Роман "Анна Каренина" обычно читают в ранней юности. По прошествии долгих лет учебы и тягостных трудов в голове остается лишь "все смешалось в доме Облонских" да поезд, под который бросилась главная героиня. Особо памятливые могут еще назвать Вронского, его лошадь Фру-Фру и стреляющего уток Левина. Примерно с такой чередой воспоминаний о знаменитом романе брала и я увесистый томик вновь, когда волею судеб оказалась заперта в четырех стенах.
Но не сцены охоты, скачек или интимных переживаний четы Карениных стали теперь самыми интересными. Оказалось, что вопросы взаимоотношения человека и денег, работодателя и подчиненных описаны в романе не менее ярко, чем страдания Анны. И несмотря на прошедшие полтора века, теперешние проблемы и нужды русских людей с капиталом изменились не сильно.
Открытия начались буквально с третьей главы. Вот, поскандалив с женой, Стива (Облонский, тот самый, у которого все смешалось в доме, родной брат Анны) собирается на работу в присутствие (или, по-нынешнему, в офис). "Одевшись, Степан Аркадьич прыснул на себя духами, выправил рукава рубашки, привычным движением рассовал по карманам папиросы, бумажник, спички, часы с двойной цепочкой и брелоками и, встряхнув платком, чувствуя себя чистым, душистым, здоровым и физически веселым, вышел... в столовую..." А ведь арсенал нынешнего делового человека почти не отличается от джентльменского набора Стивы. Только часы из карманных превратились в наручные, а место в кармане занял мобильный телефон.
Читаем дальше. Свояк и друг Стивы владелец крупных сельхозугодий Левин никак не может управиться со своим хозяйством. Он и книжки научные читает, и новые культуры сеет, да никак не сделает бизнес прибыльным. И все из-за крестьян: они и не выполняют в срок его указаний, и крадут, и нормального управляющего на них найти невозможно. И вот Левин останавливается по дороге у одного зажиточного мужичка. "Старик снял десять лет тому назад у помещицы сто двадцать десятин, а в прошлом году купил их и снимал еще триста у соседнего помещика. Малую часть земли, самую плохую, он раздавал взаймы, а десятин сорок в поле пахал сам своею семьей и двумя наемными рабочими. Старик жаловался, что дела шли плохо. Но Левин понимал, что он жаловался только из приличия и что хозяйство его процветало. Если бы было плохо, он не купил бы по ста пяти рублей землю, не женил бы трех сыновей и племянника, не построился два раза после пожаров, и все лучше и лучше... Он был и не прочь от нововведений. Он сеял много картофеля, и картофель его, который Левин видел подъезжая, уже отцветал и завязывался, тогда как у Левина только зацветал. Он пахал под картофель плугою, как он называл плуг, взятый у помещика. Он сеял пшеницу. Маленькая подробность о том, что, пропалывая рожь, старик прополонной рожью кормил лошадей, особенно поразила Левина. Сколько раз Левин, видя этот пропадающий прекрасный корм, хотел собирать его; но всегда это оказывалось невозможным". Ну чем не success story! А ведь и сейчас на российских просторах можно встретить немало крепких единоличных хозяйств, с коровами и лошадьми, автомобилем и арендованным для вспашки трактором рядом с развалившимся колхозом. Только жизнеописателя на них нет.
В зимней московской жизни Левина тоже немало экономических "изюминок". Непропорциональные затраты, которые нужны для пребывания в столице, потрясают всю остальную Россию до сих пор. Полтора века назад было, оказывается, точно так же. "Только в самое первое время в Москве те странные деревенскому жителю, непроизводительные, но неизбежные расходы, которые потребовались от него со всех сторон, поражали Левина. Но теперь он уже привык к ним. С ним случилось в этом отношении то, что, говорят, случается с пьяницами: первая рюмка колом, вторая - соколом, а после третьей - мелкими ласточками". Ливреи лакеям и швейцару были равны стоимости двух работников на все лето, а провизия к обеду для родных - девяти четвертям овса. Но потом Левин перестал задумываться об этом. "Соответствует ли труд, положенный на приобретение денег, тому удовольствию, которое доставляет покупаемое на них, это соображение уже давно было потеряно". Последнее замечание Толстого может стать лозунгом потребительского бума, который сейчас демонстрирует наш средний класс.
Новый загородный дом Анны и Вронского вполне может сойти за образец нынешнего стиля потребления. К Анне в гости приехала ее единственная оставшаяся подруга Долли. "Все, что она [Долли] видела, подъезжая к дому и проходя через него, и теперь в своей комнате, все производило в ней впечатление изобилия и щегольства и той новой европейской роскоши, про которые она читала только в английских романах, но никогда не видала еще в России и в деревне. Все было ново, начиная от французских новых обой до ковра, которым была обтянута вся комната... Мраморный умывальник, туалет, кушетка, столы, бронзовые часы на камине, гардины и портьеры - все это было дорогое и новое". Только не выдержала Долли в этом дворце больше суток и с радостью сбежала в свое гораздо более скромное имение. Что ж, не такие ли чувства испытываем подчас и мы после празднования новоселья у внезапно разбогатевших друзей?
Нынешние идеологи нашей бизнес-элиты любят говорить о том, что рождается в России невиданное доселе общество, с абсолютно другой системой ценностей и новыми проблемами. Боюсь, мы со Львом Николаевичем их разочаруем.
