Друг друга любят дети главарей, Но им судьба подстраивает козни, И гибель их у гробовых дверей Кладет конец непримиримой розни. "Ромео и Джульетта". Пролог
Одна из примет новой политической эпохи - изменившееся отношение левых к Б. Н. Ельцину. Вместо забытого "Банду Ельцина под суд!" начинают звучать совсем иные нотки. Троцкистско-зиновьевский изверг Б. Ю. Кагарлицкий, указывая, что окончательное подавление оппозиции в итоге приводит к острейшему кризису легитимности, присовокупляет к тому, что "Ельцин, будучи, несмотря на отсутствие политической и иной трезвости, правителем по-своему мудрым, прекрасно понимал это" - в отличие от новых правителей. Кандидат в президенты от КПРФ Н. М. Харитонов как аграрий и крестьянский сын формулирует ту же мысль проще: "При Ельцине демократии больше было. Я в оппозиции достаточно много лет, но с чем столкнулись сегодня, это ни в какие ворота не въедешь". Г. А. Зюганов мало того что, ровно какой-нибудь С. А. Ковалев, собирается жаловаться в ПАСЕ на методы проведения думской кампании, но еще и применяет количественные методы для сравнения ельцинских и путинских политических нравов. Согласно выкладкам Зюганова, в президентскую кампанию 1996 года (когда с коммунистами - что было, то было - и вправду не стеснялись) имели место три случая неприкрытой и неприемлемой атаки на КПРФ, тогда как в думской кампании 2003 года таких случаев было сорок шесть. Прямых комплиментов Ельцину здесь нет, но - sapienti sat.
Сказка про Курочку Рябу
Запоздалое осознание того, что дедушка только для виду ворчал на расшалившихся внучат, а теперь совсем не дедушка и совсем не для виду, может, конечно, - в силу его запоздалости - быть подвергнуто многообразному осмеянию. Тут и хрестоматийное "Дед бил, бил - не разбил, баба била, била - не разбила, мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось", и не менее хрестоматийное "Живая власть для черни ненавистна, они любить умеют только мертвых".
Не сказать, чтобы для такой иронии вовсе не было оснований. Веди себя коммунисты 90-х поаккуратнее на поворотах (к банде Ельцина, которую под суд, это, естественно, тоже относится), не возникало бы необходимости покупать стабильность тогдашними дорогостоящими методами. Взращиванием олигархов, например. Ведь нынешнее, как выражается Н. М. Харитонов, "ни в какие ворота не въедешь" есть кара за поддержание худого мира ценой общественного разврата.
Былое счастье
Впрочем, ирония - штука обоюдоострая, ибо нет повода радоваться нынешнему прискорбному положению коммунистов. Уже к концу 90-х годов во вполне антикоммунистических кругах была популярна фраза "Зюганов - наше счастье", причем смысл ее не сводился лишь к тому циническому суждению, что КПРФ выпускает пар народного гнева в тихий пук и тем самым объективно поддерживает антинародный режим. Кроме цинизма были известные исторические аналогии, говорящие о том, что без системной левицы, которой когда-нибудь в будущем можно даже и сдать власть, трудно рассчитывать на успешное преодоление посткатастрофной разрухи. В центре Франкфурта-на-Майне одна большая улица переходит в другую - Konrad Adenauerstrasse в Kurt Schumacherstrasse, - между тем трудно было найти более непримиримого борца с антинародным правительством ХДС/ХСС, нежели тогдашний лидер СДПГ Курт Шумахер. На фоне его речей в бундестаге начала 50-х Г. А. Зюганов отдыхает. Тем не менее немцы сочли нужным посмертно объединить непримиримых политических врагов именно за то, что, враждуя, Аденауэр и Шумахер все же не переходили известной границы, благодаря чему им удалось исполнить свою историческую миссию. Немецкие с.-д., традиционно бывшие, скорее, массовой сектой, нежели ответственной политической партией, сумели стать последней, в 1966 году сформировав большую коалицию с правыми, а в 1969-м сформировав кабинет уже самолично. Им пришлось ждать этого двадцать лет, смиряя многие порывы, так это смирение история им и зачла.
Понятно, что и Ельцин не вполне Аденауэр, и Зюганов совсем не Шумахер, однако нельзя отрицать, что уже довольно много лет КПРФ находилась на той самой линии, следование которой могло бы дать право потомкам соединить проспект Ельцина с проспектом Зюганова. Нынешнее уничтожение КПРФ, прошедшей достаточно нелегкий путь самоограничения и включения в систему - после чего с российской левицей все надо начинать с нуля и заново, - это срыв назад в тяжкие времена, причем срыв рукотворный и детально спланированный. Дерево сознательно срубили в тот момент, когда оно уже предвещало какие-то относительной съедобности плоды, и теперь имена Ельцина и Зюганова могут быть связаны вместе не как эмблема исторической общей победы, но лишь как эмблема общего поражения.
Старость сближает
Помягчение к историческому врагу - закон почти универсальный. Не единожды отмечалось, что ветераны второй мировой войны, сражавшиеся по разные стороны Восточного фронта, сегодня зачастую испытывают друг к другу чувство гораздо большей близости и понимания, нежели к собственным внукам. "Наше поколение вернется, сдав оружие и звеня орденами, рассказывая гордо боевые случаи, - а младшие братья только скривятся: эх вы, недотепы!.." (А. И. Солженицын). Суть этого феномена в том, что время обладает не меньшей объединяющей силой, чем пространство. Подобно тому как проживающее в едином пространстве национальное сообщество строится на том принципе, что сколь угодно острые внутренние разногласия все же менее остры, нежели противоречия с внешним оппонентом, так и череда уходящих поколений вновь и вновь обнаруживает, что на фоне их чуждости поколениям новым их внутренняя историческая вражда слабнет.
Именно поэтому нынешние временные, пока еще не успевшие отжить победители могут отнестись к символическому примирению со всем презрением - предоставьте-де мертвым хоронить своих мертвецов. И то сказать: старики потому подают добрые советы, что уже не способны подавать дурные примеры - этим делом займутся герои новой политической эпохи.
Очередное упразднение истории
Взаимное помягчение былых врагов никак не снимает острых вопросов к ним, и они уже предъявляются - как без того самоутвердиться новой смене. Однако возможны и встречные вопросы.
То, что изобретатели термина с гордостью называют "управляемая реакция", строилось на лозунге восстановления национальной традиции и преемства, порушенных, согласно реакционерам, в 90-е годы. Смысл новой эпохи, согласно заявке, в том, что история вновь обретает непрерывность свою. Обретает она ее, правда, в полном соответствии с учением М. В. Ломоносова о том, что если в одном месте прибавится, то в другом столько же убавится. Восстановление советской истории в благостном духе "Старых песен о главном" дополняется упразднением постсоветских 90-х, которых в лучшем случае как бы вообще и не было, в худшем же они были, причем лютостью своей затмили 1919-й, 1929-й, 1933-й и 1938 год вместе взятые.
Обретение непрерывной исторической традиции - дело в самом деле наиважнейшее. Оно, в частности, смягчает трения от смены поколений, дополняя неизбежную и необходимую изменчивость спасительными скрепами обычая. Но если все обретение истории сводится к обретению древнекитайского песнопения "Начальник новый, как тебя мы ждали! // Ушел правитель старый навсегда. // Под той звездой мучительно страдали, // Теперь взошла счастливая звезда!", то это уже никакая не преемственность, а всего лишь дурная традиция уничтожения истории, обращающая нацию в змею, кусающую собственный хвост.
Другой вопрос, конечно, грубоват, argumenta ad hominem, что поделаешь, но все же: где те сильные и бодрые новые люди, с несомненностью превосходящие выброшенных на свалку истории людей прежней эпохи? - "Фамилии, адреса, явки!" Смена поколений, конечно же, неизбежна, но хотелось, чтобы это был культурно-политический, а не чисто биологический процесс.
Сатурн и камчадалы
Здесь мы подходим к одной из самых болевых точек русской политической культуры. Смена политических поколений почти никогда не шла по мудрому пушкинскому "Блажен, кто смолоду был молод, // Блажен, кто вовремя созрел", но тяготела к революционным скачкам. Элиты обновлялись не постепенно, а обвально, что, конечно, интересней для историка, но для современника печальней. Причина тому в самом характере вхождения в элиту, традиционно рассматривавшемся не как плавное наследование, но как бурное завоевание. При преемственном наследовании (в плане культурной типологии более позднем и зрелом) конфликты не то что упраздняются, но минимизируются - история Скупого рыцаря и его сына, нетерпеливого Альбера, все же не вполне типична. Россия в этом смысле продолжает пребывать в состоянии архаики почти по Гесиоду - "Отсек у родителя милого быстро член детородный etc.". При гесиодовой формуле смены элит биология находится в вечном конфликте с культурой и политикой. Новые поколения стремятся свергнуть родителя милого как можно более быстро, никак не считаясь с тем, точно ли он исчерпал свой потенциал или можно бы еще и погодить. Родитель милый, зная, чего ждать от потомков, старается сверх меры продлить свое господство, заедая тем самым их век и еще более возбуждая к быстрым мерам против милого родителя. Еще Герцен отмечал: "Пора бы старикам перестать, подобно Сатурну, закусывать своими детьми, но пора бы и молодым перестать по камчадальскому обычаю поедать своих родителей". Победная реляция замглавы кремлевской администрации В. Ю. Суркова о наступлении новой политической эпохи в реальности означает, что примирение Ельцина с Зюгановым состоялось над гробом, где похоронены надежды о культурно-политической преемственности, а нравы Сатурна и камчадалов возвращаются в укрепленной силе.
