Клезмерские капеллы - еврейские оркестрики и ансамблики - нынче в большой чести. Их привечают и на питерском фестивале СКИФ, и в московских клубах для продвинутых вроде О.Г.И. Странноватая музыка, бывшая когда-то в ходу в Одессе, Кишиневе и бесчисленных южных местечках, одновременно разухабистая и томительная, по-европейски сентиментальная и по-балкански витиеватая, теперь кажется манной небесной для изголодавшихся по всему неакадемическому. Мяукающие кларнеты и замысловато пиликающие скрипочки под непременный "бум-цик, бум-цик" большого барабана становятся отличной альтернативой и классике, и року, и навязшей в зубах ирландщине. Ну а если кто-то из современных клезмеров еще и поет что-нибудь еврейское народное на идиш - счастью публики нет конца.

Фестивалю, всецело посвященному клезмерскому искусству, казалось бы, весьма естественно эксплуатировать его вновь обретенную репутацию и обживать место, уже завоеванное клезмерами в современном культурном ландшафте. Сам по себе концертно-образовательный характер этого международного (но, понятно, не слишком интернационального) мероприятия не имел к тому никаких противопоказаний. Участие в фестивале таких звезд, как американские еврейские шансонье Адриана Купер и Залмон Млотек, английский кларнетист Мерлин Шеферд (в роли мэтров), а также народный акын Псой Короленко, и прелестных ансамблей Klezmerband из Харькова и "Добраночь" из Петербурга (в роли учеников-подмастерьев) обещало полный успех благородной затее. Финальный концерт в Доме актера показал, что успех был. Но затея была другая.

Концерт, выдержанный в почти забытом (и заслуженно!) ныне формате "смотра строя и песни" (с сольными и ансамблевыми номерами и обязательным хоровым финалом), явил сочувственно настроенной публике удивительное сходство всего "Клезфеста" со скаутским лагерем. На фестивале собрали музыкантов из самых разных городов и стран (от Москвы до Челябинска и от Израиля до Швеции), находящихся на самых разных профессиональных уровнях (от профессионального деревенского тамады до музыковеда-любителя и от натурального еврейского скрипача до студентки музучилища). Всю эту разношерстную компанию поместили подальше от центра города (по версии самих участников - чтобы не сбегали с занятий) и на протяжении четырех дней с раннего утра до ночи учили говорить на идиш, петь и играть, но - главное - страстно любить еврейскую музыку. В роли каковой безропотно признавалось все, что было написано на идиш. Отсутствие чего бы то ни было специфически национального в поразительно безвкусной по большей части музыке с лихвой искупалось патриотически-бравурным содержанием текстов. В результате хитами "Клезфеста" стали скучнейшие театральные песни из американских мюзиклов 20-30-х годов и уныло-пафосные "песни борьбы и труда".

А излюбленным способом музицирования оказалось нестройное хоровое пение. В концерте со всем этим сомнительным материалом, представленным силами самородков-энтузиастов, привкус третьеразрядной эстрадной самодеятельности был неизбежен и неискореним. Не помогло ни постоянное присутствие "вкусного" инструментального ансамблика на сцене, ни выступление сводного клезмерского оркестра под управлением Мерлина Шеферда, предварительно, в полном соответствии с фольклорной практикой разучившего по слуху ряд вполне еврейских мелодий, ни, наконец, восхитительное соло самого Шеферда. Впрочем, публика нисколько не казалась обескураженной. Ведь истинным содержанием концерта была не музыка и, тем более, не ее качество, но идиш.

Идиш сам по себе, вне связи с высоким или даже попросту добротным искусством. "Наш идиш", - как сказала Адриана Купер.

Разумеется, "наш идиш" заслуживает всяческого почитания, а клезмерская культура велика и могуча. Но вряд ли стоило насильственно возвращать ее из просторов культуры вообще в узкие пределы того самозамкнутого явления, которое в прежние времена называли культурой малых народов.