Решение Конституционного суда, делающее невозможным применение в России смертной казни на основании законов России, касающихся Совета Европы, и Протокола №6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, побуждает задуматься о роли недемократических институтов. Давно уже стало обычным связывать перспективы России с развитием демократии. И наконец представился хороший случай вспомнить, что демократия – это далеко не всегда хорошо.
Говорят, у нас ручная Дума. Но хотя председатель партии думского (конституционного) большинства Владимир Путин не раз говорил, что он против смертной казни, эта партия не внесла изменения в Уголовный кодекс. Против глубоких народных предрассудков демократическая по своей изначальной природе представительная власть и всесильные президенты пойти не решились. Судебная же власть смогла.
За прошедший век и особенно вторую его половину что только не «навесили» на демократию. Собственно демократическим является принцип большинства голосов. Но сегодня по ведомству демократии стали числить и защиту прав меньшинств, и приоритет закона при принятии политических и управленческих решений.
Между тем эти либеральные и конституционалистские принципы не являются демократическими, а становятся ими – в той мере, в какой их начинает поддерживать большинство населения. Такую поддержку они получили в североатлантическом мире. Поскольку он стал в новое время источником легитимных идей, его политическая практика многими воспринимается как нормативная. Но нам нужно избавиться от такого восприятия. Нужно разделять категории по-аристотелевски четко.
Автор удачной книги «Будущее свободы» Фарид Закария писал, что это будущее зависит не от демократии как таковой, а от конституционного либерализма.
Россию конституционный либерализм затронул в начале XXI века ненамного больше, чем и 100 без малого лет назад, когда симпатии большинства оказались на стороне эсеров, тех еще либералов и законников. Схоже и то, что толчок революционным переменам дали реформаторы кадетского толка. Как и тогда, они казались поначалу самой влиятельной силой. И опять оказалось, что влияние реформаторов ограничено узким слоем в элите. Но тут проявилась и разница. Обнаружив себя в меньшинстве, «кадеты» конца века не растерялись, а объявили войну эсэровскому по своему характеру Верховному совету.
Кстати, Верховный совет, точнее, Съезд народных депутатов РФ своей деятельностью живо иллюстрировал противоречие между законностью и демократией. Он попытался утвердить приоритет последней, объявляя, что как высший выразитель воли народа может принимать к своему ведению любые вопросы, находясь якобы над компетенциями любых других властей. Долго такая абсолютная, неограниченная демократия существовать не могла. В нашем случае она споткнулась о либерального автократа Б. Н. Ельцина и либералов-реформаторов, которых чуть не до сих пор называют демократами (и они не силах публично отказаться от этого наименования).
Затем наши «кадеты», пока никто не успел опомниться, провели через референдум Конституцию, предусматривающую возможность отмены смертной казни. И дальнейшая политическая история стала историей компромисса между «кадетами» и «эсерами» (не «Справедливой Россией», конечно), в котором на стороне первых была сила власти, а на стороне вторых – потенциальная сила толпы. Долгое время компромисс был довольно-таки плодотворным. Но в последние года два-три политика баланса этих сил начала себя исчерпывать.
Порознь и вразнобой, но в эмоциональном единодушии просвещенная часть общества ожидает сейчас позитивных изменений государственных и социальных практик. Если они и окажутся возможными, то преимущественно с опорой на недемократические институты.
Один из примеров таких институтов – общественные организации. Их сущность не описывается в категориях демократии. Эти организации, подчас влиятельные, не образуются в результате процедуры всеобщих и равных выборов. Их члены по собственной инициативе возлагают на себя ответственность за состояние той или иной сферы общественной жизни. В свою очередь, демократическое большинство в России относится к НКО с большим подозрением. Характерно, тем не менее, что именно с НКО Дмитрий Медведев в очередном послании связал надежду на развитие системы социальной поддержки. Возможно, за этим последует поощрение правозащитной деятельности.
Другой пример – комиссия по технологической модернизации при президенте. Судя по тому, какое место в его послании заняли новые технологии, эта комиссия приобретает ведущее значение в системе власти. Если ей удастся выработать дельные решения, а президенту – навязать их правительству и в необходимых случаях Думе, приоритетные отрасли, возможно, начнут развиваться и Россия перестанет скатываться в доиндустриальную эру (под гимны постиндустриальному обществу).
Не от демократического большинства, обеспечивающего рейтинги пошлым телепередачам, ждать нам обновления телевидения (кстати, светлый луч – «Культура» была учреждена единоличным решением первого президента). А от творческих и деловых групп, уже начинающих пользоваться возможностями цифрового плюрализма, который технологически обеспечит появление сотни небольших телеканалов. Среди них есть и еще появятся умные и нравственные.
Наконец, автономная власть – суд. На него особая надежда. Он способен как присудить России светлое будущее (неподкупный, непослушный, достойный, квалифицированный), так и приговорить ее к длительному сроку стагнации (коррумпированный, потакающий начальствующим, равнодушный, беззаконный).
А там, глядишь, и демократия подтянется.
