– Минэкономразвития прогнозирует, что в IV квартале рост ВВП России составит 3-4% по отношению к III кварталу текущего года. Как вы считаете, насколько этот рост может стать уверенным и, скажем так, независимым только от цен на сырье?
– Мне кажется, что мы можем действительно увидеть некоторое восстановление. Оно связано с восстановлением запасов в первую очередь, потому что не секрет, что в первом полугодии этого года компании распродавали накопленные на складе запасы, продукцию, естественно, сейчас должен пройти какой-то период восстановления. Кроме того, мы видим спрос с внешних рынков, с азиатских рынков, которые поддерживают объем производства в металлургии. Собственно, эти два фактора – восстановление запасов и внешний спрос – действительно могут сказаться временно на таком позитиве.
– Вот именно временно. «Временно», видимо, ключевое слово.
– Я думаю, что пока мы не увидим, что мировая экономика нащупала дно и уверенно восстанавливается, нужно достаточно осторожно подходить именно к долгосрочным тенденциям. Все-таки мировые рынки находятся в очень уязвимом положении. С одной стороны, большой объем ликвидности, он подталкивает вверх все фондовые индексы, но, с другой стороны, ни в одной стране мира фундаментально ситуация не улучшилась настолько.
– А вам не кажется, что из-за этой избыточной ликвидности надувается новый пузырь на финансовых рынках?
– Он, безусловно, надувается, и мы видим, что есть четкая корреляция между падением курса доллара, ростом цен на нефть и на другое сырье и, собственно, притоком ликвидности в фондовые рынки, в первую очередь развивающихся стран.
– Мы понимаем, что в фондовые рынки прежде всего вкладываются те же самые банки. Да?
– Конечно, там есть эффект такой переоценки активов, который позволяет финансовым организациям сейчас зафиксировать доходы и не терять свой капитал. Если такой рост рынков продолжится в течение длительного времени, мы можем рассчитывать, что экономика тоже от этого воспрянет. Но пока мы не видим, чтобы реальный сектор получал какие-то дивиденды от такого роста фондовых индексов.
– Мне кажется, он больше не дивиденды, а какие-то, ну, не убытки в прямом смысле этого слова получает, потому что мог бы получить деньги от банков реальный сектор, а вместо этого эти деньги ушли на фондовые рынки.
– Это такой процесс, который трудно поставить под сомнение, потому что банки сейчас не видят большого числа хороших заемщиков. Пока не прошел процесс снижения финансового плеча, финансового рычага, пока компании не расплатились по своим долгам и не снизили долговую нагрузку, банкам очень трудно стартовать с новым раундом кредитования.
– Кстати, о долговой нагрузке. Корпоративный долг российских предприятий, насколько я понимаю, не сильно уменьшился за последний год.
– Мы видим, что российские компании достаточно активно занимают за рубежом. На конец сентября эта цифра составила 303 млрд долларов. Понятно, что частично это компенсация нехватки внутренних кредитов. Конечно, мы видим ситуацию, что внешний долг как минимум не снижается.
– Если мы только что с вами говорили о том, что подъем на предприятиях, которые мы сейчас наблюдаем, временный в связи с восполнением складских запасов и удовлетворением спроса, который из этого появился, а прямого восстановления реального сектора нет, то мы выходим на вторую волну, получается, опять?
– Я думаю, что вторая волна подразумевала какой-то жесткий шок с внешних рынков. К счастью, мы пока такого не видим. Тем не менее очень большой риск, что может получиться сценарий стагнации, там просто могут быть 1-2-3%, этого недостаточно для экономики, чтобы увеличивать занятость, чтобы поддерживать рост потребления. Это тоже проблема. В условиях стагнации очень трудно управлять потребительскими ожиданиями. Люди склонны меньше работать и меньше тратить. Мы видели такой сценарий в Японии в 90-е годы.
– Все говорят о том, что для того, чтобы преодолеть эти негативные явления в экономике, нужно восстановление потребительского спроса – то, о чем вы сейчас сказали.
– Я бы немножко перефразировала. Я думаю, что, безусловно, в предыдущие годы экономика опиралась на этот потребительский спрос, но нужно понимать, что объем инвестиций не был достаточным. Иными словами, у нас рост доходов существенно опережал рост производительности труда. Для того чтобы подтянуть производительность, нужно больше инвестировать. Сейчас, мне кажется, экономика России пришла в такую точку, из которой дальше без роста инвестиций очень трудно двигаться. Можно напрямую стимулировать рост потребления, но желательно это делать через рост инвестиций, который, в свою очередь, за собой потянет этот рост потребления.
– А созданы ли условия для того, чтобы произошел рост инвестиций? И кто могут быть эти инвесторы?
– Я думаю, с одной стороны, условия есть всегда, потому что мы знаем, что потенциал модернизации в российской промышленности огромен. Там можно советские мощности перестраивать, я думаю, в очень больших пределах. С другой стороны, есть вопрос, откуда придут «длинные» деньги. Государство может выступить как такой инвестор. Все-таки у нас есть такой механизм, как частно-государственное партнерство. Может быть, можно говорить о приходе иностранных инвестиций. У нас есть программа приватизации, заявленная правительством. Конечно, вопрос наличия и доступности «длинных» денег очень важен.
– Вы видите, что наиболее вероятный инвестор – это государство?
– На данный момент очевидно, что население и банки не могут сгенерировать такой объем «длинных» денег, чтобы стать инвесторами. Это могут быть либо иностранные деньги, либо государственные.
– А вы видите со стороны государства какие-то подвижки к тому, чтобы оно стало таким инвестором?
– Я думаю, что рано или поздно государство займется этой проблематикой. Мы видим, что Стабилизационный фонд у нас не потрачен еще, есть Фонд национального благосостояния, еще есть резервы. Конечно, стоит вопрос о том, чтобы этими резервами эффективно управлять.
– А ведь эти резервы берегутся на случай «а мало ли что вдруг».
– Мы это видели, в прошлом году они действительно пригодились, но не нужно забывать, что резервы еще важны для того, чтобы создавать потенциал роста. Часть резервов может быть направлена на поддержание инвестиционного роста.
– Это как раз и обеспечит стабильность в этом росте?
– Если исходить из долгосрочной стратегии, наверное, именно поддержание таких устойчивых темпов роста должно опираться на государственное целевое инвестирование именно в модернизацию. Это может быть сопряжено с приходом иностранных инвесторов, приходом частного капитала, это может быть просто государственное инвестирование напрямую. Я думаю, безусловно, государство должно дать сигнал, что инвестиционный рост крайне важен и желателен для экономики.
– С точки зрения подавания сигнала мне очень не понравился сигнал, который Дмитрий Медведев выдал предпринимателям на встрече с ними, когда сказал о том, что было бы неплохо провести правовую оценку процесса приватизации за последние 20 лет.
– Я бы не со всем согласилась здесь. Мне кажется, понятно, что подведение правовой оценки не всегда может быть однозначно негативно, это может быть желание перевернуть страницу, сказать, что мы не будем больше возвращаться. Это было, мы дали правовую оценку, теперь мы начинаем с чистого листа. В какой-то степени, я думаю, это может снизить риски, в частности для российского бизнеса.
– То есть стоит подождать, посмотреть, что будет сделано, и после этого уже оценивать?
– Во многих странах всегда вопрос экономической политики – вопрос реализации мер. Заявления могут быть самые разные, но в конечном счете экономический эффект определяется именно тем, как эти меры реализованы. Здесь можно рассматривать эти заявления – как позитивные, так и негативные. Весь вопрос в том, как это в реальности будет происходить.
– Вот еще такая тема – то, что касается курса рубля и курса доллара. Мы видим, что в последние месяцы рубль очень серьезно укрепляется по отношению к доллару. Как вы считаете, в чем причина?
– Мы с вами говорили про бегство капиталов из американской экономики, такая волна ликвидности, которая идет по миру, из американского доллара приходит в развивающиеся страны. Россия рассматривается как один из очень интересных рынков, потому что, с одной стороны, рубль сильно упал в последние полгода, с другой стороны, Россия – это все-таки нефтяной экспортер, она получает свои плюсы от роста цен на нефть, именно поэтому сейчас капиталы пока спекулятивны и коротки, они начинают приходить на российские рынки, поэтому мы видим это укрепление курса рубля.
– Кудрин сказал о том, что, по его мнению, цены на сырье все-таки завышены сегодня, что в ближайший год они немножко понизятся. Мы должны понимать, поскольку мы экспортеры, что в этой ситуации рубль должен ослабнуть, если цены на сырье упадут. Нет?
– Я считаю, что для экономики это будет только благом. Если мы посмотрим на последние 12 месяцев, мы увидим, что курс рубля ослаб процентов на 20, инфляция у нас по-прежнему 10%, экономика, по сути, не выиграла с точки зрения роста конкурентоспособности от того ослабления валюты, которое мы видели. Это означает, что укрепление рубля, которое мы наблюдаем сейчас, может дополнительно стимулировать импорт и подрубать те источники роста, которые мы наблюдаем.
– Здесь же важно найти баланс между экспортерами и отечественными производителями. На ваш взгляд, какой курс рубля мог бы быть оптимальным?
– Я сказала бы немножко по-другому. Я думаю, что фундаментальный курс рубля сейчас находится в интервале от 30 до 35 рублей за доллар. Это не значит, что не может быть волатильности, мы можем увидеть, что курс рубля идет сейчас на уровень 28 к доллару, как мы видели в начале года, что он уходил на уровень 36 рублей за доллар, но фундаментально обоснованный курс – это все-таки интервал от 30 до 35 на данный момент.
– То есть мы сейчас немножко ниже.
– Да. Это очень хорошая новость для тех, кто боится повторения 1998 года. В отличие от 1998 года сейчас нет предпосылок, чтобы курс уходил на какие-то безумные значения – 40, 50 или 60.
– Рубль укрепился по отношению к доллару. Стоит ли ожидать каких-то резких движений в отношении валюты, что мы видели в прошлом году, когда происходила плавная девальвация? У нас ведь власти частенько любят решать проблемы экономики за счет населения.
– Нужно понимать, что сейчас ситуация в мировой экономике немножко другая. Мы действительно видели это бегство населения из рубля, оно было связано с тем, что опыт 90-х нас научил, что если рубль начинает ослабляться, то это уже процесс, который бесконечен, он уходит на новые значения и не возвращается. Сейчас мы видим, что в американской экономике ситуация не такая уж простая. Мы видим, что доллар и евро, пара, которая торговалась на уровне 1,60 год назад, фактически за несколько месяцев вернулась на уровень 1,20 доллара к евро. Нужно понимать, что сейчас мировые соотношения валют и вообще все мировые параметры гораздо менее стабильные. Я думаю, что это очень позитивный новый опыт. Ожидания части населения, что рубль сейчас опять постигнет судьба 1998 года, на самом деле не сбылись. Я думаю, что это дает хороший повод полагать, что эта спекуляция на валюте и желание все время диверсифироваться или найти какую-то оптимальную корзину валютных сбережений со временем отойдут на задний план, потому что во многих странах население не бегает так быстро от обменника к обменнику, от банка к банку и от национальной валюты к иностранной валюте. Мне кажется, опыт многих латиноамериканских стран, которые перешли к свободному плаванию, показывает, что население достаточно индифферентно с какого-то момента относится к этим прыжкам валютного курса.
