От прежних машиностроительных производств в Литве мало что осталось. Некоторые эксперты считают: случилось то, что должно было случиться (по Гегелю: "все действительное - разумно"); другие полагают, что альтернатива была. Побеседовать на эту тему мы пригласили человека, которого по праву можно считать экспертом в данном вопросе - президента Вильнюсской конфедерации работодателей Римвидаса Ясинавичюса, члена наблюдательного совета компании Bennet Distribution (одного из крупнейших импортеров алкогольных напитков). До 1990 года он был генеральным директором одного из ведущих предприятий радиоэлектроники производственного объединения Vilma, а в 1990-1991 годах - министром промышленности в правительстве Казимеры Прунскене.

- Как вы оцениваете промышленный потенциал Литвы после выхода из СССР? Сыграло ли какую-нибудь роль то, что в советские времена наукоемкие отрасли промышленности - радиоэлектроника, приборостроение, электротехника, точная механика и так далее - составляли не менее четверти всей промышленности Литвы?

- Для развития современных отраслей промышленности важнейшим условием является культура труда. Это сочетание квалификации и прилежания, ответственности и других свойств, которые необходимы, чтобы обеспечить высокое качество. Прибалтика всегда этим выделялась на общем советском фоне. Поэтому не случайно сюда инвестировались немалые средства на приобретение и освоение новейших технологий и техники. Помнится, на каком-то совещании в Министерстве связи приводились такие цифры: если в среднем по СССР удачно внедрялось 40% закупаемых технологий, в Средней Азии - 12%-15%, то в Прибалтике - 80%-85%.

Вместе с тем наша промышленность обладала всеми основными пороками той системы. Во-первых, в то время как на Западе широко развивалась международная кооперация труда, у нас, по известным причинам, сохранялись черты натурального хозяйства. Оно вело к снижению эффективности производства, ибо специализация всегда экономичней универсальности.

Во-вторых, командная система с ее валовой логикой была мощным тормозом для внедрения высоких технологий. Наши изделия всегда отличались большими габаритами, сложным управлением, высокой энергоемкостью, уступая западным в точности и надежности. Все это - обратная сторона всеобщей занятости, когда социальные задачи решались в ущерб качеству и эффективности труда. Поэтому у нашей промышленности, особенно в части товаров народного потребления, всегда было колоссальное отставание от мирового уровня и отсутствие даже попыток выйти на международный рынок. Да этого тогда и не требовалось: в условиях всеобщего дефицита сбыт был практически гарантирован.

Отсюда третий порок: отсутствие позиций на рынке. В этом отношении машиностроительные отрасли, практически все тогда входившие в военно-промышленный комплекс, оказались менее живучими, чем, скажем, легкая промышленность или пищевая. Если в этих отраслях уже в годы перестройки начал меняться стиль управления и мышление руководителей, то за высокими заборами "оборонки" никаких перемен не происходило: все решалось и гарантировалось сверху - от снабжения до реализации. И в один прекрасный день, лишившись своих московских "крыш", эти предприятия вдруг оказались в совершенно изменившемся, незнакомом мире...

- Это случилось 1 января 1991 года, когда все отрасли промышленности вышли из московского подчинения и одновременно были расформированы производственные объединения?

- Да. И тогда именно отрасли, о которых мы говорим, оказались без рынков, в то время как другие их уже нашли или вовсю искали. При этом современные, по меркам военного комплекса, они оказались безнадежно отсталыми по меркам рынка бытовых товаров. То обстоятельство, что они дольше всех оставались под колпаком государства, обернулось для них бедой. Впрочем, это характерно для любых отраслей, опекаемых государством. Взять даже алкогольное производство: едва ли не единственная отрасль, в которой сохранилась госмонополия, сегодня ничем не может похвастать - у нее практически нулевой экспорт, а водку литовскую пьют на местном рынке только потому, что качественная импортная задавлена акцизами и ввозными пошлинами и потому намного дороже...

Чтобы осуществить конверсию и преодолеть отставание, требовались огромные инвестиции. Их не оказалось, и начался распад: один за другим исчезли Banga, Rimeda, Sigma, Komunaras, Oruva, Zalgiris и многие другие. Все они имели хороший потенциал, но не имели рынка.

- Ну а как это все виделось из окна тогдашнего министра промышленности Ясинавичюса?

- У Литвы, как и у других посткоммунистических стран, при вхождении в рыночную экономику было два пути развития: по сценарию шокотерапии ("спасайся кто может!") и с помощью государственного регулирования. Наше правительство выбрало второй сценарий.

Практически это означало, что с первых же шагов мы занялись разработкой стратегии и определением приоритетов. В промышленности было определено около 30 направлений, над которыми мы начали работать, для каждого создавая целевую программу развития. К сожалению, время поджимало, и мы успели сделать лишь четыре программы: для легкой, мебельной, пищевой и промышленности стройматериалов. Кстати, именно они сейчас и процветают.

При этом государственное регулирование, которое мы подразумевали, ничего, конечно, общего не имело с прежней командной системой. Конкретно роль правительства виделась в том, чтобы, во-первых, оказывать самую активную помощь в поиске сильных зарубежных партнеров. Ведь для того, чтобы вывести на мировой рынок, скажем, завод по сборке магнитофонов, даже новейших технологий мало - требовалась еще визитная карточка, узнаваемый бренд.

Во-вторых, мы считали разумным предоставлять льготы инвесторам и государственные гарантии по кредитам. В-третьих, стоило заняться массовой переквалификацией и обучением кадров. По моим наблюдениям, Эстония потому и продвинулась дальше всех из прибалтов, что много внимания уделила этому вопросу. В-четвертых, мы хотели стимулировать экспорт путем финансовой поддержки участия в выставках, рекламы возможностей Литвы через дипломатические каналы.

Ясно, что речь в данном случае идет не об отказе от принципов рыночной экономики, а об элементарном видении перспективы, которая должна быть у каждого руководителя - от мастера до премьера. Поэтому при проведении аттестации мы требовали от директоров рассказать о том, как они видят свое предприятие через 10-15 лет.

Увы, сменивший нас в 1991 году Кабинет Гедиминаса Вагнорюса руководствовался совсем другим подходом...

- И хозяйство Литвы реструктуризировалось по сценарию шокотерапии. С другой стороны, в начале беседы вы сами говорили об объективном пределе возможности выживания высокотехнологичных отраслей. Скажите, если бы взятый вами курс удалось сохранить надолго, каков был бы общий "коэффициент выживаемости" в данной области?

- Это трудный вопрос, но постараюсь на него ответить. Жизнь показала, что выжили в первую очередь предприятия, производящие крупногабаритную и трудоемкую продукцию, везти которую издалека накладно и поэтому ее выгодней производить на местах. Например, в Корее хватает заводов кинескопов, но нет смысла транспортировать их, чтобы обеспечить сборку телевизоров на европейских заводах. Поэтому Samsung, а затем и японская Toshiba облюбовали наш Ekranas, разместив здесь заказы и поделившись технологиями. То же самое можно сказать о заводе холодильников Snaige: это трудоемкое, металлоемкое производство, которое выгодно развивать в регионе, где есть квалифицированная и опытная, но дешевая рабочая сила.

Если бы использовались в полном объеме методы, о которых мы говорили, можно было бы сохранить практически все приборостроение и электротехнику. Например, в 1990 году я начал переговоры с Opel об изготовлении электропроводки для автомобилей - позднее такое предприятие под вывеской Siemens появилось в Клайпеде. По поводу выживаемости станкостроения - Komunaros, Zalgiris, Spalis и других - у меня были большие сомнения; они могли стать разве что филиалами иностранных фирм. Самая малая вероятность выживания была у предприятий по производству элементной базы для электроники типа нашей Venta (платы печатного монтажа): инвестиции в эту область требуются огромные, а транспортировка изделий очень дешевая, так что западные инвесторы не склонны развивать такие производства за границей.

Обратите внимание, какие производства пошли в гору. Например, компьютерное. Фирма Sonex kompiuterai в прошлом году выпустила их 18 тысяч и стала лидером Балтии, обогнав эстонский Mikrоlink. Появилось и более сотни фирм, в основном мелких и средних, которые производят широкую номенклатуру товаров бытовой техники - от розеток до кухонного оборудования. Какая черта их объединяет? Они рассчитаны на нестандартный потребительский спрос. Вряд ли на крупном предприятии станут собирать прибор для варки цеппелинов, о которых знают только в Литве.

Да и вообще, любое изделие бытового назначения всегда имеет резерв для совершенствования в плане дополнения его новой функцией, рассчитанной на чей-то каприз. Такие усовершенствования невыгодны для массового производства, но становятся "хлебом" для небольших предприятий. Особенность такого производства в том, что за основу можно взять старую разработку или чужую элементную базу, из которой комбинируется новое качество. Лучший пример тому - сборка компьютеров. Здесь всегда требуются вариации и есть бесконечные возможности совершенствования, но не требуется крупных капиталовложений в оборудование: все элементы можно купить на мировом рынке. Кроме того, именно здесь максимально задействуется тот сильный ресурс, которым обладает Балтия, - культура труда.

- Какие перспективы вы здесь видите?

- Мне кажется, что сейчас главная задача государства - борьба за экспорт. В прошлом году мы добились неплохих успехов на этом поприще: рост экспорта - более чем на 20%, причем в основном за счет активизации восточного направления. Эту тенденцию нужно закреплять, потому что геополитическая функция "моста" между Востоком и Западом - величайшее благо для Литвы. И максимальный эффект оно дает, если движение по нему сбалансировано.

Выход на западные рынки очень полезен - "тренирует мышцы", задавая высокую планку. Выход же на Восток дает гигантский рынок. И грубейшей стратегической ошибкой в начале 90-х, на мой взгляд, было то, что Литва слишком легко порвала традиционные деловые связи и потеряла восточный рынок, не сумев компенсировать его на Западе. На этом "разрыве" нашли себе могилу многие предприятия наукоемких отраслей. Ведь именно здесь, где много политики, роль правительственных структур особенно велика.

Восточный рынок важен еще и потому, что обе стороны хорошо знают друг друга, и нам на нем работать легче, чем с западными партнерами. Более того, тут масса возможностей для создания на совместных предприятиях общих продуктов. Думаю, что это хорошо понимают и российские предприниматели, с которыми после известного кризиса 1998 года отношения восстанавливаются и налаживаются.