшие два-три года нам скорее безразлично, какой из этих сценариев выберет Европа — влияние на нас небольшое. А за это время мы с дружественными странами BRICS+ в любом случае должны разработать и предложить свою версию зеленой повестки, справедливую для развивающихся стран.
Судьба евро
Нетрудно заметить, что многие приведенные выше факторы ведут к инфляции и, вполне вероятно, девальвации евро. Это несколько повысит конкурентоспособность оставшихся европейских производителей, особенно машиностроения. На фоне общей экономической неуверенности (индекс PMI настроения производителей в Еврозоне — 44,2 — остается в депрессивной зоне уже полтора года) вполне возможно желание с их стороны лоббировать снятие части ограничений и договариваться о возобновлении продаж их продукции, или хотя бы о «закрытии глаз» политиков на продажи нам через третьи страны. И для нас это скорее риск, что исчезнет стимул развивать свое производство и независимые цепочки поставок, легче будет вернуться к старому привычному импорту всего, что надо, из ЕС. В долгосрочной перспективе это плохо для нашего устойчивого развития и импортонезависимости: упустим шанс развить новые производства и цепочки поставок, независимые от недружественных стран.
Остальные вероятные следствия рецессии в ЕС — сокращение среднего класса, изменение миграционных потоков в/из ЕС, риск усиления внутренних противоречий из-за того, какая страна какими средствами предпочитает спасать свои пострадавшие компании и население, — вряд ли как-то отразятся на нашей экономике. Они нам скорее интересны как зрителям и студентам, изучающим интересные эксперименты на живом экономическом организме.
