У нынешнего сентября в Нью-Йорке три приметы: тридцатиградусная жара, большее, чем обычно, число полицейских на улицах и репродукции "Неизвестной" Крамского на фонарных столбах и билбордах. Первое обстоятельство необъяснимо, второе - следствие очередной сессии ООН, третье - указание на новую выставку в Музее Соломона Гуггенхайма. Выставка называется "Russia!" и представляет собой 275 произведений русского искусства: от икон XIII века до работ Виноградова и Дубосарского.
Кривая истории
Прежде чем говорить что-либо о выставке "Russia!", стоит подчеркнуть две вещи. Во-первых, эта выставка абсолютно непохожа на классические музейные экспозиции. Во-вторых, эта выставка сделана для тех, кто о русском искусстве знает не больше, чем мы, в массе своей, об искусстве американском. Мы знаем, что в Америке был поп-арт, а в Америке, стараниями того же Музея Гуггенхайма, слышали о Малевиче и русском авангарде 20-х годов. Все остальное, все приевшиеся нам Рокотов-Кипренский-Брюллов-Крамской-Шишкин-Репин-Левитан, как это ни трудно себе представить, миру совершенно неизвестны. Потому, чтобы понять, что, собственно, произошло в Музее Гуггенхайма, нужно для начала вжиться в образ человека, которого русское искусство не преследовало по пятам, не глядело на него со спичечных коробков, конфетных фантиков, с обложки "Родной речи", календариков, почтовых конвертов, марок и мыльных оберток.
Впрочем, само соединение наших картин из Третьяковки и Русского музея с пространством Музея Гуггенхайма настолько необычно, что поначалу испытываешь настоящий шок, после которого смотришь на знакомые вещи новыми глазами.
Классик современной архитектуры Фрэнк Ллойд Райт проектировал по заказу Фонда Соломона Гуггенхайма здание, которое должно было предназначаться для чего угодно, но только не для того, чтобы в нем располагались полотна старых мастеров. Это цельное, легко обозримое пространство ничем не напоминает классическую музейную анфиладу. Вдоль круглых стен музея в несколько витков расположены галереи. Посетитель движется от входа к куполу по спирали - такой вот Гегель в архитектуре. Казалось бы, просто подарок для любого эпохального выставочного проекта, посвященного какой-то длинной, поступательной истории. В данном случае - истории русского искусства с XIII по XXI век. Произведения следуют друг за другом, как кадры кинохроники. Ты не отступаешь к противоположной стене, не поворачиваешься, чтобы рассмотреть висящую напротив картину, не возвращаешься обратно, не совершаешь обычных хаотичных движений музейного посетителя. Здесь, в Гуггенхайме, ты движешься только вперед и вперед, в единственном заданном направлении, и "кривая истории" сама проносит тебя мимо икон, парадного портрета, передвижников, соц-арта и концептуализма. При этом, если встать в самом центре зала, достаточно обернуться вокруг себя, чтобы увидеть и начало, и пару "витков" всей этой истории. В принципе, удобная вещь в смысле организации хрестоматийного материала, предназначенного для тех, кому усложнять эту историю рановато - освоиться бы хоть с генеральной линией.
С другой стороны, сами галереи, вдоль которых размещена основная часть экспозиции, не слишком просторны. При встрече с большим полотном, таким как "Девятый вал" Айвазовского, зрителю просто некуда отойти, чтобы разглядеть его так, как следует. Смотреть на противоположную сторону тоже не всегда удобно, потому что геометрия классических полотен вступает в конфликт с геометрией Райта - поднимающиеся вверх галереи иногда "кадрируют" большие полотна на свой лад. Но все это, можно сказать, частности по сравнению с самим фактом соединения Райта со старым искусством, закрученного пространства с иконами и полотнами старых мастеров, белых, начисто лишенных декора стен - с золочеными рамами. В общем, не выставка, а концептуальное произведение - инсталляция на тему русского искусства.
Шишкина незнакомка
Если "Russia!" - это и инсталляция, то вряд ли на свете когда-либо существовала другая, собранная из столь драгоценного материала. Все-таки на стенах не постеры, а бесценные сокровища, большие фрагменты нашего самого что ни на есть национального достояния. Какие именно - разговор особый. Шесть кураторов, представляющих крупнейшие российские музеи, составили summary истории русского искусства. И как в случае с любым summary, включили в него только "самые-самые" произведения. В каком смысле они "самые-самые", понятно не всегда. Но одно дело - составить в уме список вроде "300 главных произведений русского искусства", совсем другое - предъявить сами произведения в одно время в одном пространстве. Куратора любой выставки всегда жаль, потому что не бывает таких ситуаций, чтобы в его стройную концепцию не вмешались совершенно неконцептуальные обстоятельства. С одним музеем не смогли договориться, нужное (для полноты концепции) полотно оказалось на реставрации, икона отправилась на другую выставку, статуя нетранспортабельна и т.д. и т.п. Так из логической цепочки одно за другим выпадают звенья, и на их месте оказываются какие-то заклепки. Куратор же никогда не может на месте нужного по его замыслу произведения повесить табличку с надписью "Здесь должно было висеть (стоять) то-то и то-то. Но, поскольку случилось так-то и так-то, его здесь нет, но вы должны себе это представить". И в случае с "Russia!" таких выпавших звеньев было немало. Конечно же, русское искусство начинается с домонгольских икон. Но они специальным решением правительства объявлены невыездными. Один из кураторов выставки - Зельфира Трегулова на вопрос о том, какие еще произведения она хотела бы в идеале включить в экспозицию, ответила, что, конечно же, "Голгофу" Николая Ге и "Зеленую полосу" Розановой. Но они отправились на другие международные выставки. Хотелось бы привезти какой-нибудь чудесный женский портрет Серова, но темпере далекие путешествия противопоказаны. Хотелось привезти "Игроков" Федотова, но они хранятся в Киеве, и взять их на выставку стоит сумасшедших денег. Что касается "Явления Христа народу" и "Последнего дня Помпеи", этих верстовых столбов русского искусства, то на райтовской галерее им никак не поместиться. И так далее. Потому вместо "Явления Христа..." - эскизы к нему, а "Последний день..." остается за кадром той части экспозиции, что посвящена "итальянской" теме в русском искусстве XIX века. Ее представляют итальянский пейзаж Сильвестра Щедрина и "Портрет графа Голицына" (с куполом собора св. Петра на фоне) Ореста Кипренского. Не хватает только одной из любимых картин советского народа - "Итальянского полдня" Карла Брюллова. Зато другая, также растиражированная кондитерской промышленностью - "Неизвестная" Крамского есть и даже вынесена на афиши, билеты и обложку выставочной программы Музея Гуггенхайма.
Казалось бы, в "экспортном варианте" истории русского искусства выстрелить могло что-то совсем другое. Например, Венецианов с его крестьянками и золотистыми пшеничными снопами. Но нет, от судьбы не уйдешь. "Неизвестной" (широко известной благодаря все тем же конфетам как "Незнакомка"), видимо, суждено-таки стать главной картиной русского народа, как бы пренебрежительно к ней ни относились искусствоведы. Впрочем, спасибо, что не "Рожь" Шишкина.
Все учтено
В целом история, развернутая перед американским зрителем, такова. Сначала были иконы. Потом - парсуна, нечто среднее между иконой и портретом. Потом портрет (Матвеев, Никитин, Антропов, Вишняков), уже совсем похожий на западноевропейский. О начале академической живописи возвестили два полотна Антона Лосенко. О вечной двустоличности напомнили хорошо подобранные городские "виды" Москвы и Петербурга. Парадный портрет, ничем не уступающий европейскому, олицетворяют Рокотов, Левицкий, Боровиковский и их наследники Кипренский и Брюллов. За европейской темой, за итальянскими пейзажами и портретами, выполненными в подражание итальянским мастерам, идет "русская" тема - Венецианов, Тропинин, Федотов. За ними передвижники и все богатство второй половины XIX века: Суриков (хотелось "Боярыню Морозову", получили "Взятие снежного городка"), Шишкин, Куинджи, Маковский, Репин с нехорошей картиной "Бурлаки на Волге". Религиозные поиски рубежа веков - Поленов, Ге, Нестеров. Русский авангард - Ларионов, Гончарова, Малевич, Кандинский. Есть официозный разухабистый сталинизм и есть "настоящие" 30-е годы Дейнеки. Нет Налбандяна, но есть его антиподы - Виктор Попков и Татьяна Назаренко из полуофициальных и художники соц-арта плюс Кабаков из неофициальных вовсе. Есть все, что мы знаем про сейчас, - Мамышев-Монро, Олег Кулик, Дубосарский & Виноградов.
То есть практически ничего не упущено. Более того, на выставку приехали вещи, которые ни разу не выезжали за пределы страны - например, деисус из Кирилло-Белозерского монастыря. Многие произведения-современники, проживающие в Русском музее и Третьяковской галерее, впервые встретились в Нью-Йорке. Для нас это соединение уже почти противоестественно, как если бы Адмиралтейство и собор Василия Блаженного вдруг оказались на одной площади. В "экспортном варианте" они соединились, и из их союза возник оглушительный успех. Иначе невозможно трактовать поток восторженных рецензий в американской прессе. Грандиозная инсталляция удалась, и это, конечно, здорово. Но стоит только себе представить, сколько шедевров покинули свои дома, и становится неуютно. Мы не Италия. Это там можно отправить картины одновременно на несколько международных проектов, и все равно дома останется шедевров вдесятеро больше, чем во всем остальном мире вместе взятом. У нас все шедевры наперечет. И оттого, что до середины января на привычном месте не будет ни двух полотен Вишнякова, ни трех портретов Кирпенского, ни Дионисиева "Распятия", ни многого другого, оттого, что всему этому предстоит еще раз несколько часов поболтаться в самолете над океаном, становится как-то не по себе. Зато отправившееся в путешествие собрание, может быть, наконец заполнит в иностранных представлениях о России пустоту между матрешкой, самоваром и Малевичем.
