На подъезде к залу Шарантон бросается в глаза полицейское оцепление. По российской привычке я напрягаюсь, но решительно напрасно: топчущиеся под мокрым снегом стражи порядка доброжелательны и любезны.
Двое суток спустя мне доведется прочесть в нашей прессе немало занятного о происходящем сейчас. О сотнях гневных демонстрантов, протестующих снаружи против тех пяти сотен человек, что собрались внутри. (Некоторые издания поднимут последнюю цифру до восьми сотен). Бросьте, господа! Вас там не было. Чахлый протестный пикетец не насчитывал и двух десятков негодующих — я выходила иногда наружу проветриться, так что разглядела хорошенько. А вот в зале (вправду на 800 мест) народу набилось более тысячи, не считая доброй сотни представителей прессы. Люди сидели на полу, стояли в проходах и у стен. А на стенах были развешаны французские флаги, один из которых, на самом видном месте расположенный, привлек мое внимание.
Все тот же, мне ненавистный, флаг республики. Тот же, да не тот. На центральном белом поле — шестиконечный красный крест.
«Что это?!» — спрашиваю я изумленно.
«Знамя борьбы с фашистской оккупацией во Второй мировой».
Вот как. И тут макисары. Но какая трогательная нелепица — крест на революционном флаге! В минуты роковые сего мира, видно, без креста никак. Что тогда, что теперь. Но это скорее работа подсознания. Начинающаяся Международная конференция против исламизации наших стран ни в коей мере не будет (это мне ясно заранее) рассматривать проблему в богословском аспекте. Ислам будет рассматриваться на ней как политическая сила.
Недавно Марина Ле Пен вызвала на себя бурю негодования, назвав исламизацию «оккупацией без танков». Подобные сравнения, впрочем, по сети гуляют уже давно. С другой стороны, интернет ведь подобен кухне времен застоя: в нем все смелые. Немножко другое дело, когда за такие слова берет на себя ответственность политический деятель.
Положительно, «Франция больна исламофобией», как я прочту опять же чуть позже в одной из наших газет. Больна, да. И Германия не здоровее, а даже еще больнее. А уж как болеет Дания! А Швейцария со своим референдумом о минаретах!
Отец упомянутого референдума Оскар Фрейзингер эффектно входит в зал в кольце крепко сбитых телохранителей.
Но никаких телохранителей нет у исламоведа madame Делькамбр — хрупкой и аристократичной пожилой парижанки.
Впервые не в интернете я вижу, как говорит Паскаль Илут — бывший мусульманин, человек фантастической биографии. Каким образом сумел он остановиться, уже ступив на проторенную дорожку в шахиды? Он знает, о чем рассказывает, знает изнутри.
Ну и как всегда — не без курьезов. На трибуну выпускают какого-то марксиста. Имя его неизъяснимое я не делаю себе труда запоминать. Вот уж не знаешь, радоваться тут или огорчаться, но до сей поры я полагала простодушно, что столь противоестественное сочетание как патриот-левак возможно лишь в нашем печальном отечестве. С одной стороны — утешительно, что не только свои помрачены разумом, изображая Богородицу с молотом и серпом, как на полном серьезе отличился нынешней осенью один исконно-посконный ресурс. Но с другой — поглядеть: уж лучше б иные языцы остались в трезвом уме. День работы конференции, между тем, это никак не более двадцати докладов. И уж если марксисту-патриоту слово все же дали — значит, оное бедствие во Франции вполне представлено.
А ведь конференцию, тоже заранее ясно, объявят собранием «ультраправых».
Ох уж это знамение нашего времени — терминологический хаос! Мой взгляд снова обращается на увенчанный крестом триколор. Антифашистский флаг. Но ведь те, кто нагонял по поводу конференции истерию в прессе, именно «фашистами» и обзывают ее участников. И все вполне искренни.
Французская речь сменяется датской. С Андерсом Граверсом, главой партии «Нет исламизации Европы» мы уже успели познакомиться накануне, на банкете в маленьком парижском ресторанчике. Перемолвились парой слов о любезных сердцу викингах. Но это была лирика под аперитив. Сейчас не до лирики.
Изумления достойно — проблемы повсеместно одинаковы, как под копирку их по разным европейским странам раскидали. Неинтегрируемость мигрантов из исламских стран, криминализация городов, наркотрафик, отчаянный треск института социальных пособий.
Двухчасовой перерыв, за который я успеваю подписать несколько десятков книг, сфотографироваться в обнимку с Рене Стадкевичем, лидером германской партии «Свобода», дать интервью швейцарской газете и съесть кусок страшно сухого багета, начиненного, кажется, тунцом. Или ветчиной, разбираться некогда, да и неважно: странникам в пост разрешается.
А первый доклад сразу после перерыва, между тем, мой.
Мысль о выступлении в «стадионном» масштабе меня не слишком греет. Вот аудитория человек в сто — это мой любимый размер. Для речей перед огромной толпой нужно, сдается, быть политиком. Только я-то не политик, а всего лишь русский литератор, странным образом поставленный обстоятельствами перед необходимостью представлять свою страну. Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Расскажу, чем жили минувшей осенью, а главное, банальнейшим, но необходимейшим образом напомню о том, что сила стран христианского генезиса — в их единстве.
А в Париже все валит и валит снег, и ведь еще надо успеть на благотворительный Рождественский базар…
Париж
