Сто лет назад помещики за чаем беседовали о видах на урожай. Теперь за чаем и пивом, в маршрутках, курилках и еженедельных аналитических передачах обсуждают цены на нефть. Справедливо. 30 долларов за неведомый баррель означают всероссийское благоденствие, 18 долларов - необходимость браться за ум, а 12 долларов - туже затягивать пояса и готовиться к катаклизмам.
Этому эффекту достаточно много лет. Брежневское изобилие и финские соки в Олимпиаду-80 оплачивались шальной прибылью, вызванной взлетом цен после иранской революции, а дефициты горбачевской эпохи были в том числе вызваны падением цен в 1986-1987 годах.
Зависимость России от цен на нефть даже сильнее, чем кажется на первый взгляд. Нефть дает около 10% валютной выручки. Истинная дойная корова - газ, который приносит 25% валюты, но газовые цены жестко привязаны к ценам на нефть. Кроме того, следует добавить в уравнение другую важную составляющую российского экспорта - алюминий, в себестоимости которого энергия составляет более 50%, а его биржевая цена колеблется вместе с ценами на нефть.
За последние пять лет мы были свидетелями колебаний цен от 9 долларов за баррель в декабре 1998 года до 37 долларов в сентябре 2000-го. Амплитуда более характерная для акций доткомов, при том что особенных потрясений, способных кардинально изменить спрос или предложение нефти, не происходило. Такое поведение и важность вопроса плодят мириады самых вычурных теорий. Внешняя политика США, заговор сионских мудрецов и многое другое оказывается завязанным на одно-единственное число. Не претендуя на абсолютную истину, попробую и я добавить еще одну, гораздо более скучную, теорию в эту копилку.
Ступеньки на кривой предложения
Основа ценовых качелей в том, что нефть - товар с весьма неэластичным спросом и предложением. Если говорить о краткосрочной перспективе, то товаров-заменителей у нефти тоже нет.
Достаточно большие колебания цен на нефть не приводят к большому росту или спаду потребления в традиционных секторах рынка - транспорте, отоплении, энергетике.
Введение в действие нового месторождения, не говоря уж о новой нефтеносной провинции, - процесс, занимающий несколько лет, то есть со стороны предложения коррекции тоже ждать не приходится. Причем, что самое интересное, при спаде цен выясняется, что уже освоенное месторождение, оказываясь убыточным при расчете экономики полного цикла, является тем не менее прибыльным, если не учитывать прошлые издержки, - таким образом, и добыча будет снижаться лишь за счет естественного истощения, но само постфактум убыточное месторождение закрыто не будет.
Экономика отрасли такова, что сначала надо вложить огромные деньги в запуск производства, а потом окупать прошлые затраты за двадцать лет работы с низкими текущими издержками. При цене 20 долларов за баррель принимается решение вкладывать деньги в проект с порогом окупаемости 16 долларов, а потом, когда все построено и осталось только добывать, цена падает до 13 долларов. Проект будет убыточен, если подсчитать все затраты (с учетом прошлых капитальных и будущих операционных издержек), но выгоден, если смотреть только вперед (ведь себестоимость добычи и транспортировки к рынкам - операционные издержки - составляет, скажем, 6 долларов), и не будет законсервирован, хотя при правильном прогнозе вообще не был бы осуществлен.
Казалось бы, разумно подержать нефть в земле до лучших времен и цен повыше, но частные компании делают это крайне редко. Во-первых, им надо поддерживать текущую ликвидность. Во-вторых, завтрашние деньги меньше сегодняшних на ставку дисконта и инфляцию. В-третьих, правительства, как правило, требуют выплаты налогов на недра, недовольны снижением добычи, а также угрожают отобрать лицензии на неиспользуемые участки. В-четвертых, ни у кого не находится нервов для спекуляций миллиардными вложениями на рынке нефтяных фьючерсов (чему, собственно, и было бы эквивалентно ожидание "лучших времен" при уже обустроенных, но еще не производящих нефтяных полях).
В такой ситуации незначительное изменение объема предложения может изменить цену рыночного равновесия, при которой уравновешиваются спрос и предложение, в несколько раз. Именно это и происходит. ОПЕК контролирует не просто значительный объем производства - она контролирует значительный гибкий объем производства. Те предельные, условно говоря, "десять процентов", которые способны менять предложение от 95 до 105% от устоявшегося спроса.
Исключительное положение ОПЕК обусловлено двумя причинами. Во-первых, доля предложения нефти, контролируемая ОПЕК, принадлежит государствам (частные компании таких фокусов себе позволить нынче не могут - антикартельное законодательство весьма сурово: за ценовой сговор во всех развитых странах можно и в тюрьму сесть, и активов лишиться). Во-вторых, государства, особенно богатые и автократические, относительно свободны от диктата обслуживания кредитов, квартальных результатов и прочего сиюминутного давления. Наконец, природа многих месторождений этих государств такова, что можно просто, дешево и быстро бурить дополнительные скважины или консервировать существующие без серьезных потерь для будущей добычи. Не ограничены они и пропускной способностью экспортных систем, так как находятся рядом с нефтеналивными терминалами. Таким образом, при соблюдении правил игры ОПЕК держит в своих руках рычаг для управления всем нефтяным рынком.
Надо сказать, конгрессу США, ратующему за свободу торговли (пока дело не доходит до российской стали или японских автомобилей), эта ситуация не по нраву, и он пытается призвать "жадных сукиных сынов, за которых американские парни рисковали жизнями" (цитата из выступления сенатора Бенджамена Гилмора), к ответу. В некоторый момент торговые власти США попытались даже возбудить дело против стран - членов ОПЕК, обвиняя их в нарушении антимонопольного законодательства.
Впрочем, попытки эти обречены на провал. Прежде всего, американская юрисдикция не распространяется ни на Вену (где базируется штаб-квартира ОПЕК), ни на Эр-Рияд. Во-вторых, квоты на добычу вводят не национальные нефтяные компании, добывающие и продающие нефть, а правительства, которые как-никак имеют полное право распоряжаться своими ресурсами по своему усмотрению, пусть и в убыток США. Конечно, в случае Кувейта разницу между государством и национальной компанией и под микроскопом не разглядишь, но с юридической точки зрения эта разница весьма существенна. Наконец, подобных "жадных сукиных сынов" хватает не только в Персидском заливе, но и во Флориде или Калифорнии, законодательные собрания которых запретили офшорную добычу на своих шельфах. Хотя там этот запрет был введен, скорее, из соображений привлекательности побережий и океана для туризма, отдыха и дорогой недвижимости.
Тем не менее поодиночке даже крупнейшие члены ОПЕК значительного влияния на рынок оказать не могут, поэтому они вынуждены договариваться между собой. Механизм картеля работает следующим образом: определяется ориентировочный суммарный объем производства и индивидуальный объем производства и экспорта для каждой страны, кроме Саудовской Аравии.
Саудовская Аравия - крупнейший производитель и владелец крупнейших резервов - должна контролировать объем продаваемой нефти и уменьшать или увеличивать свои продажи, чтобы компенсировать колебания, причиняемые другими членами картеля, и держать рынок в оговоренных рамках.
Однако вся эта система прямо подталкивает к мошенничеству - каждый член ОПЕК заинтересован, чтобы общая добыча была поменьше (тогда цена выше), а его личная - побольше (тогда выше выручка). В итоге процветает жульничество. Некоторые страны (например, Венесуэла) печально известны систематическим нарушением квот. До поры саудовцы терпят жульничество и снижают свою добычу - в конце концов, они могут потерять больше от снижения цен (имеет смысл снизить добычу на 10%, чтобы предотвратить снижение цены на 20%).
Но все имеет предел, и бесконечно снижать добычу Саудовская Аравия тоже не может, да и желание примерно наказать отступников, дабы впредь неповадно было, тоже играет свою роль. В итоге общие квоты превышаются, и цена на никому особенно не нужные лишние баррели нефти летит в пропасть, увлекая за собой весь рынок.
Игра в длинную
Долгосрочная политика ОПЕК состоит в том, чтобы держать цены на максимально высоком уровне, но так, чтобы не нарушить сложившейся структуры рынка. Это весьма нетривиальная задача: нефтяной рынок, как я написал выше, действительно неэластичен, но только в короткой перспективе. Долгосрочные эффекты существуют и на стороне спроса, и на стороне предложения.
Сравнение удельного энергопотребления разных стран приводит к не слишком веселым выводам относительно России. В 1000 долларов российского ВНП 350 долларов составляет энергия. Россия потребляет в семь раз больше энергии, чем "расточительные" США, и в двадцать раз больше бережливых японцев. Даже если предположить, что существенная часть российской экономики не учитывается статистикой, и посчитать, что реальный российский ВНП выше документального в два раза, все равно разница в 3,5 и 10 раз не может не внушать тревогу.
Даже в Канаде, где климат схож с российским, а энергоемкие отрасли, такие как обрабатывающая промышленность первых переделов, занимают сопоставимую долю в ВНП, энергоемкость превышает американскую лишь на 60%.
Структура индустрии такова, что месторождения группируются в кластеры по объемам запасов и себестоимости добычи и транспортировки. В самое начало кривой предложения попадают месторождения арабских стран с себестоимостью добычи меньше доллара за баррель. Дальше идут мелководные морские в простых районах вроде Мексиканского залива, потом Каспий, Сибирь, Северное море, глубоководные месторождения, Арктика, и наконец, нефтяные пески Венесуэлы и Атабаски. Начиная с 25 долларов за баррель при существующих технологиях становятся выгодны схемы синтеза жидких углеводородов из газа. Себестоимость таких проектов снижается с развитием техники, и для достаточно удаленных газовых месторождений, для которых химическая конверсия - единственное окно на рынок, она может оказаться экономически оправданной и при более низких ценах. Чем выше цена на нефть, тем больше классов месторождений становятся экономически пригодными к разработке. Северное море стало ведущей нефтеносной провинцией в 70-х годах не потому, что до того не знали, что там есть нефть, а потому, что до 1973 года добыча там была не слишком доходной. Несложно видеть, что кривая предложения не плавная, а ступенчатая, с резкими подъемами и полками. Поэтому в некоторых ее точках незначительное изменение цены влечет существенное увеличение предложения, и, как мы видели, это предложение практически необратимо, то есть при снижении цен оно не исчезает.
Спрос со временем тоже способен меняться. Если в короткой перспективе у нефти действительно нет заменителей, то в долгосрочной энергетика и химическая промышленность перестраиваются на газ и уголь, в промышленности и на транспорте внедряются энергосберегающие технологии (дорогие во внедрении, но снижающие потребление энергии, то есть невыгодные при дешевой энергии), и через два-три года спрос начинает падать. Примером таких технологий могут служить автомобили с двигателями на топливных ячейках, кпд которых существенно превышает кпд дизельного двигателя, но более дорогих в производстве.
Таким образом, своей ценовой политикой ОПЕК пытается максимизировать прибыль, но при этом так, чтобы не сделать привлекательным начало разработки слишком многих неопековских месторождений и не разрушить сложившуюся структуру потребления. Так что время от времени следует рушить рынок до уровней, на которых любое производство, кроме опековского, будет убыточным. Это снижает на время собственные доходы ОПЕК, но посылает предупреждающие сигналы другим участникам рынка, чтобы те не увеличивали свои мощности сверх меры.
Что интересно, слишком низкая цена Запад тоже не устраивает. Крупные нефтяные компании, работающие по всему миру, достаточно важны для экономик и Европы, и США. Кроме того, и у Европы, и у США имеются свои нефтедобывающие провинции, которые при слишком низких ценах становятся неконкурентоспособными. Казалось бы, бог с ними, если дешевле покупать, чем производить самим. Но отказаться от своей добычи трудно, так как, во-первых, во времена высоких цен картинка меняется на противоположную (к тому же многие малые и старые месторождения и так могли обанкротиться в эпоху низких цен). Во-вторых, ресурсы, альтернативные опековским, нужны из соображений политики и безопасности. Разумеется, желательно такое положение дел, при котором эти альтернативные источники не требовали бы государственных субсидий. Наконец, экономика целых регионов (Шотландии, Техаса) зависит от нефтедобычи, и резкое падение или убыточность производства приводят к социальным проблемам. Именно поэтому в 1998-1999 годах тогдашний министр энергетики США Ричардсон призывал нефтедобывающие страны к взвешенному подходу к уровню добычи, увеличивал стратегический запас США, чтобы поддержать уровень цен, а сенат обвинял ОПЕК в недобросовестной конкуренции и картельном сговоре, требуя сокращения добычи. О заинтересованности нынешней администрации США, наполовину состоящей из уроженцев Техаса и ветеранов нефтегазового комплекса, в процветании нефтяной индустрии и говорить не приходится.
Заветный коридор
Встает вопрос: возможно ли в этой ситуации удержать цены на нефть в опековском коридоре 22-28 долларов? Как ни печален этот ответ для российской экономики, но, похоже, этот коридор нереален. Косвенным свидетельством тому является плановая политика крупнейших нефтяных компаний. Президент BP Джон Браун упоминает в своих речах цену около 16 долларов за баррель, Shell в финансовых отчетах наряду с действительными экономическими показателями публикует нормализованные показатели для все тех же 16 долларов за баррель. Это своего рода индустриальный консенсус долгосрочной цены на нефть. Цифра 22 доллара как основа для долгосрочного планирования фигурирует лишь в документах российского правительства.
Простая экономическая модель гласит, что цена на товар равна предельной стоимости его производства в точке равновесия спроса и предложения. В такой модели цена на нефть должна быть около 10 долларов. Такой она и была до 1973 года (в ценах 2001 года, в ценах 1973-го - около трех долларов). Так продолжалось до тех пор, пока ОПЕК не стала достаточно мощной силой, способной манипулировать рынком.
При достаточном размере общего пирога наиболее выгодной стратегией становится "живи сам и давай жить другим", попытки ценовых войн оказываются слишком дороги и не сравнимы с ущербом, наносимым нарушителями конвенций.
При уменьшении пирога стратегия сводится к извечной формуле "умри ты сегодня, а я завтра". В обстановке пониженного спроса у ОПЕК уменьшается длина "рычага", так как неопековские поставки занимают большую долю рынка. Это же явление делает снижение добычи более неприятным для стран картеля - общий объем продаж снижается даже без ограничения квот, и по "удержанной" цене будет продано настолько меньшее количество баррелей, что выручка все равно будет существенно ниже ранее предполагавшейся. Если ценам все равно падать, то нужно хватать момент. Сдерживаться смысла нет, лучше продать побольше, пока цена еще хоть как-то держится. Групповой эгоизм сменяется индивидуальным. Всегда существующее жульничество в рамках картеля становится особенно сильным. Именно так развивались события в 1997-1998 годах (см. "Ценовые качели").
Кроме того, существует некое фундаментальное давление на цену нефти, связанное не с перепроизводством "дешевыми" производителями, а с тем, что есть другая нефть. Более того, если этой другой нефти будет все больше, а все к тому идет, хозяину "дешевых" запасов совсем не имеет смысла сидеть собакой на обесценивающемся сене. Обесценивающемся еще и потому, что нефти находятся заменители и в конечном счете ее ждет та же судьба, что дрова, уголь и китовый жир, столь важные для энергетики еще 120 лет назад.
В совсем долгой перспективе мировое потребление энергии, хотя и растет примерно на 2% в год, но отстает от роста ВНП. Энергоемкость мировой экономики - за счет самых развитых в технологическом отношении стран - снижается, причем любой всплеск цен на нефть приводит к устойчивому снижению энергоемкости. Сравнение энергоемкости (потребление энергии в пересчете на баррель условного топлива на 1000 долларов ВНП) разных стран показывает, что и у США, и у Западной Европы, наиболее платежеспособных потребителей, резервы к снижению спроса еще достаточно велики (по сравнению с Японией, см. график 2). Рост наблюдается лишь в странах второго эшелона, таких как Бразилия, где рост обусловлен увеличением количества автомобилей и бытовой техники на душу населения. Если цена на нефть будет высокой достаточно долго, то к моменту, когда энергопотребление "догоняющих" стран станет высоким, энергосберегающие технологии, появившиеся на Западе, станут широко распространены, дешевы и доступны и странам "второго эшелона". Что, в свою очередь, приведет к общемировому снижению спроса и снижению цен на нефть.
Этот снижающийся тренд вполне нагляден. На первый взгляд нынешние цены, удерживающиеся за счет "военной премии" и риска очередной войны в Заливе, превысили уровень 1991 года и приближаются к уровню 1979-го, времен ирано-иракской войны и иранской революции. В реальности, пересчитанные с учетом инфляции, нынешние цены оказываются даже ниже, чем в 1973-м, когда ОПЕК стала по-настоящему манипулировать предложением и устанавливать цены.
