2001, N30 (290)
Последние дни криминального чтива
Уважаемый господин главный редактор!
Я давний читатель Вашего журнала. Ценю "Эксперт" как высокопрофессиональное издание. Тем более досадно то, что произошло со статьей "Последние дни криминального чтива". Правильный по сути материал, к сожалению, содержит ряд неточностей. Сначала о деталях.
Статья со ссылкой на меня доводит до читателя мысль о том, что новое произведение Виктора Доценко трудно продать тиражом и в 5 тыс. экземпляров, в то время как ранее тиражи достигали 500 тыс. Слава богу, эта информация не соответствует действительности. Доценко - раскрученный брэнд, тиражи его новых произведений по-прежнему исчисляются сотнями тысяч. Искажение произошло из-за отсутствия контекста. Моя мысль была следующей: если бы сегодня никому не известный начинающий автор Имярек пришел бы в издательство с текстами, по уровню, жанру и содержанию подобными произведениям Доценко, то стартовый тираж, который бы мы ему предложили, был бы около 5 тыс. экземпляров. Согласитесь, что смысл несколько иной.
Второе "открытие" статьи для меня как одного из руководителей "Вагриуса" заключается в том, что издательство живет из "самотека". Мы действительно работаем и с "самотеком", полагая большой удачей, если оттуда "вытекает" 2-3% из отсмотренного. Однако в основном, особенно если говорить о современной прозе, работа держится на сотрудничестве с так называемыми толстыми журналами, на опыте, профессионализме, вкусе и связях наших редакторов.
Теперь несколько соображений по сути темы, заявленной в статье.
К сожалению, в статье перемешаны два понятия и процесса - собственно издательский бизнес и литературный процесс, что суть не одно и то же. Простой пример: проанализируйте списки номинантов литературных премий (от Букера до Антибукера и т. п.) за последние десять лет и рейтинги продаж книг за тот же период. Пересечение имен авторов - минимально. Пелевин, Маканин, Чхартишвили-Акунин, Юзефович, еще два-три имени - и все! Причин и объяснений тому немало. В них не следует лишь включать нежелание издателей публиковать произведения номинантов. Желание есть - нет тиражей. Средние тиражи книг этого жанра - 5-10 тыс. экземпляров. Почему так? Отчасти объяснение в элитарности и "столичности" литературной тусовки, замкнутости ее на самое себя, а не на читателя, в ориентации на модность, но не популярность. Читая многих современных прозаиков, задаешь себе вопрос: "А где, собственно, тот messagе, с которым автор выходит к читателю?". Ответа нет. Но не буду углубляться в эту деликатную тему, оставив ее литературным критикам, ведь мы здесь о русском бизнесе ведем речь.
К сожалению, для нас, книгоиздателей, тихо отошел в область мифологии и "самый читающий народ". Но вот на что обращаю Ваше внимание. В статье делается поспешный вывод о том, что читательские предпочтения переходят к качественной современной прозе. Это верно, но лишь отчасти. Изменились не предпочтения. Изменилась читательская аудитория. Точнее, она сильно сократилась. Осталось ее ядро. Это ядро составляют те, у кого появился или не пропал вкус к чтению. Банально, но от этого не менее верно - чтение любой литературы требует интеллектуальных усилий. Те, кто от скуки, от отсутствия других развлечений раньше брал в руки дешевые боевики, бульварные романы, кинороманы, наспех переведенные детективы и т. п., чтобы занять время, сейчас решают лишь "кто пойдет за 'Клинским'". Что, опять не повезло с народом? Да нет, так везде. Повторю: изменились не предпочтения, упорядочилась и оформилась часть общества, которая, собственно, и имеет право называться читателями. Она, эта часть, более разборчива в жанрах и авторах, более требовательна к качеству текстов. При этом я не вижу беды в том, что современный прозаик издается тиражами 5 тыс. экземпляров. Аналогичная ситуация и в США, и в Англии, и в Голландии, и в Китае. Все те же 5-10 тыс. экземпляров. Такое впечатление, что границы стран расширялись ровно до того уровня, чтобы набрать пять тысяч читателей умных книг.
Эти изменения аудитории уловили и монстры издательского бизнеса, которые до последнего времени по большей части занимались по сути не книгоизданием, а книгопечатанием. Не потому, что им тоже хочется "сеять разумное, доброе, вечное", а потому, что им тоже надо теперь обслуживать другого читателя. Того, с кем давно работают и толстые журналы, и "Вагриус", и НЛО, и "Захаров", и Ad Marginem, и "Амфора" и др. Тут нельзя не согласиться с мнением Игоря Захарова, приведенным в статье: собирательный образ читателя нового века - представитель среднего класса, не потерявший вкуса к чтению и не желающий читать ни элитарную, ни массовую литературу. Именно на него будут работать издатели. Отсюда, в частности, и уменьшение тиражей при увеличении количества наименований, отсюда сегодняшний коммерческий успех изданий Акунина, Пелевина, Юзефовича, Радзинского, Донцовой, Хмелевской, Фаулза, Эко, Вен. Ерофеева, Ремарка, Харриса и др. Проект "Акунин" вообще надо преподавать в институтах как пример продуманного, грамотно срежиссированного и удачно воплощенного бизнес-проекта в книгоиздании. Все было сделано весьма профессионально. Так, собственно, должно строить издательский бизнес, так и стараются сейчас работать те, кто на виду. Из нюансов отмечу лишь один: слава богу, тенденция такова, что вновь возрастает роль издателя, креативной составляющей книжного бизнеса. Реализаторы, эти "длиннорукие мальчики", воспринимающие книги лишь через прайс-листы, пачки и контейнеры, начинают прислушиваться к издателям, редакторам, художникам. Диктат торговца снижается. Начался период проектов в книгоиздании. Прошел период "вала". И тут преуспеют те, кто лучше думает, лучше образован, лучше организовал литературный процесс в издательстве. Это относится ко всем жанрам - от детектива до мемуаристики.
Надеюсь, вышесказанное заинтересует Вас и Вашего читателя.
Искренне Ваш, заместитель генерального директора издательства "Вагриус" Андрей Ильницкий
2001, N31 (291)
Мещанский идеал
Российский федерализм с самого начала не имел четко заданных параметров, не была сформулирована концепция построения федерации. Все шаги предпринимались в угоду сиюминутной политике - "брать сколько угодно суверенитета". Причем реверансы делались в сторону "националов" (это и приостановка федерального законодательства в случае чего-то чрезвычайного, и государственный суверенитет у региона). Мировая практика данное положение напрочь отвергает. Наша федерация создавалась путем трансформации из унитарного государства. Ключевым инструментом была децентрализация. И вся система оказалась разбита на несколько десятков фактически независимых "кусков". Смысл же децентрализации заключается в другом - укрепить систему за счет повышения эффективности ее элементов.
За укрупнением федерации мы просто видим уменьшение количества регионов, но надо зрить в корень. Следует добиваться территориального построения федерации. Формирование государства через систему национальных автономий всегда для него губительно. Такие образования, как правило, способствуют только усилению сепаратизма. Наконец, никогда не будет федерация равноправной, если, с одной стороны, существуют регионы-доноры, а с другой - депрессивные регионы. Да, есть и в США бедные штаты, но вряд ли уровень жизни в них отличается по сравнению с богатыми, как у нас в Санкт-Петербурге и на Камчатке.
Мировая история свидетельствует, что единой концепции федерализма нет. Каждое государство выстраивает свою систему отношений исходя из культурных и исторических особенностей нации. "Может быть, стоит и нам не перелицовывать без конца государственную ткань, а научиться наконец играть по нотам?" - задает вопрос автор статьи. А что нам, собственно, "перелицовывать", если у нас нет государственной ткани? Есть останки системы, которые уже не способны адекватно воспринимать окружающую среду.
Игорь Терентьев, s000172@uic.tula.ru
