Начатое статьей Виталия Аверьянова ("Третий полюс", N10) обсуждение термина "консерватизм" и, более широко, консервативной идеологии вызвало большой интерес у наших читателей. Ведь и вправду: разговоры о консерватизме вошли в моду так быстро, что никто из говорящих не успел толком осознать сегодняшний смысл этого слова, а уж тем более договориться с собеседниками о некоем общем его понимании.
Понимание, предложенное в статье г-на Аверьянова, наряду с поддержкой вызвало и жесткое отторжение. Сегодня мы продолжаем дискуссию о консерватизме статьей прямого оппонента "Третьего полюса", обозревателя "Известий" Андрея Колесникова.
Когда рядовой представитель высшего среднего класса начинает ощущать себя консерватором? Тогда, когда его финансовое положение более или менее устойчиво, босоногое детство в районе Бирюлево-Товарное представляется далеким и нереальным, как черно-белое кино, а лысина и соцнакопления в области живота недвусмысленно сигнализируют о необходимости определиться с ценностями. И тогда он начинает курить сигары, собирать курительные трубки, увлекаться разнообразными сортами виски, перестает заниматься спортом и изменять жене. Теперь он - консерватор.
В обстоятельствах современной России слово "консерватор" имеет исключительно бытовое, но никак не политическое значение. Потому что "консервировать" в ситуации всего лишь десятилетнего перехода из одной системы в другую, на фоне мировых тектонических разломов в экономике, политике, геополитике, психологии, ценностных ориентациях, в контексте всякой там "вертикальной мобильности" и "экономики знаний", крушения иерархий - нечего. Потому и не может быть консерватизм "третьим полюсом" на современной российской идеологической площадке, как утверждает философ и историк Виталий Аверьянов. "Реальный консерватизм" по Аверьянову - полюс идеологической пустоты. И это еще в лучшем случае.
Гвельфы и гиббелины
У российского консерватизма есть только ярлык и оболочка - внутреннего содержания нет. А то, что таковым считается, - лишь несколько идей, импортированных или взятых напрокат из истории философии, в том числе русской. Как всякая квазиидеология, он либо становится синонимом конформизма, и потому его содержание зависит исключительно от того, какие идеологемы на сегодня с утра "спущены" кремлевской властью, либо оказывается респектабельной формой самого настоящего фашизма. Который, собственно, исторически и вырастал или из крайне правого консерватизма, или из левоватого этатизма.
Тем не менее если признать, что существует некая сумма ценностей, пригодных для "консервирования", то ею окажется или дикая смесь традиционалистских и коммунистических идеологем, перемешанных в инцестуальном угаре, или ценности либеральные, которым Виталием Аверьяновым отказано в существовании. С его точки зрения, которая, впрочем, за минувшее десятилетие сотни раз уже репродуцировалась в разных изданиях, в России нет либеральной традиции. Получается, что все гайдаро-чубайсы: а) Иваны (и даже не Иваны, а чего похуже), не помнящие родства; б) безосновательно присвоили себе звание "правых"; в) позаимствовали это деление на правых-левых у американцев.
Здесь мы должны временно остановиться, чтобы определиться в понятиях. Во-первых, либеральная традиция в России, в том числе дореволюционной, в том числе эмигрантской, существовала. Что естественно, поскольку история деспотизма есть одновременно история либерализма, история сопротивления православию-самодержавию-народности, этой приспособленной к специфическим российским условиям PR-технологии имени графа Уварова, творчески переосмыслившего некоторые как раз-таки западные идеи (Volkstum - не путать с "Фольксвагеном"). Причем русский либерализм не ограничивался простой оппозиционностью: он был креативен и продуктивен - достаточно вспомнить опыт судебной реформы XIX века. Что уж говорить о политическом либерализме, который практиковали, например, кадеты, представители едва ли не самых богатых родов России - пример Владимира Дмитриевича Набокова более чем показателен.
Во-вторых, история разборок и перемен местами "правого" и "левого" у России будет даже побогаче, чем у других стран. "Назвавшись правыми", как пишет Аверьянов, гайдаро-чубайсы вовсе не "дезориентировали обывателя" и уж совсем не "отодвинули куда-то в туманное прошлое тот факт, что либералы-западники в России никогда так не именовались". С одной стороны, ну не левыми же им, монетаристам проклятым, называться. С другой - как же быть с традицией российского западничества, столь же растяженной во времени и пространстве, как и традиция славянофильская. И та и другая линии, если угодно, консервативны, потому что укоренены и в собственно русской истории, и в истории русской литературы, и в истории русской мысли, в том числе послеоктябрьской эмигрантской. Еще Петр Бернгардович Струве говаривал: "Я - старый воробей-западник, и меня на славянофильской мякине не проведешь". И определял свои убеждения "в неразрывной связи между свободным творчеством прогресса и преемственностью жизни и культуры" как "либеральный консерватизм" или "консервативный либерализм". На тех же позициях стоял упоминаемый г-ном Аверьяновым Семен Людвигович Франк, который, кстати, полагал, что "правое" и "левое" из жизни уйдут в учебники истории, где они упокоятся, найдя себе место рядом с "гвельфами" и "гиббелинами".
Гвельфы и гиббелины и в самом деле неоднократно менялись местами, в том числе и в новейшей российской истории, когда поначалу левыми считались как раз антикоммунисты, а под правыми разумели именно коммунистов. Неясна и ссылка Виталия Аверьянова на американские образцы: в США до недавних пор либералы-по-американски относились к левому политическому лагерю.
Но это все цветочки, имеющие отношение к слишком банальной антилиберальной мифологии в том виде, в каком она сложилась за последнее десятилетие. Ягодки впереди.
Консервативная ре-эволюция
Редакция "Эксперта" представила аверьяновское описание консерватизма как "реальный консерватизм". Между тем его интерпретация реальна лишь в том смысле, что в России сейчас входят в моду и респектабилизируются крайне правые идеи в духе идеологии "консервативной революции". Именно из нее вырастали режимы, упрощенно говоря, франкистского образца. Именно внутри этой традиции сейчас возрождается неоевразийство: забальзамированный труп идеологической "попсы" белой эмиграции, которую тот же Струве называл "антрепризой", реанимируется Александром Дугиным. Эта эстрадная философия оказалось тупиковой ветвью в истории русской политической мысли и довольно быстро сошла на нет и была забыта. Нынешние "новые правые" взяли ее на вооружение.
Все идеологемы г-на Аверьянова клишированы. Призыв к сворачиванию общенациональных демократических процедур ввиду их полной дискредитации стандартен, как стандартна история ультраправой и даже фашистской мысли в любой стране. Например, в Великобритании, чья интеллектуальная элита от Шоу до Йейтса сочувствовала местным фашистам и крайне негативно относилась к демократическим институциям вообще и к парламентским процедурам в частности. От лидера британских фашистов Освальда Мосли парламент защищали как раз консерваторы - Уинстон Черчилль и Стенли Болдуин. Первый известен тем, что в 1940 году покончил с организованным британским фашизмом. Второй же еще в 30-е годы яростно протестовал против дискредитации фашистами парламентских процедур: "Сейчас модно... характеризовать палату общин как бесплодный орган, который уже выработал весь свой полезный потенциал, а также представлять парламентариев... как дураков".
То, что г-н Аверьянов называет "положительной программой серьезных консерваторов", представляет собой джентльменский набор мифов и легенд российской "новой правой" политической традиции. Вся эта каша с клюквой, в которой перемешаны государство, вера, семья, нравственность и проч., - это не только Франко и Пиночет (они, правда, не забывали и о священном праве частной собственности), но и вся та линия в российской политической истории, которую Владимир Набоков брезгливо называл "советизацией русских черносотенцев". Отечественное диссидентство, как известно, это не только либеральная оппозиция советским порядкам. Это еще и Всероссийский социально-христианский союз освобождения народа (ВСХСОН) с его неприятием и советского тоталитаризма, и западного парламентаризма. И интеллектуальный круг журнала "Вече" - так называемая лояльная оппозиция. И знаковые фигуры журналов "Молодая гвардия" с "Нашим современником" - люди, затравившие "Новый мир" Твардовского. И клуб Геннадия Шиманова - одиозной фигуры, видевшей в соединении коммунизма и православия спасение России. Наконец, это идейное направление солженицынского круга, чьей Библией стал знаменитый сборник статей "Из-под глыб". С его страниц Александр Исаевич за буржуазность заклеймил позором "образованщину" - прообраз ныне набирающего силу российского среднего класса. А Виталий Аверьянов утверждает, что Россия не прошла через "консервативную революцию". Как же так? Да за нее люди в лагеря шли - Владимир Осипов, Леонид Бородин и прочие...
"Консервативная революция" представлена г-ном Аверьяновым в виде "консервативной эволюции" - весьма постепенного, без чернорубашечников, фаланг и погромов еврейских лавок движения к решению "сверхзадачи серьезного консерватизма", то есть к "ограничению свободы слова и совести", "ставке на репрессивный аппарат", "органу сословно-корпоративного волеизъявления". Привет Бенито Александровичу Муссолини, создателю овощной и театральной корпораций, возникших во исполнение идей его спичрайтера Джованни Ивановича Джентиле!..
Консервативный автомат Калашникова
Идеи г-на Аверьянова представлены как новые. Однако они всего лишь банальны, заимствованы, взяты напрокат. В моде крайне правые идеи. В моде - геополитика. (Ее замечательный русский философ и писатель Владимир Кормер справедливо обвинил в "ограниченной претенциозности".) В моде евразийство. Философская "антреприза", как и было сказано. Что ни собирай в России, все автомат Калашникова получается. Какую русскую идеологию ни выдумывай, она, согласно безукоризненному предсказанию Николая Бердяева, оказывается или тоталитарной, или теократической, или социалистической. Или смесью того, другого и третьего.
Виталий Аверьянов заботится о том, чтобы "возродить нашу самостоятельную цивилизацию", оплакивает "утрату традиционной культуры, отказ от святынь и старых ценностей". Я не понимаю ни одного слова. Когда это у России была самостоятельная цивилизация и может ли вообще цивилизация быть самостоятельной? От каких святынь и старых ценностей мы отказались? От святынь Руси, на которую, по мнению Патриарха Алексия, осуществляют "нашествие" католики? От старых ценностей реального социализма, который был куда как более реален, нежели "реальный консерватизм" Аверьянова, существующий исключительно как проект упразднения в России не то что пресловутого либерализма, но здравого смысла?
А нужны ли сегодняшней России новые идеи? Идейная Россия - крайне неаппетитное зрелище, потому что все предприятие заканчивается вышеописанным "реальным консерватизмом". Замечательная советская идиома "живое творчество масс" вполне подходит к ситуации сегодняшней безыдейности. Логика развития сама себе подбирает идеологический наряд. Одно дело то, что носят на мифологических демонстрационных подиумах неоевразийцы, неоконсерваторы, неофашисты. Все это - экстравагантно, однако носить столь экзотические одеяния в повседневной жизни никто не будет. Частный человек с частной жизнью и частным достатком предпочтет более практичную одежду. И, если угодно, излюбленную идею беспочвенной "образованщины" - идею нормальной частной жизни.
Для нее нужна комфортная правовая и экономическая среда. А также безопасность. То есть частная собственность и сильная полиция, как это весьма удачно сформулировал лет десять назад "оголтелый либерал" гайдаровско-чубайсовского круга Сергей Васильев. Мне безразлично, сохраняют ли в этой модели право на существование понятия "национальный интерес" или там "служение государству". Государство самоценно не само по себе, а в силу того, что оно представляет публичный (общественный) сектор. И если в этом секторе плохи дела с обслуживанием общественных интересов и обеспечением права на жизнь и полноценное питание, служение такому государству является химерой. Если государство не обеспечивает безопасность частной собственности и никак не может определиться с ее правовым режимом, то никакой "реальный консерватизм" не поможет по-настоящему реальному человеку с его реальным, а не "национальным" или "государственным" интересом.
В нормальных и, если угодно, в этом смысле консервативных системах портрет главы государства - строго по Набокову - не превышает размеров почтовой марки. В современной России это, увы, уже не так. А в модели г-на Аверьянова эти портреты и вовсе имеют тенденцию увеличиваться в размерах. Вплоть до циклопических церетелиевских.
Кажется, "реальным консерваторам" нужны великие потрясения, сопровождаемые насильственным возвращением "самостоятельной цивилизации" и "святынь". Нам же, простым смертным, нужна великая Россия. То есть Россия, в которой удобно и не стыдно жить.
