Новый волюм Максима Соколова содержит, по существу, две книги. Одна из них ("Новые разыскания") есть собрание его статей за четыре года, прошедшие после выхода двухтомника "Поэтические воззрения россиян на историю". Об этой части издания можно было бы не распространяться, ограничившись указанием на подчеркнутую своевременность ее появления: как и в 1999 году, избранные статьи Соколова выходят в свет аккурат под выборы - и дают читателю превосходную возможность перед голосованием оживить в памяти подвиги народных любимцев за истекающее время их полномочий. Но на соколовскую книгу уже появились печатные отклики - и кажется уместным вступить в начатую ими дискуссию.
Рецензенты упрекают Соколова, будто он кардинальнейшим образом переменился: был либерал и чуть ли не прогрессист, а теперь - государственник и чуть ли не обскурант. Трудно согласиться с таким выводом. Да, какие-то акценты в работах Максима Соколова меняются - он "не зяблик, чтобы всю жизнь петь одну песню". И все-таки, если пускаться в политологию, то Соколов был и остается правым консерватором.
Во всех его статьях - хоть нынешних, хоть начала 90-х - единый взгляд на мир, единый пафос. Он требовал и требует от своих героев и от публики одного и того же: здравого смысла и ответственности. Другое дело, что именно из-за этого в разных ситуациях Соколова по-разному заверстывают в текущие ранжиры. Некогда он чаще требовал (тщетно) здравого смысла и ответственности от персонажей вроде Руцкого или Бабурина - просто потому, что те лидировали по безответственности, - его верстали в либералы. В последние годы по той же причине он чаще требовал (и не получал) здравого смысла и ответственности от политиков, называющих себя либералами и приверженцами общечеловеческих ценностей, - его пишут в государственники и почвенники. Если завтра вслед за быстролетящими мишенями его перо вновь повернется, его, вероятно, запишут в какую-нибудь еще графу.
В сущности это беда, только не Максима Соколова, а наша с вами общая беда, что за все эти годы мы так и не удосужились создать хоть две-три не обязательно даже партии - две-три точки на общественном поле, каждая из которых гарантировала бы некий минимум вменяемости и сохраняла равенство самой себе. Будь у нас такой репер, сколь многие дела в стране пошли бы проще! А заодно - и Соколова не обвешивали бы разными ярлыками при каждом политическом повороте.
Как весьма нетривиальный вклад в создание пока не существующего репера следует расценить другую часть рецензируемого издания - "Чуден Рейн при тихой погоде". Этот пятиактный политический диалог происходит близ одного из рейнских бургов, куда нескольких русских пригласили к участию в симпозиуме о России вообще и ее национальной идеологии - в частности. На официальные заседания читатель не попадает, зато выслушивает вольные беседы персонажей, коротающих вечера за душистым иоганнисбергером.
Персонажей семеро. Автор именует себя Собеседником; помимо него действуют Бюрократ, Патриот, Демократ, Постмодернист, Провинциал и Купец. Речевым разнообразием автор нас не балует: все говорят примерно как сам Соколов в наиболее ядреных своих статьях - разве вот Провинциал и Купец не употребляют и комичным образом не понимают иноязычных речений, которых в тексте довольно.
Опять должен отвлечься на уже вышедшую рецензию. Критик Лев Данилкин жалуется, что из-за обилия иностранных цитат (а равно из-за архаичного синтаксиса) непросто разобрать, о чем толкуют персонажи. Непросто так непросто - его, казалось бы, личное дело. Но этот малый упрек предшествует у Данилкина упреку крупному. Критик утверждает, что Соколов устарел, как устарел воплощаемый им национальный взгляд на мир: Пушкинский здравый смысл не может объяснить новый, глобализованный мир, в котором невыгодно производить прокатную сталь и выгодно штамповать Мэрилинов Мэнсонов. Любезного Максиму Соколову россиянина больше нет - у русского человека в голове покемон (не просто игрушка), а в руке гамбургер (не просто бутерброд). Сочетание жалоб на иностранные цитаты с приседаниями перед глобализованным миром производит чарующее впечатление. Оно конечно, если глобализация равна сумме покемона, гамбургера и большого числа Мэрилинов Мэнсонов, то для нее довольно десятка слов pigeon English ("Сэмми, говоришь по-английски?" - "Очень много, целая куча!"). Но тогда Соколову незачем на нее и отвлекаться.
Вернемся к "русским беседам". Они содержат свод авторских воззрений на настоящее и будущее России, на ее место в мире и взаимоотношения с Западом - с типическими возражениями на эти воззрения и с контраргументами на эти возражения. Словом, полная подборка материалов для манифеста русских правых консерваторов - потому я и говорил о вкладе в построение репера. Идеи, проводимые в каждой из пяти бесед, хорошо знакомы постоянным соколовским читателям, но их новая диалогичность и особенно их логическая выстроенность рывком выводят их на новое качество.
В беседах затрагивается множество тем, но в каждой из них есть основная, и эта основная явственно опирается на итоги дискуссий предшествующих дней. Первая беседа более всего трактует об отношении России к Западу; вторая - о реалиях и мнимостях в политике и экономике реформируемой России; третья - о соотношении демократических и христианских ценностей; четвертая - о российской государственности; пятая, наконец, - о необходимости для России величия и о том, какого рода это величие должно быть. К концу пятой беседы выясняется, что либо Россия найдет свой путь как христианское государство, сумевшее противостать и восточному варварству, и западной апостасии, либо вступившие в ее душу и западное зло, и восточное зло превратят ее в географическую равнину - и не более того. Выясняется также, что хорошо бы этому государству быть, как оно было прежде, монархией, - но вымолит себе Россия православного царя или не вымолит, нам ведать не дано. Я говорю выясняется, потому что спорить продолжает один только Демократ, но и тот не находит более аргументов. Вместе с тем читателю очевидно, что беседующие сейчас разойдутся - и как не было с таким тщанием сделанных выводов, каждый продолжит жить по-своему. Но тут разражается нечто вроде светопреставления: гром, молнии, пожары... Персонажи разбегаются, но через некоторое время, потерявши Демократа, в беспорядке прибегают назад и хором затягивают "Боже, Царя храни!". Занавес.
Напрашивающаяся трактовка финала весьма невесела: даже то, что мы сами себе бессомнительно доказали, не подвигнет нас к изменению нашей жизни, пока не случится большая, очень большая беда. Не нравится эта трактовка - найдите другую.
Соколов М. Ю. Чуден Рейн при тихой погоде. Новые разыскания ("Поэтические воззрения россиян на историю", кн. 3). - М.: SPSL - "Русская панорама", 2003. - 544 с.
