Публика вконец избаловалась: ну никак не хочет взволноваться по поводу предстоящих перестановок в правительстве. Уж ее и разогревают, и интригуют: вот скоро! вот через две недели! все будет очень серьезно! - а она хоть бы ухом повела. Ноль общественного резонанса.
Тут Г. О. Павловский, который, по отзывам знатоков, редко что-либо говорит случайно, очень изящно в интервью "Стране.ру" как бы опроверг, но и поддержал идею объединения правительства и президентской администрации - по образцу США: такой шаг "может быть актуальным в следующем политическом сезоне, вряд ли в этом". И опять никакого резонанса. Собственно, в том же интервью сам Павловский и дает понять почему: "с точки зрения всей страны" руководителем всей исполнительной власти так и так "по факту" является президент; основная же задача всего федерального центра состоит в том, чтобы дать "миссию и политическую роль" "кипящему слою внизу". Пока же, надо понимать, никакой политической роли "вниз" не спущено - вот там перестановками в центре особо и не интересуются.
Никакого интереса не вызвала даже поразительная по наглости публикация в Интернете стенограммы телефонных разговоров в приемной А. С. Волошина. Однако то, что "кипящий слой внизу" питает законное (без миссии-то! без политической роли!) равнодушие к копошению в верхах, невнимания к этому тексту никак не оправдывает.
Потому что этот текст - отличная пьеса в умеренно модернистском духе; в сущности, это римейк знаменитого шедевра нобелевского лауреата С. Беккета "В ожидании Годо". Пусть чуть послабее по тонкости отделки, но ведь зато какая жизненность! Здесь тоже, как и в пьесе великого ирландца, люди ведут бесконечные и большей частью тщетные разговоры в ожидании события, которому так и не суждено (в пределах текста) произойти, - дня рождения хозяина приемной. Львиная доля звонков, одолевающих секретарш, именно об этом: можно ли лично поздравить? что написать в адресе? что подарить? В каждом из этих мотивов есть свои пики. Звонок из приемной свеженазначенного министра: "Хотим указать какие-то человеческие качества, может быть, что-то из прошлых этапов построения этой жизни указать вот в этом тексте. Вот, может быть, можно с кем-то из его референтов пообщаться минут пять-семь? Ну, чтобы мне не голословно писать, а все-таки... как с душой, понимаете. Мне шеф сказал с душой написать!" Звонок из приемной переизбираемого губернатора: "NN передал поздравление Александру Стальевичу. Сувенир, такой сибирский медведь. Он довольно здоровый, такое чучело, это". - "Ух, ты!" - "Вот как быть? Он килограмм восемьдесят весит. Я думаю, этот самый, значит, как лучше поступить? И цветы". - "А он вообще куда влезает? Его в машину можно как-то воткнуть?" - "Нет. Его просто в обычную машину - исключается. Мы его положим в 'Баргузин'". Но главный художественный эффект производят, конечно же, не отдельные репризы, а весь гулкий и безостановочный, разнообразно-однородный поток.
И окончательно делает этот поток пьесой совершенно, по-видимому, случайное обстоятельство: периодические, раз в полтора-два метра текста, звонки известного журналиста. Ему зачем-то очень нужно переговорить с Волошиным, а тот вроде бы разговор ему обещал. Сначала он многословно любезен с секретаршами, с каждым разом обмен репликами становится все короче - и читатель с ужасом ждет, что вот-вот бедолагу с первого слова просто пошлют, а тогда все кончится: из действия выпадет стержень и дальше будет неинтересно. Но секретарши сугубо профессиональны - и когда журналист, недолго поговорив с Волошиным, наконец исчезает, мы уже благодаря ему втянулись в потусторонний мир приемной и можем дальше читать самостоятельно. А это стоит делать хотя бы потому, что ближе к концу, когда шеф удаляется из текста, двинувшись навстречу своему таинственному "полуюбилею" (так кто-то в приемной назвал сорокапятилетие), произойдет разговор двух секретарш о цветах, о подарках и вообще о жизни - лучшее в художественном отношении место во всей пьесе. А потом - спад. При переиздании я бы рекомендовал послеюбилейные страницы кардинальнейшим образом сократить.
Количество компромата при этом едва ли уменьшится, потому что компромата вообще почти нет. Более того, по прочтении ловишь себя на мысли, что самый симпатичный персонаж пьесы - хозяин приемной. Его разговоров в пьесе сравнительно немного, и почти во всех он выглядит достойно. Он лучше контекста. А уж в беседах с либеральнейшим экономистом (желающим то задержаться на денек-другой в Лондоне, то выступить в прямом эфире НТВ - и так-то всс приседающим) или с независимым исследователем (проводящим - на свои, разумеется, деньги! - социологический проект "Особое изучение тех, кто поддерживает президента") он - настоящий государственный муж, зрелый, немногословный и рачительный, выгодно контрастирующий с собеседниками.
В общем, как говорится, всюду жизнь - в том числе и в приемной одного из первых лиц государства. Жизнь суматошная; на свежий взгляд часто смешная; на дружеский взгляд даже трогательная; на недружелюбный - довольно противная. На последнее обстоятельство, впрочем, плевать: хотел бы я посмотреть на человека, стенограмма прослушивания которого была бы симпатична его недругам.
Другое дело, что именно из этих сфер, куда нам позволила заглянуть беспардонная публикация, нам теперь предстоит получить "миссию и политическую роль". Так ведь и тут не на кого сетовать. Сами себе не накипели - будем брать, что дадут.
