Едва ли не каждый второй западный автор бестселлера старается сегодня "развлекать, поучая", то есть следует примеру Умберто Эко или, на худой конец, Дэна Брауна. Рецепт историко-культурологического триллера несложен: закрученная (хотя редко оригинальная) детективная интрига помещается в реальный исторический антураж и оснащается отсылками к экзотическим культурным пластам.
Трудности перевода уже не мешают российским издателям идти за модой с минимальным отрывом: только в той же серии "Эксмо", где сейчас вышел "Египтолог" Артура Филлипса, были уже и "Алиенист" Калеба Карра, и "Дантов клуб" Мэтью Перла. В первом охота за кромсающим мальчиков-проституток маньяком идет в антураже смачно прописанного "бандитского Нью-Йорка" конца XIX века, а сыщикам помогает будущий президент США Теодор Рузвельт; во второй маньяка, занявшегося в 60-е годы того же столетия в Бостоне кровавыми инсталляциями на мотив Дантовой "Божественной комедии", пытаются ущучить и вовсе поэт Лонгфелло со товарищи - переводчики великого итальянца... Чего-то подобного ждешь и от "Египтолога". Кроме того, сразу настораживает название: ясно ведь, какой именно бренд тебе пытаются продать на этот раз; да еще и тревожная ассоциация с "Парфюмером" возникает - очень уж не хочется столкнуться с очередным кособоким клоном Патрика Зюскинда вроде "Ясновидца" или "Декоратора". "Египтолог", однако же, оказывается лучше и больше своего строго форматированного жанра.
...1922-й год. Детектив Гарольд Феррел идет по следу парнишки по имени Пол, колониальной трущобной крысы, чей путь обрывается в Египте - там он пропал сразу после окончания Первой мировой. Зато Феррел берет другой след - странного египтолога Ральфа Трилипуша, разыскивающего гробницу апокрифического царя Атум-Хаду. В жизни египтолога, вроде бы аристократа и гарвардского выученика, полно загадочных лакун - зато она явно пересекается с жизнью австралийца Пола, а может, и с его смертью.
"Египтолог" - параллельный монтаж двух линий: дряхлый экс-детектив описывает свое расследование в 1954-м в доме престарелых, египтолог в 1922-м заносит хронику поисков в дневник. Пытливый читатель нащупает главные ответы максимум к середине, но лишь развязка заполнит несколько важных пробелов. Однако главное достоинство романа Филлипса и впрямь не в детективной завлекательности.
Хороший детектив - по определению редко хорошая литература. В детективе, если он не жульнический, все криминальные узелки должны быть развязаны, все логические балансы подбиты. В "настоящей литературе" же, напротив, ни один паззл не может быть собран до конца, и в каждой формуле остается неизвестное. В этой принципиальной нестыковке, в этом некомплекте и есть то, что роднит "настоящую литературу" с "настоящей жизнью" - а значит, цепляет за душу: за вечно неуловимой и неопределимой деталью видится главное, и горечь этого ощущения, собственно, запускает катарсический механизм. Угодить обоим канонам, и "детективному", и "экзистенциальному", чрезвычайно трудно - и мало кто это умеет.
Филлипсу удается приблизиться к такому результату. Романный герой-расследователь так никогда и не узнает правды, сложив из фактов картинку логически непротиворечивую, но в корне неверную; более информированный читатель вроде бы окажется в курсе всей детективной машинерии, но это ни на миллиметр не приблизит его к ответу на главный вопрос: кто же из героев выиграл, кто получил то, чего действительно добивался, как относиться к выпавшему каждому из них финалу - как к расплате или как к награде? Этот повисший в воздухе вопрос дорогого стоит; он-то и превращает "Египтолога" из добротного ретро-дюдика в хорошую книгу. В книгу о поиске не преступника, но смысла и цели, в книгу об одержимости, в книгу о том, что настоящая одержимость способна переломить правила реальности и почти выиграть у судьбы. Почти, потому что судьба сумеет любую твою победу сделать равнозначной поражению; выиграть, потому что настоящей одержимости, готовой идти до конца, по силам всякое поражение сделать неотличимым от победы.
Филлипсу удался штучный фокус: перепрыгнуть жанровые рамки, не ломая их, заставить текст тревожно мерцать светом "настоящей литературы", не теряя жанровой состоятельности. Не стоит забывать: "историко-культурологический триллер" при всей своей формальной жанровой продвинутости - дитя вынужденного компромисса, вызванного инфляцией детектива. Сюжетный банк вычерпан, ничего невозможно придумать - вот и приходится подкреплять историю интеллектуальными изысками или "физиологическим очерком". "Компромиссная2 литература по определению может быть качественна, ремесленно добротна - и очень редко действительно хороша...
Другой вопрос, почему при явном спросе на такой жанр у русской аудитории удовлетворять его не берутся отечественные сочинители. Акунин и его эпигоны возделывают все же другой участок, претензии на полноценное погружение в ткань истории и культуры у них нету; Алексей Иванов, в свежем "Золоте бунта" сумевший расписать в кондовом уральском антураже XVIII века натуральный голливудский экшн, - пока что исключение. Между тем нашей жанровой беллетристике, все еще роющейся на свалке устаревших западных фабульных конструкций, грех воротить нос от чужого мидл-класса. И что бы кому-нибудь не сочинить добротного романа про то, как следствие ведет, скажем, поэт Некрасов со товарищи?..
Возможно, все дело в издательском конвейере - ведь книга, ради написания которой надо год-полтора провести даже не в интернете, а в архиве или библиотеке, у нас по-прежнему оказывается нерентабельной. Или причина лежит глубже и для увлекательных литературных игр с собственной историей и культурой нужно при погружении в них ощущать азарт и гордость, а не испытывать мучительное дежа вю от бесконечной циклической повторяемости одних и тех же нерешаемых проблем?
