Согласно почти единодушному мнению, в XXI век Россия и Китай вступают, достигнув наилучшего состояния двусторонних отношений за все три с лишним столетия их истории. Эти отношения основываются сегодня не на идеологической или "блоковой" доминанте, а на рациональном и конструктивном учете взаимных интересов.

Поле их соприкосновения обширно, а потенциал дальнейшей гармонизации далеко не исчерпан. И это побудило Москву и Пекин объявить в 1996 году о намерении развивать "отношения равноправного, доверительного партнерства, направленного на стратегическое взаимодействие в ХХI веке". Сторонам предстоит еще преодолеть немало трудностей и проблем для выстраивания действительно прочного фундамента всестороннего сотрудничества и взаимопонимания, дабы избежать повторения известных изгибов истории, когда пора "великой дружбы" сменилась десятилетиями отчужденности и враждебности.

К вопросу о лао даге

Советский Союз очень долго был для Китая примером, учителем и спонсором, и до сих пор встречаются китайцы, которые обращаются к русским со словами "лао даге" ("старший брат"). Но в этом обращении уже проскальзывает ирония. ВВП сегодняшнего Китая равняется пяти российским. Новое же поколение китайцев имеет о нашей стране весьма смутное представление. Огромный капитал советского/российского культурного присутствия в стране практически сошел на нет.

Идеологическая и политическая "прокладка" советского влияния, проецированного на Китай в 20-50-х годах, известна, но она не умаляет позитивных сторон этого феномена. Наша литература (Пушкин, Толстой, Горький, Симонов и другие) стала тем "окном" в европейскую культуру, которое оказало благотворное воздействие на несколько поколений китайцев.

В этом смысле у нее пока не появилось достойной замены на общекультурном ландшафте современного Китая (где царит попса на фоне кризиса серьезной культуры). Как, впрочем, и у классической русской живописи, балета, музыки. Многие наши песни стали в Китае воистину народными. "Подмосковные вечера", по единодушному мнению китайцев (хоть об этом и не говорится официально), их самая любимая, можно сказать, "общенациональная" песня.

О масштабах нашего культурного "наследия" в Китае можно судить хотя бы по тому факту, что за 1950-1958 годы в КНР было издано более 13 тысяч произведений русских и советских авторов общим тиражом около 230 млн экземпляров. На протяжении 50-х годов в китайском прокате было показано около 750 кинофильмов, которые посмотрело почти 2 млрд зрителей.

Наши мастера культуры помогли китайцам заложить основы классического балетного и музыкального искусства. До сих пор добрым словом вспоминают в Китае Галину Уланову и Ольгу Лепешинскую, Давида Ойстраха и Святослава Рихтера, Сергея Образцова и многих других.

Оказывая Китаю экономическую и научно-техническую помощь, наша страна поставляла самое современное из производимого на отечественных заводах оборудование и техническую документацию (в том числе даже на то, что у нас еще не было воспроизведено в металле). С советской помощью и при непосредственном участии наших специалистов было построено свыше 250 крупных промышленных предприятий, цехов и объектов, в том числе оборонного значения.

В общем объеме производства к началу 60-х годов на предприятиях, построенных с нашей помощью, выпускалось 40% китайской стали, 50% проката, 80% грузовиков, 90% тракторов, 55% турбин и т. д. Практически вся оборонная промышленность КНР, включая ядерную, была создана при научно-техническом и инженерном содействии СССР. Для возведенных объектов, а также для научных учреждений, здравоохранения и вооруженных сил КНР в нашей стране было подготовлено и обучено свыше 25 тысяч специалистов - от выпускников профтехучилищ до профессуры, от инженеров до генералов.

Эти люди составили костяк управленческой и научной элиты страны. Председатель КНР Цзян Цзэминь в середине 50-х годов стажировался на ЗИЛе, после чего работал на Первом автомобильном заводе - воссозданном в г. Чаньчуне прототипе того же ЗИЛа. Председатель Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей Ли Пэн в те же годы окончил Московский энергетический институт. О тех временах оба лидера с удовольствием вспоминают, а председатель Цзян в моменты неформального общения то и дело поражает российских собеседников своим знанием русских песен и поговорок.

Экономическое и научно-техническое содействие нашей страны Китаю в 50-е годы было эффективным и поистине легендарным, особенно с учетом того, что его оказывала страна, которая сама еще не залечила раны Отечественной войны.

Можно ли предъявлять какой-то (моральный или материальный) счет китайской стороне за оказанную помощь? Ведь порой слышишь от соотечественников: вот мы, мол, при Союзе всем братским странам помогали, а нам сейчас никто из них не помогает, даже Китай, который вон каким стал...

Во-первых, формально Китай рассчитался по всем долгам к середине 60-х годов (многие хорошо помнят чем - по тогдашнему обилию китайского ширпотреба в наших магазинах). Во-вторых... Как отмечалось в одном официозном издании советского прошлого, "в какой бы области ни развивала наша страна сотрудничество с КНР, она исходила из главного - всемерно способствовать укреплению социализма в Китае, упрочению советско-китайской дружбы". Переложив этот пассаж на современный понятийный язык, можно сказать, что, "укрепляя социализм", Москва, конечно, преследовала свои геополитические интересы. Соцлагерь, который строился не без расчета, что туда примкнет и Китай, подразумевался прежде всего как инструмент нашего противостояния Западу.

Отсюда - от спора между Москвой и Пекином за лидерство в соцлагере и "мировом коммунистическим и национально-освободительным движением" - и вспыхнула искра вселенской ссоры. Так что вполне мотивировано отсутствие сантиментов у Пекина по отношению к таким понятиям, как "братская помощь" или "пролетарский интернационализм". К примеру, наши щедрые поставки оружия и военного снаряжения (на 60 полноценных дивизий!) в начале 50-х годов понадобились Москве для того, чтобы руками китайских добровольцев в течение трех лет "дожимать" американский империализм на Корейском полуострове. И наши, и китайские историки сегодня едины в том, что кровопролитная война там была развязана во исполнение геополитических планов Сталина по отвлечению внимания США и Запада от основного, европейского театра противостояния двух миров.

Так что примесь негативных эмоций по целому ряду известных и малоизвестных эпизодов несколько обесценивает в целом благоприятный имидж тогдашних отношений. А последовавшая ссора между Москвой и Пекином лишь показала всю зыбкость геополитического дуэта, в котором лидерам обеих стран с самого начала так не хватало искренности мотиваций.

Не кидаться в объятия

Вот почему с конца 80-х закономерно вставал вопрос о выстраивании нового базиса наших отношений. Прагматичные и реалистичные начала этого базиса лишь укрепились с уходом со сцены КПСС и развалом СССР. Эти события, как и развал соцлагеря, стали серьезным идеологическим и дипломатическим испытанием для Пекина, незадолго до этого, в ходе визита Цзян Цзэминя в Москву в мае 1991 года, установившего межпартийные отношения с КПСС. Ведь китайцы было поддержали (посланием Геннадию Янаеву) ГКЧП, крайне негативно оценили итоги правления Михаила Горбачева, "развалившего КПСС и СССР", настороженно восприняли антикоммунистический и прозападный крен Москвы в начале 90-х годов.

В итоге новой России и коммунистическому Китаю пришлось выстраивать отношения на фоне утраченной общности в идеологии и социально-экономическом строе. И тем не менее переосмысления не могло не произойти: слишком дорого обошелся обеим странам период идеологического и военного противостояния. Только на военные приготовления в районе советско-китайской границы мы потратили за двадцать лет около 100 млрд долларов (в сопоставимых ценах 80-х годов), то есть треть всех денег, вырученных от экспорта нефти. Не меньший урон нанесла милитаризация экономики и всей общественной жизни нашему великому соседу.

"Уход" от того времени требовал скрупулезной выверки позиций и гармонизации обоюдных государственных интересов. Вот почему на протяжении 90-х годов главы двух государств согласовали и приняли столько совместных деклараций, в которых фиксировали все новые совпадающие позиции по многим аспектам проблематики развития двусторонних отношений и международной обстановки.

Прежде всего в декабре 1992 года было заявлено, что в двусторонних межгосударственных отношениях более не существует проблемы взаимной угрозы и что все межгосударственные вопросы будут решаться во взаимосвязи и мирными средствами. Вроде бы банально? Но нелишне вспомнить, как "решались" эти споры на Даманском.

Соответственно, и ремонт межгосударственных отношений начался с пограничного вопроса. 16 мая 1991 года было подписано Соглашение о межгосударственной границе на ее восточной части, а 3 сентября 1994 года - Соглашение о российско-китайской государственной границе на ее западном участке.

Стороны подошли к вопросу о демаркации границы гибко, идя, где возможно, на взаимные компромиссы. Кто-то - из числа местных руководителей на российском Дальнем Востоке - посчитал уступки с нашей стороны чрезмерными, пообещав "увековечить" вклад российских дипломатов, занимавшихся данной проблематикой, возведением монумента "Предателям России". Но если абстрагироваться от бранной критики, весомых аргументов против реализованного варианта развязки пограничного вопроса как не было, так и нет.

Доказательством принципиальности и "патриотичности" подхода Москвы к данному сюжету стало хотя бы то, что остались два участка границы, переговоры по которым все еще продолжаются: острова Большой Уссурийский и Тарабаров на Амуре (прямо напротив Хабаровска) и остров Большой на реке Аргунь. Сейчас сохраняется статус-кво: острова остаются у России, они как бы выведены "за скобки" подписанных соглашений о границе 1991-го и 1994 года и подписанного в 1998 году Соглашения о демаркации восточного участка совместной границы.

По мнению ряда российских наблюдателей, продолжающийся "кулуарный" диспут по островам имеет знаковый характер, ибо он происходит на фоне различного отношения сторон к "унаследованным от истории вопросам", а именно - к проблеме территорий, считающихся в Китае утраченными в результате подписания "неравноправных" российско-китайских договоров прошлого. Китайские собеседники - в ходе открытых и закрытых дискуссий - до сих пор трактуют эту проблему в свою пользу: мол, отторгла царская Россия у ослабленного императорского Китая до полутора миллионов квадратных километров.

И конечно, в наших интересах было бы добиться подписания - вслед за соглашениями о демаркации границы на всем ее протяжении (то есть на восточном и западном участках) - межгосударственного договора о границе, который бы раз и навсегда в правовом и историческом плане поставил точку в этой проблеме. Но дипломатия, как говорится, искусство возможного.

Виртуальный подъем

Вот уже который год стороны говорят о необходимости выведения на качественно новый уровень двустороннего экономического сотрудничества, подразумевая, что именно оно призвано стать самым прочным фундаментом всей конструкции двусторонних отношений в новом столетии.

И вроде бы организационная работа на данном направлении проведена внушительная: созданы многочисленные межправительственные комиссии, межведомственные подкомиссии по различным аспектам сотрудничества, подписано свыше сотни соглашений, разнопрофильные делегации сторон наносят визиты друг к другу чуть ли не ежедневно.

Видимо, вдохновившись таким виртуальным подъемом двусторонних связей, президент Борис Ельцин провозгласил в ходе саммита 1996 года намерение достигнуть 20-миллиардного рубежа в двусторонней торговле. Китайская сторона, подумав, эту цель поддержала, имея в виду, в частности, нарастить в рамках этой задачи свой экспорт в Россию.

Результат, увы, оказался обратным: к 1998 году объем российско-китайской торговли сократился примерно на треть, составив 5,4 млрд долларов. Лишь в прошлом году спад удалось приостановить (товарооборот вырос до 5,7 млрд долларов), а в текущем году - заметно укрепить наметившийся положительный тренд (за пять месяцев 2000 года рост составил 64,8%).

Наш официальный экспорт в Китай почти втрое превышает китайский экспорт в Россию. Однако если присовокупить сюда обороты "челночной" торговли (по оценкам, 3-4 млрд долларов ежегодно), то получается, что китайцы с лихвой восполняют имеющийся дисбаланс. При этом специфика и технология феномена народной (как ее называют в Китае) торговли такова, что при ней маргинализируются цивилизованные формы продвижения китайского экспорта в Россию, максимизируются прибыли китайских операторов и "заинтересованных сторон" (от чиновников до мафии) по обе стороны границы и минимизируются налоговые поступления в казну.

Оздоровление и выведение на новый уровень двустороннего торгово-экономического сотрудничества, несомненно, требует выстраивания всесторонней рыночной и юридическо-правовой инфраструктуры (от банковского обслуживания до арбитражной системы разрешения споров), эффективной информационной базы обслуживания контрагентов, наконец, общего улучшения экономической и инвестиционной ситуации в России.

До сих пор крупные китайские корпорации не склонны продвигаться на наш рынок, считая его нестабильным, малопредсказуемым. Да и правительство КНР в силу тех же соображений не очень-то поощряет инвестиции в нашей стране. С другой стороны, корпоративные элиты обеих стран имеют весьма слабое представление о реалиях по ту сторону границы, пребывая в плену порой ложных представлений и опасений. И вообще, сформировавшиеся интересы элит больше привязаны к возможностям, исходящим с Запада, а также географически и исторически более близким регионам (Европа - для России, Юго-Восточная Азия - для Китая).

Намеченные и уже частично реализуемые крупные проекты российско-китайского экономического сотрудничества в топливно-энергетической области призваны дать сильный импульс развитию торговли и вообще повышению общественного интереса друг к другу. Прежде всего речь идет о реализации проектов поставки в Китай природного газа с Ковыктинского месторождения (Иркутская область), а также нефти и нефтепродуктов. Стороны активно прорабатывают проект сооружения нефтепровода Россия-Китай с участием российских компаний "ЮКОС" и "Транснефть". При содействии России ведется сооружение АЭС "Тяньвань" в провинции Цзянсу.

Все это многомиллиардные проекты, позволяющие в обозримой перспективе сломать сложившийся годами "ширпотребно-сырьевой" характер товарообмена, когда из России вывозятся в основном удобрения, металлы и древесина, а из Китая - текстиль, обувь и продовольствие.

Еще одним многообещающим аспектом взаимодействия могут стать высокие технологии гражданского назначения. В КНР (г. Яньтай) уже создается Китайско-российская экспериментально-показательная база по сотрудничеству в области промышленного освоения новых и высоких технологий. Обсуждается также идея сложения усилий в создании конкурентоспособных на мировом рынке образцов гражданской авиатехники (на базе разработанных новых моделей российских самолетов), на ряде других направлений.

На пути реализации таких планов существует масса сложностей, но есть и объективная обоюдная потребность, толкающая стороны на попытки "освоить" высокотехнологическую сферу не только применительно к оборонным отраслям. Китай, несмотря на впечатляющий прогресс последних десятилетий, так и не научился делать классные автомобили, самолеты, компьютеры и т. д.

То, что там собирается из западных и японских комплектующих, в основном рассчитано на внутренний рынок; много и экспортируется, но все же Запад не очень-то склонен создавать в Китае самодостаточные современные производства, способные составить конкуренцию "материнским" компаниям.

Характерный пример: крупнейшее в КНР предприятие с иностранными инвестициями Shanghai Volkswagen Automobile Co., нарастив к концу 90-х годов ежегодный объем продаж на внутреннем рынке до трех с лишним миллиардов долларов, поставляет продукции на экспорт менее чем на миллион долларов. И подобные примеры можно продолжить. Таким образом, предложенная в 90-х годах Пекином западным инвесторам формула "современные технологии в обмен на доступ к китайскому рынку" срабатывает далеко не во всем и не в желаемых объемах.

В целом, как считают авторитетные китайские эксперты, даже при сохранении высоких (7-8% в год) темпов роста ВВП и постепенном сокращении разрыва с развитыми странами по объемным экономическим показателям "огромное отставание от Запада по общему экономическому уровню будет сохраняться еще длительное время". При этом, как считают в Пекине, Запад, пользуясь своими экономическими и научно-техническими преимуществами, а также опираясь на "исторически сформировавшуюся несправедливую систему международных экономических отношений", стремится сохранить Китай в зависимом (прежде всего в технологическом плане) положении.

Выправление создавшейся ситуации воспринимается китайской элитой как исторический вызов, стоящий перед их страной. Такой же вызов - только, наверное, в менее "судьбоносной" интерпретации - ощущается и россиянами. Именно это сходство ощущений и открывает определенные перспективы перед российско-китайским сотрудничеством в создании "общей" самодостаточной высокотехнологичной базы в тех сферах, где есть достаточные заделы.

Грани "стратегического взаимодействия"

Совмещение усилий в экономике и научно-технической сфере сопряжено с наращиванием взаимного доверия между Москвой и Пекином. Чем больше доверия, тем более допустимы степень взаимозависимости в стратегических с точки зрения национальных интересов областях и глубина координации действий в делах международных. С другой стороны, чем глубже сотрудничество, тем больше степень доверия и взаимопонимания.

Эта взаимозависимость, как надеются российские политики и эксперты, позволит снять известные опасения наших сограждан в связи с гипотетически возможным демографическим "обвалом" со стороны Китая на наши дальневосточные районы и вообще в свете неясности будущей эволюции китайского восприятия проблемы "утраченных территорий".

К тому же из-за авторитарности существующего в Китае политического строя, отсутствия гражданского общества, закрытого характера принятия важнейших решений и т. д. у его зарубежных партнеров закономерно возникает вопрос, насколько предсказуемо внешнеполитическое поведение Китая в обозримом и тем более в отдаленном будущем - когда он еще более усилится или если, не дай бог, там произойдут серьезные катаклизмы, вызванные кризисными процессами в социальной, демографической, природно-ресурсной и прочих областях.

Вопрос не праздный, и он, несомненно, должен учитываться при реализации конкретных аспектов нашего курса в отношении великого соседа. "Тесты" на взаимное доверие и прочность достигнутого уровня взаимодействия множатся по мере возникновения тех или иных узлов напряженности в сопредельных обеим странам регионах (прежде всего имеется в виду угроза со стороны мусульманского экстремизма в Центральной Азии) и все большего игнорирования Соединенными Штатами выстраданной Москвой и Пекином концепции "многополярного мира".

Реализация Вашингтоном программы ПРО провоцирует Россию и Китай на ответные и по возможности скоординированные действия либо ставит партнеров перед необходимостью смириться с новой реальностью (как это уже было с "расширением НАТО на Восток") и продолжать концентрировать усилия на экономическом развитии. А экономические успехи в обеих странах как никогда зависят от их хороших отношений с Западом, интеграции в контролируемые западными странами структуры международной торговли (ВТО и проч.), доступа к мировым финансовым рынкам.

Одним словом, мировые реалии ставят известные и в общем-то разумные с точки зрения долгосрочных интересов России препоны на пути дальнейшего военного крена нашего межгосударственного взаимодействия с Китаем.

Еще одним "тестом" может стать Тайвань. Позиция Москвы в тайваньском вопросе сводится к безусловному признанию правительства КНР единственным законным правительством Китая, а Тайваня - неотъемлемой составной частью территории Китая. Российская Федерация не поддерживает концепцию "независимости Тайваня" в любой ее форме и в этом контексте поддерживает неприятие Пекином принципа "двух Китаев", "одного Тайваня". Россия выступает против принятия Тайваня в ООН и другие международные организации, не намерена поставлять Тайваню вооружение. "В обмен" на это Пекин последовательно поддерживает нас в чеченской проблеме.

Но все дело в том, что сюжеты эти сильно отличны друг от друга и еще более отличны могут быть последствия для всей международной безопасности в случае реализации зарезервированного за собой Пекином права "присоединить" Тайвань военным путем. На взгляд наблюдателей, запас терпения Пекина и отпущенный им для решения вопроса лимит времени сокращаются. А военные потенции тем временем увеличиваются, при том не без помощи российской стороны, поставляющей, по мнению зарубежных экспертов, именно те современные виды вооружений (для ВВС и ВМС Китая), которые могут сыграть решающую роль в военном столкновении в Тайваньском проливе. Как поведут себя в таком варианте США, Япония, другие западные страны, государства АСЕАН? И какую тогда позицию занять нам?

Стратегия обеспечения национальной безопасности, реализуемая Пекином с начала 90-х годов, предусматривает "сосредоточение основных усилий на восточном и южном направлениях в опоре на север (это вроде бы мы. - Е. В.) и стабилизировав запад (Индия и Центральная Азия. - Е. В.)". Приоритетность для китайского руководства восточного и южных направлений определяются как их огромным экономическим значением (Гонконг, Тайвань и китайская диаспора ЮВА - крупнейшие источники инвестиций в китайскую экономику), так и высоким потенциалом конфликтности (вокруг спорных островов и богатых нефтью и рыбой морских акваторий).

"При условии, что материальные ресурсы Дальнего Востока, включая ресурсы Сибири и Центральной Азии, соединятся с финансовыми и техническими ресурсами Японии и Западного побережья Тихого океана ('четырех малых драконов'), а также с огромными человеческими ресурсами Китая, и что они найдут какую-то форму интеграции, это приведет к появлению на земном шаре чрезвычайно обширного района, где сформируется самый мощный в истории центр новой индустриальной цивилизации".

Эту фразу я заимствовал из написанной несколько лет назад коллективом авторитетных авторов из Академии общественных наук Китая книги "Стратегический план Китая на XXI век. Стратегия державы". Идея использования России как неиссякаемого источника сырья для "формирующегося колосса в лице Большого Китая" в той или иной форме воспроизводится многими китайскими политиками и учеными в самых различных изданиях и на многих форумах.

Но мне при этом вспоминается другой пассаж из процитированной выше книги: "С момента появления частной собственности и государств ресурсы, изначально принадлежавшие всему человечеству, были разделены неравномерно между различными странами и регионами, в результате чего бедные ресурсами страны и регионы вынуждены постоянно восполнять нехватку ресурсов посредством торговли и других методов, затем в процессе материального преобразования повышать их добавленную стоимость, а полученное выменивать на еще большее количество ресурсов". Дабы "другие методы" со стороны Китая в отношении нашей страны не материализовались в будущем в попытки расширения своего жизненного пространства за счет бескрайних и малолюдных российских земель, мы должны - продолжая всестороннее сотрудничество с великим соседом - скрупулезно учитывать и выстраивать российские национальные интересы с их проекцией на поколения вперед.