— Андрей Виленович, в чем основная причина недоверия россиян к партиям?

— Их две. Первая имеет национальные корни: согласно традициям русской политической культуры, власть выступает как единое целое, а оппозиция — это антивласть. Сравните: в западной демократической традиции оппозиция — это часть власти, только имеющая меньше прав и возможностей. Поэтому в нашем обществе принадлежность к оппозиции — нечто не совсем приличное. И эти культурные стереотипы сейчас активно используются властной элитой. Однако люди, голосуя на выборах за партии, преимущественно контролируемые исполнительной властью, не видят, что результаты их голосования хоть как­то влияют на реальную политику, поскольку основные решения принимаются вне партий и вне парламента: представительные органы власти слабы по сравнению с исполнительными.

Вторая причина носит глобальный характер и присуща всем современным обществам. При нынешнем уровне развития коммуникаций, усложнении социальной структуры обществ и социальных интересов, их динамичности и подвижности актуальность многих функций, благодаря которым раньше партии были востребованы, переходит к другим субъектам — электронным СМИ, интернету, гражданским инициативам, включая «организации одного требования» (создающиеся для лоббирования конкретной идеи) и «флэш­мобы». Роль партий в информировании населения, продвижении идеологий, во взаимоотношениях между властью и обществом неизбежно снижается. На Западе, как и у нас, доверие к партиям тоже падает, их численность уменьшается.

— Какая партийная система сложилась у нас, как ее можно классифицировать?

— Это, безусловно, система с «квазидоминантной» партией, когда формально существует многопартийность и все партии теоретически могут победить на выборах. На самом деле результат известен заранее. Но эту систему ошибочно сравнивать с теми многопартийными системами, которые раньше существовали в некоторых социалистических странах, например в ГДР. Там законодательно «руководящая роль» закреплялась за коммунистической партией. У нас — формально все партии равны. Но почему тогда наша система «квазидоминантная», в чем ее отличие от подлинно доминантной, многие годы существовавшей, например, в Мексике? Отличие в том, что в Мексике правящая партия всегда была одним из центров принятия решений. Она номинировала кандидата на пост президента, вырабатывала основные идеи политического курса страны. У нас «Единая Россия» как была, так и остается партией клакеров, задача которых исправно голосовать за президентские и правительственные законопроекты в парламенте. Решения, реально определяющие политический курс, как и выдвижение на пост президента, формируются совсем в других местах.

— Как трансформируются партии в ближайшие десятилетия? Сохранится ли парламентская демократия?

— Партии несомненно сохранятся, но станут преимущественно кадровыми, избирательными штабами, существующими от выборов к выборам, как в США. Задача их сузится до легитимизации через выборы. В роли избирательных штабов партии будут тесно взаимодействовать со СМИ, разными группами интересов, гражданскими инициативами. Эпоха массовых партий с огромным аппаратом, партсобраниями, массовыми мероприятиями ушла в прошлое. Но парламентская демократия, несмотря на все изъяны, сохранится. Общество должно перейти на качественно иную (и не только в технологическом, но в гуманитарном, биологическом и моральном смысле) ступень, чтобы придумать какие­то иные формы конструирования власти.