Власть
С начала 1970-х Борис Орлов специализируется на парадном портрете власти. Вряд ли этим можно кого-то удивить. Тонкость в том, что в инсталляциях Орлова власть предстает анонимной. Его интересуют не конкретные правители и государства, а власть вообще. В советское время такой абстрактный интерес, разумеется, не приветствовался. Поэтому в официальных живописцах Орлов никогда и не числился, а после распада СССР был признан классиком соц-арта.
Политическим художником Борис Орлов себя не считает, да и в политике не слишком разбирается. «Раньше была империя, а сейчас какое-то промежуточное состояние», — туманно обобщает он. Сосредоточенность на природе власти позволяет ему отрешиться от политического момента и совершить головокружительный прыжок в вечность.
В вечность, потому что власть — слишком благодатная тема: одним десятилетием или даже столетием тут не отделаешься. В произведениях Орлова легко найти отголоски основных имперских стилей. Берет он, к примеру, бюст Юлия Цезаря — с его знаменитым, тиражируемым в веках жестким взглядом — и рядит в узнаваемую униформу, а после сооружает «Аллею героев»: вот строитель, вот врач, вот красноармеец, вот хоккеист. У всех на груди медаль, все на одно лицо — белое гипсовое лицо застывшей власти.
Власть у Орлова — явление многогранное. Возникает даже искушение поверить автору, называющему себя «имперским художником» и утверждающему, что в жизни никакой критикой и пародией не занимался. Только созерцанием сущности империи — находясь при этом от нее на необходимом для беспристрастности расстоянии.
Начальство
Маленькая деревянная головка с символическим углом носа и подбородка торчит из разросшейся квадратной груди, утыканной орденами, медалями и лентами. Ордена советские, но довольно скоро от них начинает рябить в глазах. Они становятся элементами почти бессмысленного декора. Пока власть жива, на нее нельзя посмотреть со стороны, увидеть механику ее силы. Только в момент распада империи, когда власть есть, но уже заметны трещины в ее «матрице», есть шанс сначала рассмеяться, а потом задуматься о ее природе. Шанс увидеть то, чего другие не увидят никогда, представился как раз поколению советских художников 80-х.
Герой Орлова — «начальник». Тот, кто стоит на возвышении и наделен правом повышать голос. В подчиненных у него — весь свет. Но эта, казалось бы, отлаженная система не идеальна: достаточно взглянуть на инсталляции с другой стороны, чтобы обнаружить необработанное и нераскрашенное дерево — естественную изнанку парадных портретов. Вот только само начальство заглянуть туда не в состоянии: конструкция не позволяет.
Начало и конец
Помимо «классических» у Бориса Орлова есть еще ранние и поздние работы. На четырех этажах ретроспективной выставки места хватило всем.
Поздние произведения выставлялись несколько лет назад. Черно-белые фотографии парадов, митингов и шествий физкультурниц покрыты ядовитыми узорами народных промыслов. В трясину хохломы попадало и творчество самого художника. По голове императора жадно расползается черно-красная вязь, а на выцветших бюстах начальников (Орлов сделал копии своих прошлых работ) между медалями выросли грибы с крупными шляпками. Начальник, не начальник — а все из деревяшки сделан и должен вместе с поганками уйти в болото забвения. Оно засасывает и империи, и сами музейные экспонаты.
Глядя на совсем ранние, конца 1960-х, скульптуры, понимаешь, что тема разъедающего все живое времени волновала Орлова с самого начала, причудливо переплетаясь с темой власти. Одряхлевшая империя — не менее сильное зрелище, чем власть периода ее расцвета. И почти невероятно, что летописцем и в том и в другом случае является один человек. Хочется воскликнуть «Столько не живут!», но сдерживаешься. Просто слишком многое меняется на глазах, вот и выходит, что вчера еще розовел восход империи, а сегодня уже багровеет ее закат. Или наоборот.
Фото: Московский музей современного искусства; Светлана Привалова/Коммерсант
