Bообще-то «Контракт» – самая слабая пьеса классика современной польской драматургии Славомира Мрожека, совершившего головокружительный вольт от кондового соцреализма к пьесам абсурда. Впрочем, пьесы Мрожека назвать пьесами абсурда в строгом смысле затруднительно. На его примере как раз и видно, сколь много в абсурдистских театральных текстах от рациональных драм и комедий Оскара Уайльда.

Эксперимент

Пьесы Мрожека – пограничное явление. Еще немного – и рационалистическая схема сродни схемам Бернарда Шоу оборвется в жестокий и насмешливый хаос а-ля Беккет или Ионеско. Еще немного – и черная комедия обернется слезливой мелодрамой, ибо профессиональный карикатурист Мрожек, ставший профессиональным драматургом, в той же мере сентиментален, в какой и циничен. Кстати, не такое уж редкое сочетание. Еще немного – и безжалостное «достоевское» изображение человека как он есть, со всей его трусостью, глупостью, жадностью, высветится соцреалистическим лучиком надежды. Само собой, если внимательный зритель или читатель вглядится в означенный лучик, то его шатнет от концентрации настоящего, неподдельного, истинного отчаяния.

Но для этого надо вглядываться. Да, Мрожек – пограничное явление. Он пишет пьесы, которые могут ставить великие режиссеры для великих актеров, а также они могут с успехом идти в самодеятельности, в студенческих театрах или… в театрах инвалидов. В Питере существует такой театр – «Антреприза Екатерины Орловой». Им руководит актер и поэт Геннадий Волноходец (Бондаренко), больной церебральным параличом. Девять лет назад артист Роман Якушев, мечтавший сыграть Мориса, второго героя в пьесе Мрожека для двух артистов «Контракт», предложил своему другу Геннадию Волноходцу поставить эту пьесу.

Получилось в точности по совету Горация: «Пусть написанное пролежит у тебя девять лет». Сейчас, когда у Геннадия Волноходца появился свой театр, режиссер Евгений Волошин  поставил полуторачасовой спектакль по драме Мрожека. Наверное, из всех постановок «Контракта» (а ставили пьесу много раз и по-разному) эта – самая парадоксальная. Выбор одного из артистов разом изменил тональность написанного Мрожеком. Из черной комедии выстроилась мелодрама. Вместо шикарного швейцарского отеля, в котором происходит действие пьесы, – средней руки гостиница с красными занавесочками бордельного типа. Из рассказа, безжалостного по отношению к людям вообще, к соотечественникам – в частности, к себе – в особенности, – жалостная история про разорившегося тяжелобольного старика и его слугу.

Разброс

Почему бы и нет? Тем и отличается живая, сильная пьеса от драматургической поделки, что разброс трактовок может быть невероятно широк. Самая живая, самая сильная пьеса мира «Гамлет» – и кем только не представал датский принц! Мальчишкой, почти ровесником Клавдия, женщиной, толстым интеллектуалом, худым хулиганом! Иное дело, что зерно адекватности есть даже в «Гамлете». Тупицей виттенбергский студент быть не может.

Так и в «Контракте» Мрожека – Магнус, разорившийся богач, бывший некогда модным сценаристом, заказывающий свое собственное убийство, наиболее адекватно был бы сыгран эксцентричным, реактивным, быстро выпаливающим свои реплики, маленьким и худым артистом вроде Вуди Аллена – тогда это была бы та самая история, которую рассказал стареющий драматург накануне опаснейшей операции. Мрожек не мог знать, что операция завершится успешно, и заранее попрощался такой вот пьеской про заказанную самому себе смерть.

Волошин, Волноходец и Якушев продемонстрировали несколько иную, чтобы не сказать совсем другую, историю. Недаром пьесу пришлось сократить едва ли не на треть. Во-первых, вылетели все куски, связанные с политикой. Мрожек лукавил, когда писал: «Я – не политическое животное, упаси боже. Я – театральное животное». Писатель, начинавший свой путь в средствах массовой информации времен пусть и польского, но сталинизма, вовек не освободится от политики. Политика станет его судьбой, роком. О чем бы он ни писал, – о жизни и смерти, о любви и одиночестве – он не сможет обойтись без политики в самом грязном ее изводе.

Купюры

Волошин и Волноходец убрали все, что связано с намеками на торговлю оружием. Отель, в котором живет старый сценарист, скопивший немалое состояние и умудрившийся за несколько лет спустить все до нитки, до суммы недельного содержания, оказывается местом, где представители двух сверхдержав продают оружие арабским шейхам. Мрожек соединяет неразумие взбалмошного старика с неразумием великих мира сего, способных доиграться до заказа смерти самим себе. Всего этого в спектакле нет. С трудом говорящий, странно двигающийся человек, весь на грани преодоления боли, преодоления сопротивления враждебной ему материи, вряд ли поддержит с тем, кто готов его убить, разговор о какой бы то ни было торговле. Даже оружием.

Точно так же Волошин и Волноходец убрали все реплики, которые требуют уайльдовской быстроты, вудиалленовской реактивности. Из пьесы, таким образом, исчез очень важный обмен репликами между разорившимся постояльцем Магнусом и слугой Морисом, которого постоялец провоцирует и проверяет на вшивость, на готовность нарушить закон, общечеловеческий ли, юридический – неважно. Магнус охает и ахает, мол как же он мог предложить слуге взломать бар и принести из бара виски, это же предательство европейской традиции, а он, Магнус, – представитель этой традиции. Как он мог совершить такое предательство!

Морис прерывает Магнуса: «Вы не совершили предательство. Потому что предательство входит в состав великой европейской традиции». Магнус мгновенно реагирует на эту подколку слуги, бросает ему другую реплику. Этого в постановке Волошина нет и быть не может, ибо речь Магнуса (Волноходца) затруднена, как речь всякого больного церебральным параличом. Значит, быстрого обмена репликами не получится ни в каком случае. Получится нечто иное.

А что получится?

Вообще-то получится прелюбопытнейший эстетический эксперимент – не поменяв почти ничего в сюжетном строении, рассказать иную историю в ином жанре. Сделать из «Контракта» Мрожека мелодраму – все равно что сделать из «Преступления и наказания» Достоевского комедию.

Впрочем, одна тема осталась в полной неприкосновенности, не измененная ни на йоту. Это тема слуги, оказывающегося в какой-то момент господином и ловящего кайф от своего безнаказанного господства, готового отказаться от свалившегося в руки богатства только чтобы продлить это ощущение власти над тем, кто недавно мог тебе приказывать.

Собственно, это и хотел сыграть Роман Якушев. Это он и играет, пожалуй, слишком старательно. На состоявшейся после спектакля пресс-конференции Якушева спросили о том, есть ли родство между ним и его героем. Раз он девять лет мечтал сыграть эту роль, значит чем-то таким особенным она его зацепила. Артист ответил замечательно, простодушно, откровенно, едва ли не цинично, так, как и должен отвечать артист: «Морис – поляк в Швейцарии, чужой в этой стране. Я – приезжий, не питерец. Морис хочет иметь много денег, и я хочу иметь много денег. Морис завидует богатым, и я завидую богатым. Это такая самотерапия. Если ты не хочешь быть такой дрянью, как Морис во втором действии пьесы, сыграй его…»

Да-да, эта тема явлена в спектакле Волошина, хотел он того или нет, во всем великолепии. Уехавший из Польши в 1963 году, живший в Италии, во Франции, в Мексике, вернувшийся в Краков европейски известным драматургом в 1988 году, Славомир Мрожек в «Контракте» с предательской злостью выдает нигде не формулируемый впрямую, но явный вопрос: «И что вы, либеральные европейцы, сделаете с нами, нищими и злыми, рванувшими к вам? Мы вас слопаем, потому что у вас мягкие законы, а у нас – жесткие. Мы вас зальем и захлестнем – готовьтесь!»

Одно дело, когда представителем Европы оказывается взбалмошный старик, решивший пожить в свое удовольствие и выяснивший, что удовольствие закончилось быстрее, чем его жизнь, между тем как он рассчитывал на одновременный финал. И совсем другое дело, когда перед зрителем страдающий человек, решивший прекратить страдания, но выяснивший, что даже страдальческая жизнь лучше холодного, вечного и мгновенного небытия смерти.   

Славомир Мрожек. «Контракт». Режиссер-постановщик – Евгений Волошин. Художник-постановщик – Олег Молчанов. Композитор – Андрей Суротдинов. «Антреприза Екатерины Орловой. Театр инвалидов». Малая сцена Театра Ленсовета