Еще два года назад в Алматы существовало нечто похожее на рок-движение. Рокеры выступали в клубах и арендованных залах. У местных любителей альтернативной музыки популярностью пользовалась группа «Альгамбра», лидером и вокалистом которой был Сорокин. Группа выпустила альбом «Пропавшие без вести аэропланы». Потом волна спала, и все утихло. Но рок не канул в Лету, как считают многие, а просто опять ушел в глубокое подполье.
Виталий Сорокин, поэт и рок-музыкант, родился в Шымкенте, городе, который в простонародье называют Техасом. Много путешествовал автостопом, жил в Сибири и в Алматы (сейчас вернулся в Шымкент). В самиздате вышел сборник стихов Виталия «Сюита для усталой смерти».
Смерть по холмам волочила юбок цветущих ворох,
Шла за тобою плача пьяная запахом следа.
Зачем ты, скажи, оставил ее на песке томиться,
Под страшными звездами бросил камнем в пустой колодец?
(Посвящение Федерико Гарсия Лорке)
Поэзия Лорки Виталию близка отстраненностью, отсутствием дидактики, своеобразной этикой и образами. «Мы неспроста с ним совпали. Я, наверное, одно из его перерождений», – говорит он. Из современных писателей ему интересен Дуглас Коупленд, из классики – Достоевский и Маркес. Для Сорокина каждая написанная песня – это знак, реакция на определенную фазу непростой жизни. Некоторые люди считают песни Виталия депрессивными. Но для него депрессия – попытка оправдать собственное существование.
Мы пришли сюда петь.
Они пришли сюда пить,
Для того чтоб уйти
И про нас навсегда забыть. (Из песни «Кто эти люди»)
Рок – это религия
– Рок – широкое понятие, с которым в современной масскультуре связывают многое: от стиля музыки и поэзии до образа жизни. Как бы ты определил это понятие?
– К религии можно отнести и поэзию, и образ жизни. После христианства, как говорила Патти Смит, рок – второй мощный способ коммуникации и общности. В роке, как и в религии, есть и свои подвижники и святые. Религия определяет жизнь. Моя религия – рок.
– Из истории становления христианства мы знаем, что первоначально оно было общинным, неформальным образом жизни. Затем приобрело статус государственной религии и идеологии. Не произошло ли что-то похожее и с роком?
– Произошло, вспомним 1967 год, лето любви, рок был общинным образом жизни. Потом государственные структуры и частные коммерческие компании стали использовать рок в своих интересах, и он стал очередным способом манипулирования массами.
– Твои идеалы, поколение, к которому ты себя причисляешь, это шестидесятые. Но это ценности прошлого. Что тебя поддерживает в настоящей, реальной жизни?
– От реальности я стараюсь держаться на расстоянии. У меня свое собственное локальное Я. Все меняется, меняются ценности, меняется форма, но та же самая искра все равно остается. Я люблю группу Radiohead. Недавно мы с тобой обсуждали Игги Попа. Он все еще жив, но не остался прежним, ни один из его альбомов не похож на другой. Постоянно идет духовная эволюция. На протяжении жизненного пути мне всегда попадались люди, перед которыми я испытывал благоговение и религиозный восторг. Меня греет мысль, что эти люди существуют, а так я абсолютно асоциальная личность. Всегда будут светлые личности и светлые идеи, а вокруг всегда будет собираться стадо, которое примажется и извратит их.
Шымкентский блюз и сибирские хиппи
– Ты из Шымкента, но много путешествовал, подолгу жил в Томске и Алматы, общался с разными людьми, писал стихи, выступал с концертами. Как бы ты оценил духовную ауру этих мест?
– В Томске на меня оказал огромное влияние Вячеслав Шатов, лидер известной местной панк-группы «Передвижные Хиросимы». Когда я туда приехал в конце девяностых, у меня не было ни собранности, ни идей, а он своим примером ясно и четко мне продемонстрировал, как нужно относиться к текстам и музыке. Тогда я был восемнадцатилетним юношей, и идеи Шатова упали на благодатную почву. До сих пор я ему очень благодарен. А в Шымкенте всегда находился в изоляции. Здесь все по-другому. Как такового рок-н-ролла в Шымкенте нет.
– Я помню, что ты два года назад ставил интересные записи шымкентских рок-групп. Например, «Песни для животных».
– Ее лидер Александр Галаев. Возникла группа в 2000 году. Когда я вернулся из Алматы, то застал эту группу в Шымкенте. И очень был рад.
– Когда-то в Шымкенте проводились рок-фестивали, и этим он выгодно отличался от Алматы.
– Это был глоток живительного воздуха, форточка, в которую можно было высунуть голову и подышать, а теперь этого не стало, и очень жаль. Организацией ежегодного праздника рок-музыки занимался лидер группы «Музей» Бердалы Оспан. Он умел убедить чиновников. К нам приезжали музыканты со всего Казахстана, французы, американцы. За всю историю фестиваля не было ни одной драки. Я помню, как одинокие люди в серой форме, призванные охранять порядок, маялись без дела. А потом проникались общей атмосферой и пили пиво с рокерами. И неожиданно все кончилось. Сейчас никому нет дела до рок-фестиваля.
– Ссылаясь на народную манеру называть Шымкент Техасом, ты вспоминаешь о блюзе. Это то настроение, которое сейчас вызывает у тебя Шымкент?
– Другого настроения здесь и быть не может. Выходишь на улицу и не знаешь куда пойти. Люди здесь прибиты жизнью. К беспечности, которая избавляет от депрессии и дается большими духовными усилиями, относятся негативно. Все очень приземленно. Здесь очень немного мест, где можно встретить своих. Это очень нерелигиозный город.
– А Томск – религиозный город?
– Да. Даже по сравнению с Новосибирском. Проходишь мимо деревянных домов, а от них пахнет хлебом. Можно случайно встретить безумных и близких тебе людей, пойти к реке, просидеть на берегу, разговаривая. А потом еще трое суток провести в беседах.
– В Томске девяностые годы были интересными. Там было такое явление, как сибирские хиппи.
– Я непосредственный участник этой тусовки и половину людей оттуда знаю. Это была даже не просто тусовка, а общность людей. Двадцати человек вполне хватало, чтобы поставить на уши весь город. Их судьбы сложились по-разному. А я только краешком зацепил золотое время, о котором они сами потом вспоминали с ностальгией. Это были настоящие хиппи второй волны, которая на моих глазах рушилась. Люди «старчивались», но у некоторых хватило силы духа адаптироваться к новому образу жизни.
Многие считают, что хиппи живут за счет других. Это не так. Это другие живут за счет хиппи. Я помню, к нам на кухоньку, где ничего не было, кроме чая, приходили богатые седые дяди и пытались найти у нас ответ на мучившие их экзистенциальные вопросы, потому что черная икра им уже не лезла в горло.
– Но Слава Шатов был панком и относительно хиппи высказывался довольно резко и критично.
– Джим Моррисон считался лидером движения хиппи, и при этом позволял себе резкие высказывания о культуре хиппи. Хиппи – это не лейблы, раз и навсегда закрепленные ярлыки. В Сибири на местной почве хиппизм автоматически превращается в панк. Слава Шатов был великий провокатор. Никогда невозможно было понять, говорит он всерьез или хочет вызвать тебя на спор. Вообще саунд «Передвижных Хиросим» один в один был снят с нью-йоркской панк-группы MC5. Слава даже на концертах использовал речевки из их песен: «Сегодня Пасха – завтра революция», «Здравствуйте, братья и сестры» и т.д. Так что большой разницы между хиппизмом и панком я не вижу.
– Откуда в Славиных песнях возникли образы революции и пролетариата на закате перестройки, когда общество перешло к рыночным отношениям и каждый стал сам за себя?
– Нужно было что-то противопоставить нарождающемуся и крепнущему быдлу в золотых цепях, которые шли по головам. А тогда, в начале девяностых, очень многие шли по головам. И никто не знал что делать. Слава просто передал в своем творчестве эту атмосферу.
– В бывшем Союзе больше знают омский рок – Егора Летова, Янку Дягелеву…
– …Ника Рок-н-ролла из Тюмени, Черного Лукича из Новосибирска. Они постоянно мотались автостопом по трассе. «Гражданская оборона» – группа из 15 человек, которые менялись ролями и образовывали четыре разные группы. Это была такая консолидация, небольшой рок-фронт.
– К «Передвижным Хиросимам» не пришла такая широкая известность.
– Шатов ушел из жизни на пороге славы. И, кажется, он был не готов стать знаменитым. Когда в Москве его песни прозвучали на «Тихом параде» (тогда было такое радио), говорят, он побледнел, а когда пригласили в Москву записать альбом – ни с кем не разговаривал. Это, видимо, было для него полной неожиданностью. Но не сложилось.
Скромное обаяние Алматы
– Что скажешь об Алматы?
– Алматы локально делится на замкнутые тусовки, в которые попасть со стороны очень сложно. Это естественно, это способ самосохранения. Я люблю этот город. Но при моем образе жизни в Алматы долго находиться нельзя. Из казахстанских городов он самый европеизированный, но и наиболее буржуазный. Центростремительная сила здесь очень мощная, если ты в нее не вписываешься, то тебя отбрасывает в сторону со страшной скоростью. В Алматы на меня произвела впечатление своей целостностью и аскетическим гедонизмом группа Undersky. Заинтересовала молодая группа «Эклектика». Из электронщиков – Ракшас, который записал два трека на альбоме «Альгамбры». Это просто космический человек, инопланетянин. Из поэтов меня наиболее впечатлил Илья Одегов. Работая журналистом, я столкнулся с поэтом Ерболом Жумагуловым. То, что он делает – вторично и слишком красиво для того, что я считаю поэзией.
– Я знаю, что ты писал роман «Есть мир, которого никогда не было». Какова его судьба?
– Он окончен и лежит дома. Он о любви, о смерти, об озарениях. Это пять не связанных между собой историй, через которые проходит один и тот же персонаж.
– Ты сейчас пишешь стихи?
– Редко. К этому я отношусь по-самурайски: дело не в количестве. У меня был великолепный учитель – Лев Марчук, великий шымкентский поэт, которого убили 5 лет назад в возрасте 64 лет. Он был ключевой фигурой для поэтического Шымкента. Эта была мощная энергетическая единица, притягивавшая к себе и вдохновлявшая на творчество.
– Готовишь новый альбом?
– У меня есть много песен, которые я так и не смог записать. Они выйдут как сольный альбом. В его записи мне помогают шымкентские музыканты. Я планирую использовать контрабас, барабаны и саксофон. Это будет камерный альбом, более лиричный и более философский. По музыкальному стилю он близок к классическому блюзу.
– Я знаю, что большое место в твоей жизни занимает буддизм.
– Если бы не буддизм, я, наверное, каким-то образом уже бы самоуничтожился. Все идеи Шакьямуни я принимаю безоговорочно. Самое главное, что я понял в буддизме: надо ставить перед собой самую великую цель. Например, стать радугой при жизни, обрести радужное тело. Пусть она осуществится через пять тысяч жизней. Но если она поставлена и ты к ней идешь, то все остальное уже не так важно.
Вещий моль, обиженный монашек,
Замороженный мороженым стеклом,
Ты покинул дно китайской чаши,
Сколько зим ты плачешь об одном?
Вещий моль в мундире голубом,
Ты же снова опоздал успеть,
Там где ходит бабка Смерть с ведром,
Собирая поцелуев медь.
