В лужковском предложении вернуть на Лубянскую площадь памятник Дзержинскому слишком многое захлестывает за пределы нормального. Многие сводят дело к осуждению Лужкова. Как же, мол, так: дважды за последние годы коммунисты затевали восстановление лубянского идолища - и дважды московский мэр первым стеной вставал на их пути: "Мы будем выглядеть не очень прилично, если предстанем перед миром как система, которая снимает памятники, потом снова восстанавливает их"; "Я против установки памятника Дзержинскому и сделаю все возможное, чтобы это не произошло" (1998 год); "На Лубянской площади обязательно надо что-то поставить, но не Дзержинского" (2000 год) - и так далее. А теперь, мол, этакий оверштаг. На мой же взгляд, не так уж и интересно, отчего он прежде думал так, а теперь думает иначе. Значит, имеет резоны. Даже тот - вообще-то поразительный! - факт, что мэр с интервалом в сутки говорил об установлении двух памятников: и Александру Второму, и этому - не соблазнит меня так уж особенно его резонами интересоваться.
Интереснее другое: что столь дикое предложение можно было выговорить и что тут же нашлись - вне левого лагеря! - люди, его подхватившие. Боюсь, это знак не наступающего, а наступившего невежества. Публика уже не понимает, кто это такой, Феликс Дзержинский. Мелькают где-то на задворках памяти кадры старых фильмов, где его с утонченным сочувствием играет, например, Козаков, - и только. Люди, по-видимому, просто не помнят, а то и не знают, что именно этот шляхтич, начав с нуля, собрал и отладил ту самую машину террора, которая сначала при нем, а потом и без него перемолола десятки миллионов жизней. Люди не помнят или не знают, что именно он добился полной бесконтрольности этой машины (в 18-м году недобитые остатки "буржуазной прессы" расшумелись по поводу творимых дзержинцами беззаконий; "железный" Феликс обратился в ЦК с письмом "О злостных статьях о ВЧК" - и выбил-таки постановление: "О непогрешимости органа, работа которого протекает в особо тяжких условиях").
Иные из доводов, приводимых в пользу реставрации Феликса, и рассчитаны на такое невежество слушателей. Говорить о заслугах Дзержинского в борьбе с беспризорностью - значит буквально повторять анекдот об отцеубийце, который требовал у судей снисхождения на том основании, что он, мол, сирота. Это могут слушать только те, кто не знает: не менее половины детей, призрение которых Дзержинский так энергично организовывал, лишились семей в ходе начатого именно им красного террора. Рассказывать о романтичном революционере можно только тем, кто не знает, что речь идет о "романтике" маузеров и подвальных расстрелов.
Иные же доводы звучат скверно, независимо от наличия у слушателей исторических познаний. Прежде всего - довод об искренности: да, мол, кое-кто погиб зря, но Дзержинский искренне верил... Кому какое дело до искренности палача? Из той же оперы раздумчивое предложение московского мэра взвесить грехи и заслуги Феликса Эдмундовича - и убедиться, что заслуги перевешивают. Несчастный герой Достоевского готов был от мировой гармонии отказаться, если ради нее пролилась одна слеза ребенка. Нам предлагают забыть о мириадах человеческих жертв потому, что организатор их гибели боролся с разрухой на железных дорогах!
Если такой подход станет нормой, то я готов назвать еще немало исторических деятелей, которых надо бы по-лужковски тщательно взвесить, установить, что пользы Отечеству они принесли куда больше, чем зла, - и понаставить им памятников. Вот, скажем, думный дворянин Григорий Лукьяныч Скуратов-Бельский, прозывавшийся такожде Малютою. Мало того что он возглавлял любимую спецслужбу царя-реформатора Иоанна Васильевича (опричнину), так он еще и геройски погиб в освободительной войне против ливонских псов-рыцарей и, между прочим, дочку выдал за будущего царя - боярина Бориса Феодоровича Годунова. Оно, конечно, был грех - проводил он спецмероприятие (руководил резней) в Великом Новгороде, да так, что вода в Волхове покраснела, но ведь то же было для объединения России! Да, пытал в застенках круглосуточно - но ведь это супротивных царю бояр. Даешь памятник Малюте!
Или, скажем, граф Алексей Андреич Аракчеев. Ближайший соратник императора Александра Благословенного - не только военный ведь министр был; в последние годы чуть не по всем ведомствам докладывал. Ну военные, ну поселения. Ну помучились там людишки изрядно - так все равно ведь перемерли - нечего их и вспоминать. Памятник графу!
И, самое-то непременное, Берия Лаврентий Палыч. Герой Социалистического Труда, маршал, куратор множества важнейших проектов - прежде всего создания атомной бомбы. Воистину выдающийся организатор производства и смелый экономист. Памятник ему! Ну погубил несколько миллионов невинных - так почему же Дзержинскому можно, а Берии нельзя? Вы скажете: потому что Дзержинский успел умереть, прежде чем его расстреляли, а Берию успели расстрелять, прежде чем он умер. Но ведь и то, и другое - чистая случайность. Нельзя же из-за таких незначащих пустяков лишать заслуженного человека памятника в Москве.
Все это не очень забавно. Забавен главный урок этого скандального происшествия: даже такую - очевидно кромешную - затею мы с вами остановить не можем. Не свинчено у нас с вами для этого рычагов.
