В Берлине моросящий дождь. Погода похожа на алматинскую, но все же теплее. Я и мои коллеги-журналисты из других стран СНГ (России, Белоруссии, Украины, Узбекистана) прибыли по приглашению Гете-института, чтобы принять участие в семинаре, посвященном 20-летию падения Берлинской стены. В группу вошли и двое участников из Восточной Германии. Институт имени Гете — неправительственная организация, активно продвигающая немецкий язык и культуру за рубежом. Многие культурные события, связанные с современным искусством, музыкой и литературой, проходят в Казахстане под его патронажем и не обходятся без его участия — концерты, клубные вечера, джаз-фестиваль, выставки искусства, встречи с писателями и художниками. Благодаря им казахстанцы могут познакомиться с тем, чем живет европейская культура сегодня. В деятельности этой широко представленной в мире организации проявляется отношение немцев к культуре своей страны и забота об ее имидже за рубежом. Убедиться в этом мне удалось, побывав в самой Германии.
Медный воин у ворот
Празднования уже хорошо заметны на улицах столицы. Пройдя по классическому туристическому маршруту, улице Унтер ден Линден, и выйдя к Бранденбургским воротам, можно увидеть солдат армий союзников — американской и советской. Символично, что их изображают иммигранты. Разговорившись с ребятами, подрабатывающими уличными актерами, мы узнали, что одного из них, советского воина, зовут Джамбулат, и он из Дагестана, а второго, одетого в форму армии США, — Патрик, он из Польши. Хотя чисто технически и исторически ничего необычного в этом факте нет. США — страна иммигрантов, и поляков там предостаточно. Так же, как и дагестанцы вполне могли служить в Советской Армии. Оба говорят по-русски. С Патриком мои коллеги из Белоруссии смогли поговорить еще по-польски и по-украински. Эти языки схожи и в ходу у часто путешествующих в расположенные по соседству страны. Джамбулат — неунывающий, веселый парень — кавказский Радж Капур, сообщил нам, что посещает актерскую школу в Берлине и тут не только подрабатывает (все желающие отблагодарить военное шоу могут положить свои евро в ящик), но и оттачивает свое мастерство. Это неудивительно, в Берлине официально около 150 театров, помимо них, как рассказал наш гид из Гете-института Йорг Зильберманн, еще много экспериментальных самодеятельных, многие из которых как раз расположены в иммигрантских кварталах, как, например, в турецких кварталах Восточного Берлина. Так что Берлин очень интернационален и, как другие крупные города Европы, стал центром иммигрантской жизни. Этой теме была посвящена отдельная страница нашего семинара.
Сфотографировавшись с нашими русскоязычными друзьями, пожелав им удачи на сценическом поприще, мы отправились дальше традиционным маршрутом в направлении Бундестага. Кстати, прогуливаясь в последний день пребывания в Берлине, я видела уже четырех солдат, но среди них не было наших прежних знакомых. И они не были одеты в форму армий союзников, их выкрашенные в зеленый цвет форма, лица и волосы и статические позы олицетворяли окислившиеся со временем медные памятники.
Стеклянный парламент
Бундестаг представляет собой архитектурный ансамбль. Причем старое здание Рейхстага не выглядит отщепенцем в окружении новостроек. Секрет в особом дизайне — у Бундестага нет стен, они из стекла. Поэтому особенно вечером, когда включается электрический свет, вы можете наблюдать за происходящим внутри. Вот оно, эстетическое и практическое воплощение транспарентности западного общества — пошутила я. Как оказалось, именно эта идея легла, по словам Йорга, в основу ансамбля стеклянных зданий немецкого парламента и правительства. Несмотря на позднее время, во всем Бундестаге горел свет — и хотя здание выглядело празднично, напоминая о приближении Рождества, в некоторых помещениях все еще продолжалась работа. Невольно разыгралось воображение: если бы вдруг стены Ак орды стали прозрачными, какая бы картина предстала перед глазами?
В Бундестаг с утра до позднего вечера водят туристские экскурсии, он всегда полон народа, так что управление страной происходит непосредственно при свидетелях. На следующий день и нашу группу привели около семи часов вечера, и мы даже смогли подглядеть в списки посещений депутатов. Как рассказал экскурсовод, посещаемость заседаний парламента не более 10%. Казалось бы, маленькая цифра, но это вполне нормально, так как большинство парламентариев работает в различных комитетах, специализируясь по определенным вопросам, и ходит на заседания парламента только в том случае, если тема заседания непосредственно касается их специализации.
Жертвы стены
Берлинская стена после своего разрушения стала частью германской истории. Но не той, что мирно покоится на архивных стеллажах. Стена стала важным элементом исторического воспитания, исторической пропаганды и исторического туризма. У стены уже есть своя собственная история, факты и свидетели которой тщательно подобраны и продуманы. В первый день семинара нас повели знакомиться с братом первой жертвы Берлинской стены Юргеном Литфином. Мы встретились с ним в башне пограничного наблюдения, из которой велась прицельная стрельба по перебежчику и в которой теперь мемориальный музей жертв разделенной Германии. В памятных местах, символизирующих жертвы режима, проявляется желание немцев фиксировать собственную жертвенность, которая, безусловно, имела место и должна остаться в истории. Представить разделенным город и целую страну на две части нелегко, прочувствовать еще сложнее — родственники, друзья, наконец целый народ, разделенный надвое. В общеполитическом контексте идеологические коды прочитываются более многозначно — были не только Бухенвальд и Освенцим, но и стена. Страдания и жертвенность народа всегда пользуются огромным вниманием международных наблюдателей. Постоянно живописуют ужасы — многие пытались бежать на Запад без документов, в них стреляли, травили овчарками. Поэтому официальные данные пересматриваются историками в сторону увеличения. По некоторым оценкам, при попытке преодолеть Берлинскую стену погибло 645 человек. Однако документально подтверждена насильственная смерть только 125 человек. При этом восемь пограничников ГДР были убиты нарушителями границы и выстрелами с территории Западного Берлина.
Мне вспомнилось посещение Пискаревского кладбища в Ленинграде. Уравновесить жертв стены и жертв Второй мировой войны довольно сложно и не только в количественном отношении. Да и стоит ли это делать? Невозможно встать на место того, кем ты не являешься, и поэтому рассуждать за жертв дискриминации не просто неполиткорректно, но и неэтично. Но другой вопрос — стоит ли вспоминать Вторую мировую войну, посещая мемориалы Берлинской стены? Думаю, ответ положительный, поскольку историческая взаимосвязь существует, и она неумолима. И хотя о причинах воздвижения стены во время экскурсий ни разу не упоминалось, речь шла лишь о коммунистическом режиме и его жертвах, в программу включили посещение Германо-российского музея Великой Отечественной войны, расположенного в восточном районе Берлина — Карлсхорсте. За что я благодарна ее составителям из Гете-института.
Внутреннее дело
В Германии для официальной идеологии (а она есть в любой стране) характерно уравновешивание на одних весах фашизма и коммунизма. Общим основанием для этого является то, что и тот, и другой являлись режимами. Например, в Лейпциге, куда мы отправились на третий день, перед Форумом современной истории Лейпцига воздвигнут памятник безголовому антропоморфному существу, несущемуся неизвестно куда. Одна его нога одета в сапог, другая — босая. Одна рука воздета в приветствии «Зиг хайль!», другая сжата в кулак «Бандера росса». В воображении художника это вполне допустимо, но очевидно, что цели у этих идеологий были разные. Нельзя забывать и о значительном вкладе советского народа в победу над фашизмом. Но с одним можно согласиться, что и коммунизм, и фашизм в действительности представляли собой диктатуры, смертельные для общества и культуры.
В Карлсхорсте после экскурсии по музею мы беседовали с гидом Себастьяном и директором музея Питером Яном. Встреча, на мой взгляд, получилась любопытной. Как выяснилось, у музея сейчас нелегкая пора. Он на пороге очередной перестройки концепции. Музей интересен тем, что существует со времен соцлагеря. Карлсхорст вошел в историю как место подписания капитуляции германских вооруженных сил, ознаменовавший собой конец Великой Отечественной и Второй мировой войны. Он был основан в ГДР еще Советской армией. Музей пережил и отразил в себе перемены, смену политических систем и идеологий. После вывода из Германии последних частей Западной группы войск музей закрыли, и большая часть его экспонатов с 1994 года нигде не выставлялась. По договоренности между российским и германским правительствами к 50-летию окончания Второй мировой войны в Европе было принято решение возобновить работу музея.
Всего реконструкций было три. Поэтому неудивительно, что одним из ключевых моментов рассказа экскурсовода стала интерпретация и представление экспонатов. Наш гид, проводя экскурсию, постоянно возвращался к тому, как надо интерпретировать факты, как следует говорить о войне, к каким художественным, техническим, информационным средствам необходимо прибегнуть, чтобы дать почувствовать посетителям ее атмосферу. Не знаю, как моим коллегам, а мне экскурсия понравилась. Впечатлила способность немцев пережить, осмыслить и принять собственное прошлое. Я поинтересовалась у нашего сопровождающего из Гете-института Роберта Косена: почему названия экспонатов и комментарии к ним даны только на русском и немецком языках, ведь в музей могут прийти и туристы из других стран, почему нет перевода на английский? «Это немецко-русский музей», — ответил он. В этом ответе мне послышалась интимная нотка — это наше внутреннее дело. Кстати, перед музеем висят флаги уже независимых государств СНГ — России, Украины и Белоруссии. Внутри же все остается по-прежнему советско-германским, что и понятно, это музейные экспонаты, хранящие память прошлого. Флаги у входа демонстрируют, что все страны наравне с Германией принимают участие в судьбе и формировании выставки музея Карлсхорста.
Как повлияло на активизацию работы музея празднование юбилея падения Берлинской стены? По словам его директора, немецкое правительство не акцентирует внимание на Второй мировой войне, не связывает ее с появлением Берлинской стены. Падение стены рассматривается как победа над коммунистическим режимом. Соответственно, причину ее воздвижения видят в установлении коммунистической деспотии в Восточной Германии. Как свидетельствует история, в разделении Берлина на секторы принимал участие не только Советский Союз. Оно проводилось также с согласия и при участии стран-союзников, в которых правили отнюдь не коммунистические режимы. Как отметил Питер Ян, посещаемость музея на период празднования юбилея снизилась. Туристы спешат увидеть мемориалы Берлинской стены, о которых СМИ упоминает регулярно. Ему непонятно, почему государство разграничивает эти два события.
Не сотвори себе врага
Себастьян и Питер не просто экскурсоводы, а научные работники, собирающие факты и изучающие историю Второй мировой войны. Они не упустили возможности поинтересоваться у нас, журналистов стран бывшего Союза, как сейчас независимые государства относятся к этой войне. Ответы моих коллег заставили меня задуматься не только о госполитике по этому вопросу, но и о моем собственном отношении к ней. Великая Отечественная война была важнейшей и неотъемлемой частью советской идеологии. Сейчас взгляды на этот счет у наших соседей далеко не так однородны, как это было в советское время. Менялись они постоянно, как во времена перестройки, так и в первые годы государственной независимости.
В России советско-немецкую часть Второй мировой по-прежнему именуют Великой Отечественной, и она продолжает играть важную роль в идеологии страны. Последнее время эта роль даже усилилась — снимаются новые передачи и фильмы о войне, публикуются статьи о вкладе в победу над фашизмом. В этом слышится вполне закономерный ответ текущей идеологической ситуации в Германии, где в связи с празднованием юбилея падения Берлинской стены предпочитают говорить о жертвах коммунистического режима. Усилилось внимание к фигурам и мифологии фашистского рейха. Впрочем, по словам Питера Яна, интерес к деятелям вермахта характерен и для современной германской науки. В Белоруссии, как рассказала коллега одного из оппозиционных, по ее собственным словам, изданий, эта война именуется исключительно Второй мировой, и она остается краеугольным камнем формирования государственной идеологии независимой Белоруссии. При этом неизменно подчеркивается более значимый вклад белорусского народа в победу и более значительные жертвы со стороны Белоруссии. В Узбекистане в учебниках и официальных источниках она упоминается только как Вторая мировая, а 9 мая не является государственным праздником и выходным днем. Роль Узбекистана в войне почти предана забвению. Что касается места этой войны в истории Казахстана, то официальная версия остается традиционной, если ее и коснулись изменения, то похожие на те, что произошли в современной российской трактовке. Праздник Победы у нас по-прежнему отмечается на госуровне и является выходным днем. До сих пор молодожены возлагают цветы на мемориал Славы в парке им. 28 гвардейцев-панфиловцев. Хотя детально новое поколение вряд ли представляет себе эту войну. Но это, скорее, связано с общим падением уровня образования и науки, которое касается не только истории. Отечественные историки больше заняты поиском древних корней, в этом главная задача науки и столп идеологии молодой государственности.
Что касается личного отношения, то из школьного детства помню, что тема ВОВ муссировалась постоянно. Мемориалы боевой славы уподоблялись местам языческого культа предков. Постоянные встречи с ветеранами, разговоры о долге молодых перед старшим поколением выполняли не только важную идентификационную функцию, но и позволяли удерживать общество в традиционном консервативном ключе, ориентируя его на ценности прошлого. Обратной стороной декларирования борьбы за мир во всем мире был культ милитаризма, оправдываемый формулой «Чтобы помнили». Поэтому к военной тематике у меня двойственное отношение. С одной стороны, я, бесспорно, признаю значение вклада советских людей в победу над фашизмом, с другой — бессознательно, до невроза, раздражаюсь от всякой милитаристской символики. Не люблю фильмы про войну и армейскую жизнь. Не тороплюсь посещать военные памятники. Но отнюдь не из-за неуважения к памяти павших.
Экскурсия в Карлсхорсте поразила меня спокойным и взвешенным подходом. В войне не бывает победителей и побежденных, есть только жертвы. Ведь речь идет о миллионах прерванных и разрушенных жизней, и не важно с чьей стороны. И чтобы это не повторилось — мы не должны забывать об этом. Поэтому главная мораль не в том, чтобы победить врага, а в том, чтобы его не создавать, пугая ужасами, не важно, коммунистического, фашистского или какого-то еще режима. Еще важнее — готовность изучать прошлое, допуская разные взгляды, уважая и споря с иными точками зрения, руководствуясь при этом не только эрудированным кругозором, но и нравственно-этическими ценностями, определяющими позицию культурного человека.
Идентификация по пальцам
После Карлсхорста весьма символичным оказалось посещение музея иммигрантов в Кройцберге, самом восточном районе Западного Берлина. Там всегда охотно селились иммигранты. Его близость к стене делала в период холодной войны жилье, расположенное там, более дешевым и доступным. Германии были нужны новые рабочие руки, особенно тонкие женские пальцы, способные собирать электронику. В Кройцберг прибыли не только турки, но, как рассказали в музее, переселенцы из Анголы, Туниса, Вьетнама. Кстати, вьетнамцы, как выходцы из соцлагеря, селились по восточную сторону стены. Волн иммиграции было несколько. Иммигранты покидали свои страны, и их принимали в Германии по экономическим, социально-политическим, культурным причинам. Все же производственная была на первом месте — не хватало дешевых рабочих рук. Немало немцев переселилось из Казахстана и России. Это отразилось и на немецкой топонимике. По словам Йорга, в Германии существуют целые улицы с названиями разных мест нашей страны, откуда приехали переселенцы. Например, в одном из немецких городов есть улица Щучинская, названная так в честь города в Восточном Казахстане. Германия решала свои экономические проблемы, а иммигранты — свои. Они искали лучшей доли, покидая неблагополучные страны. На протяжении своего более чем 300-летнего существования Кройцберг принял иммигрантов из самых разных частей света. В музее можно познакомиться с обстановкой и бытом его обитателей. Фотографии, слайды, фильмы, интервью развернут перед вами богатую историю этого района, его меняющегося облика и населения.
Когда мы были в музее, там готовилась к открытию выставка, посвященная проблемам идентификации иммигрантов в Германии. Надо заметить, что сейчас часть их составляет серьезную проблему для этой страны. Утром я увидела по местному телевидению небольшой сюжет о женщинах азиатской внешности в платках и длинных юбках, которых можно нередко увидеть на улицах Берлина. Таких немало и в Алматы. У нас их называют беженцами, цыганами или чеченцами, в Таджикистане — люли. Как сказал Йорг, это турецкие курды. Они не имеют документов. Из сюжета было ясно, что женщины недоброжелательно настроены к камере — они повышали голос и осыпали бранью корреспондента. Тут же промелькнул эпизод — скамейка в центре города, заваленная мусором и бутылками. В Алматы такое не редкость, для немцев же — вещь недопустимая.
Революционеры-священники и застенки Штази
Поездка в Лейпциг на следующий день была по-своему увлекательной. В программе этот город оказался не случайно. Лейпциг — колыбель мирной революции за освобождение от социалистического режима и объединение Германии, которое началось в протестантских церквях. Нас повели в один из главных соборов города, где проходили первые революционные проповеди. Так что можно сказать, что первыми революционерами были священники. С одним из них мы встретились за обедом, и он рассказал о своей мирной борьбе. На вопрос, какую роль церковь и религия играют в политической жизни Германии сегодня, активист освободительного движения ответил, что священником уже не работает, а церковь так и не смогла укрепить свои властные позиции, когда пользовалась авторитетом у немецкого народа. Помимо религиозности одной из причин мирных демонстраций, по словам экскурсовода, была и тяжелая экологическая ситуация, сложившаяся в Лейпциге из-за добычи угля. Производство давно закрыто, но безработных по-прежнему много.
Далее по программе — посещение музея «В круглом углу» и архива гражданского движения Лейпцига. Как оказалось, «Круглый угол» располагается в бывшей штаб-квартире Штази управления Министерства государственных дел ГДР, у которого жители Лейпцига собирались на протяжении нескольких месяцев, пока в декабре 1984 года он не прекратил свое существование. Теперь сюда водят экскурсии, рассказывая о безнравственных методах слежки и вербовке агентов для охранки. В комнатах, по словам экскурсовода, в нетронутом виде располагается обрудование Штази — странные приспособления, по которым на первый взгляд не догадаешься об их назначении. Вот аппарат для распечатывания конвертов. Как нам пояснили, при его помощи коварные сотрудники Штази извлекали из писем западногерманские марки, которые жители ФРГ посылали своим бедным родственникам в Восточную Германию. Штази забирали их себе, чтобы затем тратить в заграничных командировках. Правда, зачем западные немцы присылали их в ГДР, где имела хождение другая денежная единица, непонятно. А вот почтовые штемпели разных стран, которые подделывали в Штази, отправляя письма несведующим близким своих сотрудников, «чтобы ввести в заблуждение об их настоящем служебном местоположении», как пояснил нам Роберт. Белорусские журналисты увидели на одном из штемпелей ошибку в написании слова «Минск». Сотрудники Штази были не только страшно коварны, но вопиюще безграмотны — резюмировала я. И поинтересовалась у Роберта: разве сейчас в Германии нет тайной разведки? «Есть, — ответил он с улыбкой. — Но методы работы изменились». Попыталась подключить воображение, но на ум не пришло ничего, кроме фильма «Никита».
Затем нас повели в Форум современной истории Лейпцига, созданный фондом Дома истории ФРГ. Выставка открыта 12 лет назад и представляет собой свидетельства угнетения восточных немцев коммунистической пропагандой на протяжении существования стены. С удивлением смотрю на плакаты с красными надписями — «Пушкин», «Чайковский». «Да, да. Русская культура в период советской деспотии использовалась для коммунистической пропаганды», — пояснил Роберт. В музее запрещено фотографировать, нужно спецразрешение администрации. Это объясняется соблюдением авторских прав — экспозицию составляют предметы из личных коллекций немецких граждан.
Коммунизм по-берлински
Гете-институт оплачивал нам не только проживание и питание, но и проезд. Каждый день выдавался билет на однодневный проезд в метро, электричке и автобусе. Но сколько мы ни ездили в метро, я ни разу не видела там контролеров. «Проверяют ли билеты?» — интересуюсь у Роберта. Оказывается, проверяют, но не всегда, современное немецкое общество держится на доверии. «Это и есть коммунизм», — говорю я. Роберт смеется. Другой случай — собираемся на остров Музеев. «Возьмите журналистские удостоверения, — советует добрый Роберт. — По ним вас пропустят бесплатно». И правда, в музей античного искусства моих коллег по их украинским и русским документам пропускают без денег. Я же, оставившая свои в отеле, плачу пять евро, о чем нисколько не жалею. «Это уже какой-то перманентный коммунизм для журналистов всей планеты», — размышляю я.
Берлин продолжает оставаться центром социалистического сопротивления. Так, например, Кройцберг вошел в современную историю Германии не только как иммигрантский район. Хотя это не входило в программу мероприятий, я узнала, что он приобрел широкую известность благодаря «Берлину 36», небольшой территории в восточной части округа, окруженной с двух сторон Берлинской стеной, превратившейся в 70—80-е годы прошлого века в центр контркультуры и сквоттинга, самовольного заселения пустующих квартир. В 80-е это место представляло собой сборище старых нежилых домов, где вначале селились только бедные переселенцы. Потом туда стала приезжать и немецкая молодежь. Власти разрешили легализовать захваченное жилье, квартиранты объединялись в кооперативы и договаривались с владельцами об арендной плате. Когда столицу перенесли в Берлин, туда хлынули западные чиновники и бизнесмены. Скупая дешевые дома, их новые владельцы поднимали цену на жилье, предпочитая сдавать дороже под офисы уже отремонтированные здания. Жильцы начали сопротивляться, поскольку не могли платить больше, а переезжать было некуда. Одно из первых, получивших широкую известность дел — жители Йорка (местечка в Кройцберге) против квартирного спекулянта Марка Вальтера.
В канун Рождества
Во второй половине ноября Берлин начинает жить предрождественской жизнью. Всюду нарядно украшенные помещения, елки, Санта-Клаусы. Но главная достопримечательность города в этот период — рождественские ярмарки, которые устраиваются чуть ли не на каждой площади, коих превеликое множество. Почти на каждой — свое колесо обозрения. И крутятся они, на взгляд наблюдателя, как заметил коллега из Узбекистана, быстрее наших. Работают ярмарки допоздна. Темнеет в Берлине раньше, чем у нас, так что огни зажигаются, создавая атмосферу рождественской ночи, уже около шести вечера. На ярмарке весело, продаются разные кулинарные изделия: очень вкусная сдоба, особые берлинские сладости — большие разноцветные яблоки в вишнево-ликерной и молочной шоколадной глазури. Невозможно удержаться в зимний дождливый вечер и не выпить горячего грога или глинтвейна. Последний особенно вкусен. Туристы охотно покупают разные сувениры — шапочки с надписью «Я люблю Берлин» или уютные светильники с забавными картинками и городскими видами. Удовольствие доставляет и сама прогулка по центру города, где архитектурные достопримечательности и музеи встречаются на каждом шагу. Берлин действительно центр культурной европейской жизни. Выставки, концерты, модные акции, островки субкультурной альтернативы составляют неизменный облик вечного города, атмосфера которого хорошо передана в философском киноэпосе Вима Вендерса «Небо над Берлином». Побывав в этом городе, вы поймете — почему его жителям завидуют даже ангелы.
