В мировом кинематографе Гитлер, как правило, изображается тем или иным гротескным образом: то перед нами предстает пародийный параноик, то, напротив, какой-то демон безводных пустынь, загипнотизировавшая целую нацию квинтэссенция вселенского зла. Попытки придать Гитлеру человеческие черты, лишить его образ наросшей за годы мифологической кожуры неизбежно вызывали у публики некоторое, не всегда приятное, потрясение - достаточно вспомнить, например, фильм Александра Сокурова "Молох".
Оливер Хиршбигель, прославившийся несколько лет назад фильмом "Эксперимент", не побоялся вызвать двойной шок. Во-первых, в его фильме "Бункер" (в оригинале он называется Der Untergang - "Падение") нам демонстрируется частная жизнь Гитлера, уже совсем нестрашного, в последние несколько дней войны потерявшего всякую власть. А во-вторых, в немецком кинематографе до недавних пор вообще существовал негласный запрет на изображение Гитлера - словно из-за боязни, что киносъемки могут обернуться удачным сеансом спиритизма и прививка экранной псевдожизни воскресит призрак.
Для вящей неожиданности Хиршбигель предложил сыграть Гитлера актеру, на первый взгляд, самому неподходящему для этого, - любимцу Вима Вендерса Бруно Ганцу, к которому навсегда, казалось бы, прилип образ сентиментального и человеколюбивого ангела из "Неба над Берлином". Главный киноангел, снабженный на этот раз усиками и симптомами болезни Паркинсона, вновь смотрит с грустной, усталой, отстраненной полуулыбкой на окружающих его людей - в особенности на свою секретаршу Траудль Юнге (Александра Мария Лара).
Как и все прочие персонажи фильма, фройляйн Юнге - реальное историческое лицо; "Бункер", собственно, и снят как раз по ее воспоминаниям. Вместе с нацистской верхушкой она провела последние дни существования Третьего рейха в бункере, наблюдая окончательный распад нацистского мифа. Предполагается, что мы видим события ее глазами, она же сама фиксирует в исторических персонажах прежде всего интимное, домашнее начало. Смертельно усталый, загнанный в угол вождь кушает салатики, жалуется на всеобщую бездарность, играет с любимой овчаркой; милейшая Ева Браун между артобстрелами выходит покурить на улицу и признается Траудль, что терпеть не может собак и что с возлюбленным ей сложно наладить взаимопонимание; Геббельс нервничает, его жена плачет, их проголодавшиеся дети весело поедают приготовленные секретаршей бутерброды и радуются бесконечному салюту. Гитлер раздает ампулы с ядом, как сосиски на пикнике - по одной на каждого, никто не чувствует себя обделенным. Кто-то стреляется, кто-то напивается до умопомрачения, у брачующегося Гитлера стеснительный чиновник требует доказательства его арийского происхождения ("Перед вами фюрер!" - кричит в гневе Геббельс. "А, ну да, конечно", - растерянно бормочет чиновник).
Страшные сцены чередуются с фарсовыми. Гитлер мечется по бункеру в поисках безнадежно утерянных рычагов власти, без конца проводит военные совещания, тщательно планирует бессмысленные операции, смещает и назначает военачальников. В воображении он создает фантомную реальность, из пустоты формирует мощные дивизии призраков, отдает распоряжения давно убитым генералам, в случае невыполнения приказа обещая их расстрелять. Берлин в руинах - тем лучше; после победы Шпееру удобнее будет сделать из него идеальную столицу мироздания. С севера и юга вот-вот подойдут армии - мы возьмем русских в клещи; нам на помощь летят тысячи реактивных истребителей. Соратники разбегаются как тараканы, власть утекает сквозь пальцы, и любая ее манифестация превращается в чистейшую паранойю. В конце концов Гитлер трогательно и печально улыбается секретарше и под ручку с Евой Браун удаляется в кабинет, откуда вскоре слышится выстрел; ни малейшего проявления страшного, хоть и раздавленного, величия во всем происходящем нет, скорее перед нами - некая смесь мелодрамы с трагикомедией.
До сих пор одним из последних немецких фильмов о Гитлере был "Последний акт", поставленный великим Пабстом в 1955-м. Примечательно, что это тоже была экранизация воспоминаний Траудль Юнге. Там, однако, мы наблюдали Гитлера с домочадцами в некотором отдалении, через полуоткрытую дверь, сквозь замочную скважину, в центре повествования было безумие, разрастающееся в бункере с каждым днем. Хиршбигель с помощью Бруно Ганца показал нам куда более отчетливый портрет монстра в семейном интерьере. Впрочем, отнюдь не в этом главное достоинство фильма. Сокуров в своем недавнем "Солнце" превратил хронику пребывания императора Хирохито в бункере в повод для выяснения метафизической сущности власти - как способа контроля человека над мирозданием. Вслед за Сокуровым и Хиршбигель демонстрирует, что суть тоталитарной власти оказывается особенно очевидна при отсутствии ее реального содержимого. Диктатор, уверенный в своей способности жестом руки видоизменять структуру Вселенной, обнаружил себя в безвоздушном пространстве. Мир неожиданно вышел из подчинения, перестал реагировать на попытки им манипулировать и оказался в результате отдельной, непослушной сущностью. Гитлеровский бункер в конечном счете - лишь символ изначального сюрреализма, лежащего в основе тоталитарного контроля над действительностью. Контроля, от которого в итоге остается только жалкая полуулыбка и трясущаяся рука, сжимающая ампулу с ядом.
