Прощаясь с нацией, Борис Ельцин сказал: "Я сделал все, что мог". Это - дважды сущая правда: и в том смысле, что большего он сделать уже не в состоянии, - и в том, что все реально возможное в годы его президентства было сделано. С первым толкованием едва ли кто захочет спорить, а на второе я предвижу бездну возражений. В другой момент и я бы счел его несколько льстивым, однако по такому неординарному поводу, как добровольная отставка президента, я все-таки возьмусь защищать сказанное.
Для начала давайте перечислим хотя бы часть из того, чего не было в России до Ельцина, но имеется теперь. Свобода совести, передвижений, слова. Частная собственность. По всем правилам разделенные власти и функционирующие демократические институты. Основы современного гражданского права. Мне скажут, что все это в значительной (а порой и в решающей) степени еще только вывески соответствующих полезных вещей, а я отвечу: но ведь их просто не было. Мне скажут, что перечисленное не есть личная заслуга Ельцина - нельзя же все достижения страны приписывать одному человеку; а я отвечу: это ничуть не менее допустимо, чем списывать на него одного все провалы и ошибки, что делалось ежечасно. Раз уж эпоха - ельцинская, то и достижения, и провалы - тоже.
И потом, обратите внимание: я ведь не сказал, что за эти годы в России было сделано все, что нужно. Я сказал: было сделано все реально возможное при его президентстве - а это, согласитесь, не одно и то же. О Ельцине мы пишем в этом номере отдельно, и здесь я ограничусь лишь одним замечанием: наш первый президент оказался идеально соответствующим не только моменту, когда он появился на политической арене, но и стране, которую он возглавил. Этот тандем - мы и наш президент - мог, как выяснилось, многое (мы только что об этом говорили), но весьма многого он и не мог. Ну, не мог - и все.
Говорят: Ельцин, будучи воспитанником властных университетов КПСС, так и не сжился с принципами демократического управления, оставшись, по существу, партократом. Неважно даже, насколько это верно, - спросим себя: а нужен был России начала, да и середины 90-х годов заправский демократ в президентах? То есть он, конечно, не помешал бы (nice to have, как иронически обозначают такую потребность маркетологи), но проку от него было бы немного, потому что для демократии в стране нужно довольно большое количество людей, готовых к демократии, а их почти не наблюдалось.
До сих пор не осознана - как-то всем было не до того - степень деморализации, к которой привел население страны так называемый застой. Ко времени "гонок на лафетах" Россия уже опустила руки. Именно поэтому эйфория сперва перестроечная, а там и демократическая очень быстро сменились апатией и унынием большинства россиян. Становление реальной демократии на таком фоне было если и не несбыточным, то очень проблематичным делом. Зарождение гражданского общества еще более затруднилось имущественным расслоением, довершившим атомизацию народа. Поэтому максимум того, что мы и наш президент смогли сделать, - это создать некие действующие модели демократических механизмов.
До поры этого хватало. Но потом - года, наверное, два назад - стало ощущаться, что незавершенность политических реформ явно тормозит и экономическую ремиссию, и вообще обновление страны. Это ощущение стало быстро нарастать - и не только потому, что все большая часть населения и бизнеса созревала для жизни и работы в по-настоящему цивилизованных условиях. Дело еще и в том, что "недоделанная" демократия на глазах эволюционировала в единственно возможную в таких случаях сторону - когда не гребешь, сносит.
С каждым месяцем проступало родовое сходство между новым режимом и той самой коммунистической властью, с отталкивания от которой он начался. Не стоит перечислять конкретные черты сходства - и различий, их ведь тоже многое множество, - достаточно констатировать, что политическая система становилась все более неприкрыто однопартийной. Не КПСС, а "партия власти", - но оторванность власти от общества и равнодушие к его интересам уже очень напоминали СССР, а проводимая с деревянными выражениями лиц игра "мы ваши отцы, вы наши дети" возобновлялась едва ли не дословно.
(Хотя нет, нынешняя партия власти напоминает скорее не КПСС, а ВКП(б). Во всяком случае, последняя избирательная кампания кажется выпавшей из "Краткого курса" главой о фракционной борьбе, в которой после недолгих шатаний Партия нашла в себе силы сплоченно поддержать генеральную линию.)
В том, что сходство с советской системой не зашло все-таки слишком далеко, я вижу прямую заслугу Ельцина. Пока он был в форме, он ни себе, ни подчиненным не позволял сколько-нибудь серьезно посягать на две важнейшие свободы: свободу слова и свободу волеизъявления. Да и в последние годы катастрофического давления ни на ту, ни на другую его режим не допустил. Пока же эти две свободы сохраняются, режим может быть столь же неэффективным, как советский, но он не станет таким же страшным, не станет давить чуждых себе.
Это, пожалуй, и есть самое важное, что сделал Ельцин: он дал время. Возглавить рывок к цивилизованному жизнеустройству на фоне недолгого общественного подъема мог, надо полагать, и кто-нибудь другой. Но столько лет сдерживать "ползучий реванш", наверное, мог только он - человек, до мозга костей пропитанный властными навыками старого режима, и до глубины души этот старый режим ненавидящий. Он сам - никак не человек новой России, но он дал людям новой России время и возможность появиться. И они появились. Историческая миссия Бориса Ельцина с успехом выполнена.
