Здание художественного музея в Ханты-Мансийске не похоже на Сикстинскую капеллу. Его крышу венчает небольшая ротонда, и никакого дымохода там нет. Но в прошлую среду горожане нет-нет да и поглядывали в небо: вдруг из ротонды повалит белый или черный дым? Уж больно антураж напоминал выборы папы римского: закрученная интрига, закрытые двери, секретность, минимум новостей, одни слухи да сплетни. Вот только вместо кардиналов 100 «депутатов от культуры» из разных районов Ханты-Мансийского автономного округа.

Именно так шло обсуждение кандидатур на пост главы департамента культуры окружного правительства. Шесть кандидатов, прошедшие через сито народного голосования в интернете, представляли свои программы профессиональному сообществу. Оно определяло самых достойных, которые в итоге попадали в последний круг выборов — на телевизионные дебаты в прямом эфире с народным SMS-голосованием.

Именно по такой схеме с небольшими вариациями в ХМАО вот уже второй год отбирают кандидатов на многие должности в окружном правительстве — это ноу-хау губернатора Натальи Комаровой. Она же ставит и финальную точку в избирательной кампании, своим указом (по-другому закон не позволяет) назначая на должность одного из трех наиболее понравившихся избирателям претендентов.

Когда два года назад Комарова решила на практике опробовать свою идею «народных выборов» чиновников, она на многое не рассчитывала.

— Меня бы устроило, даже если бы десять человек поучаствовали в обсуждении, — говорит она. — Потому что для меня главное, что я создала условия для такого обсуждения. Но когда в голосовании начали участвовать по 30 тысяч человек… Я такого не ожидала. Оказалось, что мы попали в нерв общества, нашли то, что им востребовано.

И правда, хотя всю процедуру выборами формально назвать нельзя (последнее слово ведь все равно остается за губернатором, который теоретически может и не согласиться с гласом народа), предвыборная борьба идет самая настоящая. Здесь и война компроматов, и эмоциональные дебаты на интернет-форумах, и (куда ж без этого?) обвинения в использовании административного ресурса, и попытки повлиять на итоги интернет-голосования.

А особый накал нынешних выборов вызван еще и революционной ситуацией в местной культурной среде. Три года тянулось открытое противостояние назначенного в 2010 году главой департамента культуры Александра Кармазина и его подчиненных — руководителей крупнейших театров, музеев и концертных залов. Воевали по-взрослому — с открытыми письмами, увольнениями, уголовными делами, реанимациями, судами.

Кармазин войну проиграл — отпуск, отставка, «ссылка» куда-то в сторону Югорска.

В любом другом регионе России уход одиозного чиновника закончился бы кулуарными консультациями и назначением его клона. Но не в Ханты-Мансийске, где привыкли к совершено другой практике.

— Когда образовалась эта вакансия, с меня сразу стали требовать: что такое, почему не объявляете начало «народных выборов»?! — усмехается губернатор.

Требовали не просто так. К тому времени югорцы явно вошли во вкус: за два последних года они поучаствовали в четырех подобных избирательных кампаниях.

Наталья Комарова особо и не сопротивлялась. Как оказалось, в признании собственной кадровой ошибки нет ничего страшного. Особенно если сделать это открыто, а исправлять ее доверить избирателям. Ошибка-то и вправду была серьезной, если превратила тихий Ханты-Мансийск в вулкан страстей. И то сказать — назначить куратором культуры человека с прошлым школьного военрука…

Идет война культурная

— Для меня последние три года работы как двенадцать лет каторги. Что мы за это время с департаментом культуры обсуждали? То, что у меня в душе: просвещение, развитие искусства, культуры? Нет, только то, за что и по какой статье я могу сесть. Я однажды даже встала на каком-то совещании у Кармазина и говорю: вы меня тюрьмой не пугайте, у меня мама сидела в 37-м и научила меня сумку собирать — она у меня у порога стоит…

Ирина Ткаченко, гендиректор концертно-театрального комплекса «Югра-Классик», — фигура для местной культуры знаковая, ее харизмы хватит на десятерых. По звонку к ней не идут, а бегут. Разговор с подчиненными после отпуска она начинает с вопроса: «Что у нас здóрово?», давая понять, что просто «хорошо» в ее вотчине быть не может. Валерий Гергиев и Мариинка для нее «наши родные», Олег Табаков, Борис Эйфман, Петр Фоменко — «замечательные наши друзья». В ее центре один из лучших органов в Европе, в залах кресла со специальными акустическими спинками («Итальянцы сказали: вы первые русские после Николая ІІ, кто у нас такие заказывает»). Она приехала в Югру почти 40 лет назад из Магнитогорска.

— Мой первый концерт был 7 ноября 1974 года. ДК «Сургут», на улице минус тридцать девять, в зале все в тулупах, на сцене одноколесный велосипед и матерные частушки. Я тогда сказала подруге: «Ира, надо брать власть в свои руки или драпать отсюда». А драпать не в моем характере. Моя мама строила Магнитку. Она приехала в Сургут и сказала: «Это Магнитка 30-х годов. Я выжила, и ты выживешь». И уехала. А я осталась работать.

Ирина подняла культуру сначала в Сургуте, потом, в 90-е, в Ханты-Мансийске. Это ведь для всей остальной России 90-е были «лихими», а для Ханты-Мансийска — золотыми.

В 1993 году округ получил статус субъекта Федерации и смог сам распоряжаться своим бюджетом. Людям, которые раньше все нефте- и газодоллары отправляли в Москву, на голову свалился бюджет, о котором не мог мечтать ни один российский регион. А людям культуры повезло дважды, ведь в распорядителях денег оказался губернатор Александр Филипенко — человек с узкой дипломной специализацией «инженера-строителя дорог», но с широкой душой и тягой к прекрасному.

В итоге в Ханты-Мансийске появился, конечно, и новый мост через Иртыш, но кроме него и новые здания Музея природы и человека, и художественного музея с картинной галереей, и школа искусств, и концертный центр «Югра-Классик»… Причем все такого масштаба, что на их фоне теряются не лишенные помпезности здания нефтяных компаний и обслуживающих их банков, при строительстве которых тоже ведь не жалели этажей, стекла и металла.

— Помню, сначала мы в правительстве обсуждали, что нужно построить обычную музыкальную школу, — вспоминает один из творцов ханты-мансийской культурной революции 90-х, первый местный министр культуры Александр Конев. — А в итоге дошли до идеи школы искусств и интерната при ней, чтобы можно было свозить талантливых ребят из самых далеких деревушек. Из Москвы тогда приезжали чиновники и кривились: «В какой-то тьмутаракани они строят школу искусств, хотят, видите ли, привозить детей со стойбищ и учить их хореографии. Да кому это надо?»

Оказалось, надо. Скоро в Ханты-Мансийске открылся первый в России филиал Гнесинки, потом — других статусных вузов. Появились и кино-, и театральные фестивали. Было время, на культуру здесь тратили до 6% местного бюджета, да еще нефтяники регулярно денег подкидывали.

— Мы их убеждали, что это нужно им же самим, что это инструмент развития, а не черная дыра, — вспоминает Александр Конев. — Мы говорили: «Подумайте, ведь эти люди — ваши будущие работники».

Конева местная культурная общественность до сих пор считает идеальным министром культуры. Но он ушел на пенсию. Тем разительнее был контраст с новым руководителем, Александром Кармазиным, которому теперь злорадно поминают прошлое школьное военрука. Не сошлись новый министр и местная интеллигенция характерами и мироощущением. «Два мира, два детства», — кратко характеризует эту пропасть Ирина Ткаченко. Очевидно, миры параллельные, не пересекающиеся.

— Мы воспитывались с прямой спиной, нас слушали, нас уважали. А тут вместо разговора партнеров и друзей нам вдруг предлагают манеру разговора, когда в ответ на мои слова «мы коллеги» я от Кармазина слышу: «Кто коллеги? Я начальник!» Мы десять лет ездим с концер-тами по самым далеким деревушкам — на вертолетах, пароходах, перекладных, к нам бабушки за десять километров приходят, чтобы увидеть, что такое скрипка, а он мне говорит: «Что вы там шляетесь по своим речушкам?»

— Изначально у человека заданность была не та, — объясняет более толерантный и спокойный Конев. — Кармазин мне сразу сказал: «Я пришел разгребать твое наследие, уберу всех твоих директоров». Я говорю: «Саш, ты что? Они же тебя сделают лучшим министром культуры, только не мешай им работать. Музей природы и человека в 2008 году признан лучшим музеем России. Центр ремесел — потрясающее учреждение: восстанавливает старинные промыслы, дает людям работу…»

Но Кармазин совету предшественника не внял — начал менять директоров, урезать финансирование и штаты. Кто не хотел уходить сам, становился фигурантом уголовных дел.

— Очень скоро все поняли, что финансирование твоего учреждения зависит от степени личной преданности руководителю департамента, — говорит Ксения Илауски из Центра народных художественных промыслов и ремесел.

Ее мать, директор центра Ольга Бубновене (еще одна знаковая фигура для югорской культуры), последний год под следствием. За то, что на 23 Февраля и 8 Марта без санкции департамента (которой по закону и не требуется) выписывала всем сотрудникам премии. За два года набежало по 38 тысяч на каждого. Но уголовное дело возбудили только за то, что она выписывала премии и себе. Так дело о 38 тысячах рублей превратилось в громкое «антикоррупционное расследование».

— Два раза прокуратура отказывала в возбуждении уголовного дела, но Кармазин все равно посылал им документы и с третьего раза нашел следователя, который дело возбудил, — рассказывает Ксения Илауски. Именно она сейчас руководит центром: мать от переживаний уже побывала в реанимации, и сейчас врачи никого, кроме родных, к ней не пускают. — Приходили с обысками к половине сотрудников. Заместитель директора, когда к нему пришли, даже посмеялся: «А что искать будете? Думаете, директор у меня свои премии хранит?»

Дошло до абсурда: театры, музеи, творческие центры стали оспаривать едва ли не каждое решение департамента культуры в судах. У одного Центра ремесел сейчас в разных инстанциях 25 дел о признании незаконными приказов и распоряжений бывшего начальства.

Удивительно то, что на фоне подобных скандалов Кармазин продержался в должности три года. Но в конце концов терпение у губернатора лопнуло: в июле на одном из совещаний Комарова устроила Кармазину разнос за плохое обеспечение библиотек книгами, а в конце сентября отпра-вила в отпуск с последующей отставкой.

Выходит, губернатор признала-таки собственную кадровую ошибку. Заодно стало понятно и почему она так активно продвигала практику «народных выборов» чиновников.

Три года назад Наталья Комарова попала в Ханты-Мансийск, сама того не ожидая — варягом из Госдумы, без своей команды. В активе у нее были лишь давний и недолгий опыт работы заместителем губернатора на Ямале и хорошее знание нефтегазовой отрасли. В пассиве — отсутствие команды и абсолютное непонимание, на кого опереться в новом для себя регионе. Кого назначать руководить культурой? Спортом? Образованием?

Она сама рассказывает, что, когда только стала губернатором и потребовалось назначить нового куратора культуры, попросила своих сотрудников обзвонить все районные управления и провести своеобразное мягкое рейтинговое голосование: кто пользуется авторитетом, кого хотят видеть на посту руководителя?

Но чинопочитание убило замысел — собеседники называли исключительно своих начальников. Вот в итоге и назначили Кармазина, который к тому моменту дослужился до вице-мэра Ханты-Мансийска по социальным вопросам. Промахнулись… Второй раз не захотели. Тем более что к тому времени Комарова уже опробовала свое ноу-хау, которое позволяло хоть как-то бороться с кадровым голодом.

Идея была простая: не знаешь, кого назначить, — объяви открытый конкурс на вакантное место. Вроде на поверхности, а ни тогда, ни сейчас никто из губернаторов на такое не решается.

Выбираем всех: главврача, чиновников, омбудсменов

— У меня одно из ярких воспоминаний детства: 1986 год, «всенародные» выборы директора РАФа — Рижской автобусной фабрики. Я тогда жил в Омске, учился в школе, но не заметить эти выборы было невозможно: начало перестройки, обсуждение на всю страну, тысячи кандидатов, — делится воспоминаниями главный врач Окружной клинической больницы ХМАО Алексей Добровольский.

Не то чтобы он загорелся идеей поучаствовать в подобных выборах, но через четверть века именно на выборах ему пришлось доказывать право возглавить главную больницу округа.

Желающих посоревноваться, к слову, было немного. Ханты-Мансийск — город специфический. Мало того что его часто называют городом чиновников (производств мало, а вот бюрократии предостаточно), так еще и планка потребления явно завышена по сравнению с другими российскими городами.

— Народ требовательный. А все потому, что планка потребления в городе высокая, — поясняет Добровольский. — В Ханты-Мансийске ведь не заметили перестройку и кризис 90-х. Здесь людей не сокращали, не выгоняли — они, как обычно, получали зарплату, покупали машины, ездили отдыхать… Я приехал в город в 2001 году из Омска и поразился: заходишь в автобус, и все за проезд платят. Да в Омске в это время мужики контролерам морду бить бросались, когда те о штрафе заикались, — отправляли к директорам заводов, которые по полгода деньги им не платили. А тут — тихо заходят в автобус, компостируют билет… Я был поражен.

Эта ханты-мансийская требовательность не давала спокойно жить и врачам. Вроде что еще надо? На нескольких гектарах в центре города новая больница, в которой и стационар, и поликлиника, и новые, с иголочки, офтальмологический и онкологический центры, и бесплатная автостоянка на 400 мест, которой может пользоваться кто угодно. А на городских форумах только обсуждение очередей за талонами к врачам и конкурсы «на худшего педиатра».

Желающих ввязаться в таких условиях в публичную избирательную кампанию оказалось немного. На теледебатах Добровольский проиграл своему главному конкуренту 500 голосов, но выиграл во время голосования коллектива больницы. Все было по-честному: тайно, через КОИБ, который специально для этих целей привезли из избиркома.

В патовой ситуации губернатор посчитала более весомым мнение коллектива больницы.

— Сегодня приходят люди на прием по личным вопросам и как бы между делом говорят: «А я за вас голосовал». А дальше про то, что в детский садик очередь, квартиры нет, зарплата не очень высокая — помогите. И чувствуешь себя немного депутатом. Хотя на самом деле ты же просто главврач больницы… С другой стороны, пройдя через выборы, ты получаешь чуть другой ресурс — и человеческий, и управленческий, можешь по-другому разговаривать, в том числе с руководителями.

Врачи больницы вспоминают, что выбирать главврача было в диковинку.

— В правительстве могли сами назначить главврача, но решили отдать решение в руки народа — вроде чтобы не быть крайними, — говорит хирург Максим Малхасьян. — Одно дело ведь возмущаться назначенным руководителем, если ты им недоволен, а тут вроде как и не повозмущаешься: сами выбрали. Не слишком жестко я сказал? Вы там переформулируйте, если что…

Но зачем переформулировать, если губернатор говорит теми же словами:

— Самое важное в этом процессе — обсуждение. Кандидатам предложили объяснить свою позицию всем, ради кого они будут работать. А у тех, кто избирает, потом будет меньше шансов сказать: «Откуда мы знали, что он такой?» Мы задавали вопросы, он отвечал, мы выбирали не вслепую. И все должны нести ответственность за свой выбор.

За последние два года через сито выборов в ХМАО кроме главврача окружной больницы прошли директора департаментов образования и спорта, уполномоченный по правам предпринимателей.

Хороша процедура или плоха? Есть разные мнения. Так, Александр Конев смущен, что на нынешних выборах главы департамента культуры нет многих достойных, на его взгляд, людей, при этом «полно самозванцев».

— А когда я спрашивал у людей достойных, почему не пошли на выборы, они отвечали: «Не хочу, чтобы меня полоскали прилюдно». Конечно, многих смущает некая соревновательность, когда ты становишься главой департамента не за счет сделанного, а за счет лучше поставленного голоса, за счет унижения других.

Впрочем, для инициатора выборов вопрос публичности принципиальный:

— Всего один раз я позволила себе повлиять на ход выборов, вернее, повлиять на человека, чтобы он принял в них участие, — говорит Наталья Комарова. — У нас был хороший кандидат на пост главы департамента образования. Но на выборы она идти отказалась, сказала: «Вы же знаете, что я достойная кандидатура, зачем же я буду ходить и еще кому-то это доказывать?» Тогда и я сказала: «Если вы отказываетесь, то я, наверное, напрасно на вас рассчитывала. Потому что если вы боитесь публичности, если вы не способны выйти и доказать, что лучше других справитесь с этой работой, то вы не боец. А мне на этом месте нужен боец». Зацепила я ее этой фразой, она пошла на выборы. И, кстати, уверенно выиграла.

Влияние губернатора на итоги выборов — еще один аргумент противников югорских экспериментов. В «дружеской помощи» своим фаворитам Комарову обвинили еще во время первых выборов — главы спортивного департамента. Олимпийский чемпион по биатлону Евгений Редькин тогда совершил неожиданный рывок в народном голосовании с середины списка на первое место, и в этом заподозрили «руку Комаровой» — считай, сидела на телефоне и лично обеспечивала «своему» кандидату победу. Комарова этим обвинениям удивляется:

— Смысла мухлевать мне нет никакого. У меня всегда остается возможность единолично принять решение. То есть я обращаю внимание на итоги голосования, но имею полное право не согласиться с ними. Поэтому я никогда бюллетени не вбрасываю и не «подкручиваю» результаты. А граждане, кстати, это делают. Нам пришлось несколько раз модернизировать сайт, на котором идет первичное голосование, потому что было много желающих повлиять на итоги не совсем честным способом.

Звучит логично. Тем не менее и перед нынешними выборами говорили о предопределенности, что только добавило перцу избирательной кампании:

— Все это делается лишь для легитимизации назначения на должность нынешней и. о. главы департамента Надежды Казначеевой. Вот увидите, так и будет… — уверяет меня человек, активно включенный в избирательную кампанию. Ну, то есть Казначеева — это вроде как Собянин, а остальные кандидаты — вроде сборного Навального.

— Мне показалось, губернатор довольно искренне говорила, что у нее нет фаворитов и желания влиять на итоги выборов.

— Я могу поверить в ее искренность. Но в ее окружении слишком много людей, которые уже сделали свой выбор и обязательно навяжут его губернатору. Я знаю, сколько людей сейчас ходят и просят за Казначееву…

Мы разговаривали перед началом интернет-голосования. На нем Надежда Казначеева заняла третье место с 10% голосов. А вот с закрытого для публики «культурного конклава» в художественном музее мне приходит эсэмэс от одного из выборщиков: «1. Казначеева. 2–3. Носов, Чернышев. 4. Ганущак». Вам эти фамилии еще ни о чем не говорят, но я, успев накануне пообщаться с каждым из них, понял: теледебаты будут зажигательными.

Кто участвует в выборах

Это неправда, что у нас нет кадрового резерва. Он есть. Вопрос лишь в качестве. Практика югорских выборов показывает — все желающие поучаствовать в открытых выборах на государственные посты делятся на четыре категории: чиновники действующие, бывшие, романтики с большой дороги, городские сумасшедшие.

Последних пытаются отрезать (и правильно делают) на предварительной стадии отбора кандидатов, а первые и вторые имеют, к моему личному сожалению, больше шансов занять должность, чем третьи. Не совсем понятно? Пройдемся по конкретным примерам.

Pi = Gi × P ÷ d

По такой формуле избирали делегатов на конференцию деятелей культуры. Избавьте меня от необходимости ее расшифровывать — потратим время и место на полосе, но поймут все равно не все. Там есть и «количество делегатов для отдельного муниципального образования», и «количество организаций отдельного муниципального образования автономного округа», и «количество организаций ХМАО». А сама формула — часть приложения № 3, оно же «Порядок определения количества участников конференции от муниципальных образований на участие в конференции».

Трудно поверить, что подобные формулы и формулировки рождаются в департаменте культуры, а не в департаменте финансов или на какой-нибудь кафедре высшей математики. Но вот я сижу в кабинете той самой Надежды Казначеевой, которую оппоненты обвиняют в использовании административного ресурса, и понимаю: документ точно родился здесь. Никаких сомнений.

«Комиссар без револьвера» — рекомендуют Казначееву ее недоброжелатели. Ошибаются. Комиссары действуют, а не разговаривают. А в кабинете и. о. директора департамента культуры я сижу уже полчаса и все безнадежнее увязаю в трясине бюрократического новояза. «Отрабатываем проблемные блоки по какой-то территории…», «выходим на новый виток понимания решения вопросов…», «анализируем отчетность — насколько объективные отчетные отчеты мы получаем с той или иной территории по культурно-досуговой деятельности, по форме 7-НК например…»

Я даже думать начинаю громче — чтобы услышать свои мысли за этим нескончаемым напористым бюрократическим речитативом.

Тем удивительнее, что в этих словах, если все-таки вслушаться и разгрести тонны словесного мусора, можно найти зерна рациональности. За пару месяцев руководства департаментом эта женщина успела более-менее наладить отношения со всеми, с кем поругался ее прежний начальник. Она вернула директоров театров и музеев в коллегию департамента, откуда их исключил Кармазин. Она создала «советы директоров» — не те, которые в ОАО и ЗАО, а совещательные органы. Есть, например, в округе восемь театров, и все их руководители теперь входят в «совет директоров театров» — обсуждают и решают, на какие проекты и как правильнее потратить деньги.

И даже бывшие противники Кармазина говорят: Казначеева не его клон.

— Она по крайней мере готова к диалогу с нами, не закрыта и обсуждает проблемы, — уверяет один из моих собеседников, обиженный прежним куратором культуры.

— Я сейчас все делаю, чтобы было обсуждение вопросов со всеми заинтересованными сторонами и в принципе чтобы они были ориентированы на решение этого вопроса, и в те сроки, которые устраивают всех, — говорит ровно о том же, но на своем языке Казначеева, и что-то в моем организме начинает протестовать даже не на эмоциональном, а на физическом уровне. Я пытаюсь представить, как Казначеева будет общаться с Ириной Ткаченко — о душе, просвещении и искусстве. И не могу представить. Хотя, может, они и договорятся.

Надежда Казначеева за последние пятнадцать лет прошла все ступеньки российской бюрократической вертикали. Стоит ли ей теперь предъявлять лингвистические претензии? Я уже сомневаюсь. Вскоре становится очевидно: чем меньше человек проработал чиновником, тем меньше мутировал его язык.

Петр Носов и Константин Чернышев — еще два фаворита этих выборов. Они из второй категории — бывших чиновников. Оба какое-то время проработали на разных должностях в департаменте, возглавляли учреждения культуры. Носов уволился сразу после прихода в департамент Кармазина. Говорят, тоже под угрозой возбуждения уголовных дел. Занялся бизнесом, но вот решил вернуться. Чернышев проработал еще два года, но был уволен и получил черную метку после того, как оказался в делегации тех, кто пришел к губернатору требовать отставки Кармазина. Последний год числился на бирже труда и «понял, что значит семье с тремя детьми жить на семь тысяч рублей в месяц». Широкой публике они знакомы мало, поэтому — только пятое и шестое место в интернет-голосовании. Но на «культурном конклаве» поделили признание — разделили второе-третье места.

Носов угощает меня на своей кухне свежесваренной куриной лапшой. С Чернышевым мы встречаемся в кафе, но он ни-чего не заказывает — привычка экономить.

В Носове сразу чувствуется предпринимательская хватка и совсем не подспудное желание монетизировать культуру. Это вызывает противоречивые чувства. Ирина Ткаченко вспоминала, как ее на полном серьезе уламывали пустить в «Югру-Классик» с ее итальянскими креслами, органом и камерной обстановкой группу «Ленинград» — для повышения сборов и выхода на самоокупаемость. Она атаку отбила. Но где гарантия, что Петр Носов с его коммерческой жилкой не попросит о том же?

С другой стороны, Носову и его предпринимательской жилке благоволит тот же Александр Конев:

— Мы научились делать вкусный продукт, но не научились его продвигать. А кому нужен хороший концерт без зрителей? Нам надо учиться маркетингу.

Три года вне госслужбы почти изжили из лексикона Носова бюрократический новояз, но влияние его все равно ощущается, а время от времени он сбивается-таки на «округ передовой в проведении различных мероприятий и культурных программ». Хотя, может, эти родовые пятна бюрократии и обеспечили ему второе место в голосовании на конференции представителей культуры?

В Константине Чернышеве чувствуется режиссерское образование, конкурирующее с последующей карье- рой чиновника. Но что перевешивает — творческое или бюрократическое, — мне непонятно.

А вот я разговариваю с лидером интернет-голосования — заведующим кафедрой филологического образования и  журналистики Сургутского государственного педагогического университета Николаем Ганущаком.

Этот бюрократом не был ни минуты в своей жизни. Да и на выборы пошел не сам — уговорила творческая среда Сургута. Причем среди тех, кто выдвинул Ганущака, — театры, художественные школы, колледжи, подчиненные тому же департаменту культуры, а значит, Надежде Казначеевой.

Это своеобразная сургутская фронда — попытка региональных элит посадить в кресло чиновника своего человека. Но что показательно, выдвинула эта фронда не чиновника против чиновника, а полную его противоположность. Например, Ганущак уже два десятилетия возглавляет местный общественный фонд «Словесность»: издает журнал, проводит слеты молодых писателей. От департамента культуры за все эти годы не получил ни копейки:

— Мы как-то пару раз попробовали, а мне говорят: «Общероссийское совещание молодых писателей? Так это не наши писатели, нам этого не надо. Литературные чтения к юбилею Лермонтова? Так у нас дети и так в школах стихи читают». После этого мы поняли, что нам от них ничего не надо.

О чиновниках Ганущак говорит если не как об инопланетянах, то как о представителях другой цивилизации:

— Знаете, у меня такое ощущение, что чиновники просто не понимают, чем им заниматься. В департаменте написали программу развития культуры. Там одно новогоднее мероприятие — съезд Дедов Морозов — упоминается под разными названиями в четырех разных разделах. И, соответственно, финансирование выделяется на каждое отдельно. Если провести некий аудит, там найдется еще много интересных вещей, которые подтвердили бы, что люди просто не понимают, что надо делать, но они этим занимаются, просто потому, что выделены деньги и их надо освоить.

— Выделено, кстати, немало — два миллиарда рублей на год.

— Меня финансовые вопросы интересуют в последнюю очередь. Для меня два миллиарда — это вообще из области фантастики, потому что я по большому счету думаю не о деньгах, а об идее. Чиновникам интересно делить эти миллиарды, а мне интересно, как поменять отношение к культуре, чтобы она воспринималась не как культмассовая работа, а как отрасль, которая формирует сознание человека и его нравственную, эстетическую, этическую позицию.

Эта статья была написана за несколько часов до начала теледебатов в прямом эфире. Немного интриги, ожидания, и вот итоги SMS-голосования: Чернышев — Казначеева — Ганущак — Носов.

Теперь перед губернатором Комаровой сложный выбор. Из четырех кандидатов один — плоть от плоти бюрократической элиты, человек с сильным административным влиянием, знающий, как распределять и осваивать бюджеты, но не умеющий говорить с культурной общественностью на одном языке. Еще двое — бывшие чиновники со своими плюсами и минусами, четвертый — выходец из культурной среды, но чужой для бюрократической вертикали, с минимумом аппаратного влияния, наверняка способный рождать идеи, но не придающий значения финансовым отчетам и прочей бюрократической повседневности.

Трудный выбор (если он и вправду не предопределен) губернатор должна сделать со дня на день. Но не будем ее жалеть: сама на этот путь вступила. И, кстати, незаметно, что хочет с него сойти.

— Вы видите некую черту, за которой находятся должности, на которые вы никогда не будете назначать чиновников при помощи подобных «выборов»? — спрашиваю я у губернатора напоследок. — И давайте рассматривать все должности, даже те, на которые назначаете не вы, а Москва. Допустим, глава МВД округа…

— Теоретически такой черты нет. Обсуждать можно любого чиновника. Другое дело, что, возможно, лично я где-то предпочла бы профессионализм таланту в коммуникациях и публичности… — Комарова на минуту задумывается, будто перебирая в уме все должности своего правительства. — Допустим, директор департамента по недропользованию — людям может понравиться один, но я точно знаю, что другой человек более профессионален. Я бы назначила именно его… Да, я бы так поступила…

Выходит, те, кто метит в главы департамента недропользования, могут быть спокойны: им, как и раньше, для карьерного взлета потребуются только профессионализм и аппаратное влияние. Остальным стоит озаботиться уроками риторики и публичной политики — очередь до них может дойти довольно быстро.