Ровесник века, Николай Симонов изведал немало невзгод. Он уходил из Александринского театра сам, несколько раз его пытались оттуда исключить. С полным знанием дела он мог отразить в образах сцены пути и перепутья драматичной эпохи, поражая достоинством, силой таланта, вызывающей точностью обобщений.

Величие Симонова сказывалось в том, что правда всюду и всегда оставалась многогранной. Трагедию у него неизменно окрашивала романтика. Всюду он оставался верен авторскому стилю, разве что иногда мягко увеликанивал масштабы личности героя; тут уж актер ничего поделать с собой не мог.

Всякому известно, что режиссеру положено умирать в актере. Симонов как мог противился этому и милостиво даровал режиссеру жизнь. Потому что режиссером большинства сыгранных им ролей был сам Симонов. Много лет назад он написал статью о творчестве актера. "За каждым произведением искусства мы узнаем его создателя", - утверждалось там. Сказанное прямо относилось к нему самому. Но может ли сойти за трагика актер, не сыгравший ни Отелло, ни Гамлета, ни Лира - вообще ни одной шекспировской роли? Правильный ответ: понятно, не может! куда там! Неправильный ответ: пожалуй, едва ли... но бывают же исключения...

Искусство живо неправильными ответами. Его спасают редкие исключения. Однажды в Александринском театра Симонову все-таки пообещали шекспировскую роль. То была роль Отелло в постановке Сергея Радлова. Он получил возможность выступить в ней после Юрьева и Певцова. Симонов добровольно отказался от этой затеи. Полушутя-полусерьезно он заметил, что не хотел бы обидеть Юрьева неизбежными сравнениями, ведь ему был обязан приходом в этот прославленный театр. А Певцов - тот сам признал превосходство Симонова-трагика, именно трагика, посмотрев его в одной современной роли. Осенью 1930 года Певцов писал о нем жене - балерине Наталии Камковой: "Громадный классный актер... Уступаю ему самое первое место на нашей сцене". Пускай Илларион Николаевич чуточку увлекся. Так или иначе, ведущее место Симонова на Александринской сцене выяснялось без поддержки Шекспира.

Симонов - талант чисто моцартианский по природе - играл пушкинского Сальери. "Маленькие трагедии" Пушкина ставили Леонид Вивьен и Антонин Даусон сорок лет назад - премьера вышла в 1962 году. Симонов могучими пластами вздымал пушкинский текст, играя не слова и афоризмы, а мысли и стремления. Казалось, будто он не меньше самого поэта знал о своем Сальери. Голосоведение актера, читавшего белые стихи, опять могло быть уроком вдохновенного мастерства.

Симоновский Сальери не то чтобы изверился в правде на земле - он пылко исповедовал открытую им истину о том, что правды нет и выше. Для героя то было открытием утверждающего значения, он был одержим своей неправедной верой. Совершаемое злодеяние виделось ему великим подвигом. Гонитель был фанатично убежден в своей благочестивой правоте: он лучше Моцарта знал, что нужно для судеб искусства. Это было по-настоящему трагедийно. Да мелкого и не встречалось в мотивировках Симонова-истолкователя.