Как я провел этим летом этими друзьями

Мы с моими актерами, группой «Зажги мой огонь», после гастролей решили провести отпуск вместе и сняли дом в Севастополе.

Нас было семеро плюс ребенок. Поехала с нами и Гусева — со словами «все-таки веселые они у тебя».

Ясно, что при человеческой и художественной близости бытовая близость — это испытание. Одно дело — в Москве встречаться, и совсем другое дело — делить, так скажем, кров. Или туалет.

В частном доме возле Херсонеса, где были — о радость! — комнаты для всех, кухня, сад, веранда под виноградом, мангал — было все! — наметился небольшой изъян. В туалете была сломана защелка, и никто из мужчин не взялся ее починить. Режиссер Б сказал, что лично он прекрасно «дотягивает дверь на себя».

Остальные мужчины промолчали. Скоро стало ясно, что они «не дотягивают».

Тогда Гусева придумала первое из неформальных правил нашей коммуны — стучать в туалет.

Поначалу правило работало. Но со временем мужчины в коммуне стали его забывать. Или врываться с похмелья. Гусевой это казалось нарушением прав женщины.

Однажды утром в очередной раз актер Y открыл дверь туалета, за которой была Гусева. Все проснулись от крика.

— Почему, вот почему?! — раздавался разгневанный голос Гусевой. —  Почему мужчины в нашем доме никогда не стучат в туалет?!

— Я не хотел! Я забыл! — убивался актер Y.

— Нет, ты не забыл! То есть да, ты забыл! — мстительно рассуждала Гусева. — Но это системная вещь: мужчины все забывают, а женщины должны все помнить!

— Знаете что, я возмущена! — Гусева пошла по дому в поисках слушателей. — Это какое-то мужское господство! Всем известно, что гигиена женщины занимает больше времени. А тут какое-то мурло врывается. А ведь так у женщины может развиться какой-нибудь невроз!

И вот однажды утром Y долго стучался в туалет, пока Гусева строго не сказала ему:

— И нечего тут стучать. Там Саша.

— Все-все, мать — это святое.

Дело в том, что мои актеры называют меня «мать». Актер Y сел ждать. Иногда он роптал под презрительным взглядом Гусевой. Она вытирала полотенцем посуду.

— Что ж так долго... — бормотал Y нервно. — А может, она заснула там? Гусева, может, глянешь?

— И не подумаю, — отвечала Гусева.

Через десять минут я вышла из своей комнаты сонная, в пижаме и спросила:

— А чего вы под туалетом стоите?

— Е-мое, Гусева! Ты со своим туалетом  совсем уже! —  вскричал Y и рванул дверь.

Так права мужчин и женщин в туалете были восстановлены. Второе неформальное правило коммуны было выработано в борьбе с агрессией. При вечернем миролюбивом вроде бы просмотре фильма на миролюбивое вроде бы замечание актер Y вдруг закричал актрисе Х:

— Я попрошу мне здесь не указывать, умная нашлась!

Утром Y извинился за свой пассаж и купил дыню. Так появилось второе правило: за хамство каждый покупает витамины.

Чтобы женщины не убивались на кухне, было введено правило, что каждый что-то готовит.

— Приготовлю-ка я вам настоящую узбекскую шурпу... —  мечтательно сказал режиссер Б.

Шли дни, шурпы все не было.

— Нет подходящей кастрюли, — разводил руками режиссер Б, презрительно глядя на хозяйские плошки. — Тут большой казан нужен.

Однажды я уехала на вокзал за билетами, оставив Гусеву на хозяйстве. Ей поручено было проследить за исполнением завтрака и вывести актеров на рынок. Я позвонила и проверила.

— Саша, они не выходят! — кричала Гусева в трубку, слышны были улюлюканье и хохот. — Они меня не слушаются!

— Скажи им, что я сказала!

— Я говорила! Но они не идут.

— А что они делают?

Гусева замолчала.

— Они стоят на кровати актера Х и ловят вайфай.

Шесть взрослых людей, друзей, коллег стояли на кровати частного дома и искали средство коммуникации.

— Гусева! Выводи всех силой! — сказала я голосом командарма. — И чтоб к моему приезду все купили!

И они купили все. Кроме сливочного масла.

Интересы внутри группы разнились. Одни по ночам гуляли с девушками. Или с Виталиком. Нашим севастопольским другом.

А актер Y ночью ел. Однажды я проснулась от хруста. Холодильник был у меня в комнате. Вместе с актером Y. Он засунул голову внутрь и ел индюшачью ногу.

Я подумала, что сплю, посмотрела на часы. Было три ночи.

— А ну брысь отсюда! — сказала я.

— Ухожу, мать, ухожу, —  сказал артист, забрав припасы.

Утром у порога комнаты валялась ставрида.

Сознание рисовало страшные картины. Но у каждого ведь свои предпочтения, не так ли? Толерантность прежде всего.

Однажды мы пришли с прогулки вымокшие, замерзшие и голодные, а режиссер Б. именно в этот вечер приготовил настоящую узбекскую шурпу. Он купил казан.

Словом, кроме правил работало и еще одно  — забота. А может, и любовь.

А Гусева вспоминала потом наш отдых:

— Все-таки веселые они у тебя!