"Антигоне" повезло. Случилось 11 сентября, и старая "черная пьеса" Жана Ануя омолодилась как в сказке. Классик французского экзистенциализма написал "Антигону" в разгар второй мировой войны, и тогда любому было понятно, кто в этой драме "наш", а кто враг. Строптивая девчонка, во что бы то ни стало желавшая похоронить своего брата Полиника, была символом Сопротивления. Ее оппонент Креон воплощал все лицемерие петэновского правительства. Смотрелось это на "ура" - по кассовым сборам "Антигона" ничуть не уступала откровенно коммерческим пьесам, которые Ануй начал штамповать позже.
С годами ануевский римейк софокловой драмы подрастерял свою зажигательность. Прежнюю актуальность, да и то ненадолго, он смог обрести только в 1968-м, когда парижские антигоны штурмовали Сорбонну. И вдруг такая "удача": камикадзе штурмуют Нью-Йорк, американцы бомбят Афганистан, антиглобалисты забрасывают полицию камнями, та в ответ стреляет настоящими пулями. "Антигону" опять можно смотреть, и именно в этот момент ее ставят во МХАТе имени Чехова и в Театре имени Пушкина.
Конечно, это чистая случайность. Обе постановки задумывались еще тогда, когда будущие камикадзе учились в летных школах. Но на этот раз театр отстал от жизни так далеко, что жизнь, обогнав его на круг, вновь с ним поравнялась. Поэтому - невиданное дело - на премьере "Антигоны" можно не забывать о реальности. Во взъерошенном "воробышке", который бросается на общепризнанные авторитеты, как Матросов на амбразуру, увидишь - стоит только присмотреться - и растрепанного антиглобалиста, и палестинку с бомбой, и "зеленого", приковавшего себя наручниками к какой-нибудь радиоактивной штуковине. Соответственно Креон - в зависимости от зрительской фантазии - может напоминать хоть Кофи Аннана, хоть Джорджа Буша. И потрепанная временем "Антигона" становится почти такой же интересной, как выпуск теленовостей.
Консерваторы поневоле
Грузинская команда мхатовской "Антигоны" успела за последние десять лет пережить столько исторических катаклизмов, что ко всем проклятым политическим вопросам относится с ненаигранным скептицизмом. Какое-то время Чхеидзе увлекался политикой, но с нынешним президентом Шеварднадзе они настолько не сошлись во взглядах, что в последнее время режиссер предпочитает работать за границей.
Тяжелая усталость от пережитого пропитывает спектакль Чхеидзе. Постановщик всех понимает и ни во что не верит. Единственный, кто вызывает у него сочувствие, это Креон. Как-то незаметно по ходу дела лицемер и палач превращается в очаровательного человека, умницу и остряка. Антигона, по контрасту, выглядит недалекой девицей с явными психическими отклонениями. Конечно, на этот расклад повлияло и то, что актер старой школы Отар Мегвенетухуцеси играючи обставляет ученицу Табакова Марину Зудину. Но режиссер Чхеидзе и не позаботился о том, чтобы хоть чуть-чуть разнообразить роль Антигоны. Она его не заинтересовала. Все его симпатии - на стороне Креона, пошловатый здравый смысл которого постановщик превращает в перл премудрости.
Самая эффектная реплика Креона, уговаривающего Антигону обменять юношеский радикализм на простое человеческое счастье, звучит так: "Жизнь - это любимая книга, это ребенок, играющий у твоих ног, это скамейка у дома, где отдыхаешь по вечерам...". И надо слышать, как перекатывает на языке эти слова Мегвенетухуцеси, как гипнотизирует ими зал, сам завороженный нехитрой красотой этого идеала.
Свободные радикалы
Ту же реплику Креон (Андрей Заводюк) в спектакле Владимира Агеева проборматывает наскоро, негромко. А мы в этот момент смотрим не на него, а на спину Антигоны-Гриневой, содрогающейся в рыданиях. В Театре имени Пушкина ануевская пьеса обрела прямо противоположный пафос.
Ирина Гринева - белокурая бестия с холодными глазами и ангельской улыбкой - изображает какой-то гибрид Зои Космодемьянской, Павлика Морозова и матери Терезы. С самого начала она знает, что идет на смерть, и играет прощание с жизнью звонко, с пионерским задором. Все прочие персонажи мельтешат по углам, она одна сияет холодным ровным светом сверхновой звезды. Режиссер полностью на стороне Антигоны. Агеев так и заявляет в интервью, что все время ставит один и тот же спектакль - "о свободном человеке, который приходит в несвободное общество".
Правда, агеевскую постановку портят неопрятные мизансцены, ритуальные прыжки и напористый хор. Но разговор Антигоны с Креоном искупает все недостатки спектакля. Тут, не отвлекаясь на символические танцы, актеры начинают играть то, что знают и умеют. Они не скупятся на психологические нюансы и умело дозируют веселье и сантименты. Эту сцену мы сотни раз видели в советских военных фильмах. Помните, как умный и красивый немецкий офицер охмуряет нашего разведчика: да бросьте вы свое безнадежное дело, война вами все равно проиграна, переходите лучше на нашу сторону. А разведчик слушает, улыбается разбитыми губами и молча качает головой. Именно так ведут свой диалог Антигона с Креоном. И замолкший зал с удовольствием их слушает.
Оппортунисты
Агеев - счастливое исключение среди своих ровесников. Нашему театру ужасно не хватает идейного задора. Неудивительно, когда от политического театра шарахаются режиссеры старше пятидесяти: в свое время они сполна хлебнули всех радостей цензуры и "датских спектаклей" про Ильича. Странно другое: их примеру следуют их коллеги, едва перешагнувшие тридцатилетний рубеж.
Только что ученик Марка Захарова молодой режиссер Роман Самгин признавался в интервью "Эхо Москвы", что в свое время восхищался "опасными моментами" захаровского "Мудреца". Он, оказывается, считает, что настоящий театр - это "когда тема спектакля касается всего зала". Но выпускает при этом туповато-веселое шоу "Укрощение укротителей", которое и не пытается никого объединять. Его ровесники - молодые режиссеры Чусова, Рощин и Сенин - ставят Гоцци, Ибсена, Набокова, даже не пытаясь найти в них точки соприкосновения с сегодняшней жизнью. У них получается театр-музей, пронафталиненный и никому не нужный.
Откровенно острые политические спектакли рискует ставить только старшее поколение. Отличное сатирическое шоу "Король Ubu" придумали Александр Калягин и Александр Морфов в театре "Et Cetera". Решил побороться с культом личности Роман Виктюк в "Мастере и Маргарите", но слегка опоздал. Юрий Любимов увлекся христианством, однако его гениальный "Марат\Сад" позволяет надеяться, что еще не все потеряно для Таганки.
История с "Антигоной" - хороший пример того, как информационный повод может резко повысить рейтинг старой пьесы. Она доказывает, что в театр люди ходят не только чтобы переживать, но и чтобы думать. Новое поколение режиссеров почему-то уверено, что признание публики и хорошую кассу им могут принести только спектакли про любовь. Но зритель меняется. Избегая обсуждения реальных проблем своей страны - бедности и богатства, власти и права, мира и войны, - молодые режиссеры рискуют остаться без публики. Им стоит помнить, что актуальность шоу - залог его успеха, а политика может принести не меньшую прибыль, чем лирика.
