В атриуме "Балчуг Кемпински", где живая легенда мирового фотоискусства Хельмут Ньютон давал в прошлый уик-энд мастер-класс, были почти музейные меры безопасности. Всем запретили курить: "А ну-ка, затушили все сигареты, человеку восемьдесят четыре года, ему тяжело дышать!" Журналистам запретили сидеть в проходах, где они успели окопаться: "Поймите, если он испугается, он вообще уйдет!" Фотографам запретили слепить мэтра вспышками: "И не снимайте его, ради бога, поймите, он же устанет!"
После таких строгостей все, затаив дыхание, ждали появления полноценного музейного экспоната, эдакой мумии от модной фотографии. А дождались загорелого старика в очках в круглой толстой оправе - представьте себе Вуди Аллена, состарившегося не ипохондриком, а бонвиваном. Легенда заявила, что вспышки ей не мешают, и в двух словах набросала для всех собравшихся кратчайший путь к славе и богатству.
Формула успеха
Мастер-класс - это, конечно, особое мероприятие. Любители или начинающие профи собираются и пытаются в лекции знаменитого мэтра уловить то заветное слово, которое открыло бы секрет - отчего он такой знаменитый. Всякий раз, пока слушаешь мэтра, кажется, что вот-вот поймешь, в чем тут дело. И всякий раз, когда все заканчивается, чувствуешь - опять что-то ускользнуло.
Надо отдать должное Хельмуту Ньютону - он очень старался, он искренне хотел подсказать собравшимся, как побыстрее добиться успеха. Он рассказал, как снимает, как проявляет и печатает. Все узнали, что первый фотоаппарат он купил на карманные деньги, когда ему было двенадцать лет. И с тех самых пор он снимал и снимает самыми простыми камерами на 33-миллиметровую черно-белую пленку.
Когда он решил стать фотографом, его отец пришел в ужас, потому что в те времена, в 30-е годы, заработать на жизнь фотографией было невозможно. Но Хельмут стал снимать и, как и ожидалось, ничего этим не зарабатывал. В Париже, куда он, поработав в Сингапуре и Мельбурне, перебрался в 50-е, мясо он ел лишь раз в неделю и пил дешевое красное вино. На красном вине он просидел до тех пор, пока не попал в парижский Vogue. Короче говоря, правило номер один - хочешь быть знаменитым, не отступай.
Правило номер два - не тяни с успехом. Потому что твой успех - это главное оружие, которым ты можешь бороться с врагом фотографа - арт-директором. Нельзя приходить к арт-директору с большим портфолио: тот каждый день видит столько картинок, что ему тут же становится скучно. И даже если твои работы вызвали у него восхищение, и он заключил-таки с тобой контракт, он все равно будет тебя мучить - будет сам отбирать лучшие кадры для публикации. Единственный способ бороться с этим - поскорее стать знаменитым, потому что "чем больше ты знаменит, тем больше условий диктуешь издателям".
Бедро вперед
Теперь о самой съемке. Это не бог весть как сложно, считает Ньютон, если, конечно, хорошо подготовиться. Сам он пишет небольшие сценарии для своих снимков и долго-долго вместе с визажистом и стилистом отбирает моделей. Моделей предпочитает не самых опытных, а таких, для кого съемки еще не превратились в рутину. Еще он говорит: "Не люблю просто хорошеньких. Хочу, чтобы и в голове что-то было". Только не подумайте, что он с моделями что-то обсуждает. Упаси бог. "Я даю им только механические указания. Я говорю им - встаньте сюда, выставьте бедро вперед, руки поднимите так. Вот и все. Иногда модель возмущается: 'Да это же совсем не я!' А я им в ответ: 'Вы как вы меня совершенно не интересуете'".
Когда модель поставили на место в прямом и переносном смысле, можно снимать. Снимать Ньютон любит где угодно, только не в студии. "Глупее вещи, чем фон из белой бумаги, не придумаешь". И мощные софиты не любит, пользуется, как правило, небольшой вспышкой. Потом - проявка и печать. Когда-то, когда он был молодым и бедным, он это делал сам. А теперь он отдает свои пленки одному из асов черно-белой печати - их в мире раз-два и обчелся. А цветную пленку (которой он, впрочем, не часто пользуется) он отдает печатать в первую попавшуюся мастерскую, поскольку считает, что это делают везде одинаково. И еще - перед каждой съемкой он страшно волнуется, и всем советует волноваться. Точнее, волноваться даже больше, чем он сам, потому что "когда доживешь до моих лет, думаешь, что все в случае твоей неудачи скажут: 'Ну облапошился старик, ну и ладно'. А молодому никто неудачи не простит".
Секс-натюрморт
Такую вот историю поведал нам самый знаменитый фотограф моды Хельмут Ньютон, добавив под конец, что научить можно всему, но только не своему особенному способу видеть. А это как раз и есть то главное, без чего не станешь ни знаменитым, ни просто настоящим фотографом. Этот "способ видеть", собственно говоря, и сделал Ньютона Ньютоном.
Если попытаться одним словом сказать, что же Ньютон умеет видеть такое, чего другие не умеют, то это, конечно, не красота и не изящество, а точку, в которой возникнет напряжение. Он - творец напряжения, которое рождается благодаря искусно выверенным контрастам. Начиная от контраста света и тени и кончая контрастом живого и неживого. Он ставит своих обнаженных рядом с огромными стиральными машинами, перемешивает тела с автомобильными деталями, снимает одетых моделей и показывает тех же самых моделей в тех же самых позах, но уже обнаженными. Глядя на его снимки, не всегда отдаешь себе отчет в том, что именно породило это напряжение. А Ньютону достаточно женской ноги и туфли на "шпильке", кусочка голого тела и мостовой, мягкого живота и острых ногтей, и он соорудит из всего этого тщательно продуманный натюрморт, который всегда будет притягивать своим напряжением, хотя и далеко не всегда будет приятен.
Это отношение к человеческому телу как элементу натюрморта вкупе со способностью рассчитать заранее все эмоциональные эффекты и есть то, за что многие Ньютона не любят, считая его снимки вымученными и холодными. Согласиться с этим - то же самое, что считать, что тщательно запланированный взрыв менее разрушителен, чем произведенный как бог на душу положит.
Откуда у самого Ньютона пристрастие к этим жестким играм, можно отчасти понять, если вспомнить, что начинал он в те самые 30-е, уже полулегендарные, когда в родном Берлине поступил учеником к Иве (Эльзе Симон) - берлинской фотохудожнице, которая снимала и моду, и обнаженную натуру. Сколь бы бесконечно далекими ни казались сегодня эти годы между двумя мировыми войнами, но именно немецкое изобразительное искусство той поры с его избыточной телесностью, с его почти садистским отношением к натуре стало "первичным бульоном", в котором сформировался Ньютон и которым он подпитывается до сих пор. Для моды, которой он посвятил жизнь, это как нельзя кстати. Когда у всех плывущих по безбрежным просторам гламура от изяществ замыливается взгляд, обязательно должен быть кто-то, кто, нарушая правила, создает водоворот, поднимает девятый вал, - и модная фотография обретает остроту и притягательность, сравнимую с остротой и притягательностью всех прочих смутных и явных объектов желания.
