Книга известного российского социолога Ольги Крыштановской стала итогом пятнадцати лет исследований советской и российской элиты под эгидой российского Института социологии РАН. Анализу подвергаются элитные когорты в ключевых временных точках - брежневская (последние годы застоя), горбачевская (1990), ельцинская-1 (1993 год), ельцинская-2 (1999 год) и путинская (2002 год). Исследованию был дан старт, когда книга М. Восленского "Номенклатура" еще хранилась под грифом "совершенно секретно" в единственном экземпляре в библиотеке ЦК КПСС. Завершено оно в своем нынешнем виде в ноябре 2004 года. И как нельзя кстати - к тому времени в России уже было заявлено о радикальных переменах в государственном устройстве, идет к своему логическому концу и "дело ЮКОСа".
Накладывая одни временные пласты на другие, исследование Крыштановской позволяет вписать новые инициативы российской власти в исторический контекст и, возможно, избавить от вредных аллюзий. Путинское время российская диссидентствующая интеллигенция совершенно несправедливо считает реставрацией брежневского застоя - она принимает внешние атрибуты, доставшиеся от супердержавы, за саму суть. Один известный историк как-то сказал мне, что, по его наблюдениям, аналогии с реставрацией чего-либо в отношении действующей власти у российской интеллигенции появляются всякий раз, как она оказывается отстраненной от участия в принятии государственных решений. Иными словами, всякий раз, как интеллигенция перестает быть частью политической элиты. Брежневскую эпоху застоя она окрестила реставрацией сталинизма, для которого застой уж никак не был характерен. Так выражалось недовольство тем, что стареющий клуб партийных боссов все больше отрывался от народа, которым управлял. Как метко писал ученый Восленский, "номенклатурные чины живут как бы вовсе не в СССР, а в некоей спецстране... Номенклатурное семейство в СССР может пройти весь жизненный путь - от родильного дома до могилы: работать, развлекаться, учиться и лечиться, не соприкасаясь с советским народом, на службе которого якобы находится номенклатура". Именно в таком закрытом мире существовали, играя четко расписанные роли, 22 члена Политбюро ЦК КПСС, 115 членов правительства, 1500 депутатов ВС СССР и 174 первых секретаря ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов и горкомов.
Горбачевская эпоха взорвала эту устоявшуюся систему - перестройка вынесла на самый политический верх врачей, профессоров, юристов, историков, писателей. Интеллигенция к 1989 году увеличила долю своего представительства в парламенте с 7 до 35 процентов. Как вспоминал сам Горбачев, "с помощью выдвижения депутатов от общественных организаций удалось влить в депутатский корпус, так сказать, неспокойный элемент, 'дрожжи'". В результате одни (диссиденты) подорвали идеологические основы коммунистической власти, другие (молодые реформаторы) образовали костяк новой власти.
Далее, собственно, началось самое интересное. Признав, что выборы глав администраций являются наилучшим вариантом, Ельцин высказал мнение, что проводить масштабные избирательные кампании и одновременно глубокие экономические преобразования невозможно. Главный его аргумент - "пойти на это значит погубить все". Уступая его давлению, 1 ноября 1991 года V съезд народных депутатов РСФСР ввел процедуру назначения губернаторов президентом до 1 декабря 1992 года (с одной поправкой: по согласованию кандидатуры с советами народных депутатов на местах). К январю 1992 года новая власть установилась практически во всех краях, областях и автономных округах, благодаря чему ельцинская система устояла в кризисные сентябрь-октябрь 1993-го. На местах был создан надежный административный тыл. "Если в августе 1991 года за поддержку ГКЧП пришлось уволить 12 председателей краевых и областных исполкомов, то в связи с октябрьскими событиями 1993 года лишь трое губернаторов лишились постов", - поясняет Крыштановская.
Совсем скоро регионы вернули себе право избирать своих глав, центр стал стремительно слабеть, ельцинская кадровая политика на федеральном уровне превратилась в мясорубку, из которой то и дело выбрасывались вовне целые обоймы и кланы еще молодых российских политиков. Реформы остановились. При Ельцине государство утратило контроль не только за каналами входа в элиту, но и за каналами выхода из нее. Нарушение мобильности и ротации элит привело к тому, что у российской власти стало слишком много врагов из вчерашних ее сторонников. Главный вывод, если верить приведенному анализу ельцинского периода власти, парадоксален: "Выборы стали не механизмом отбора лучших среди равных, а зоной острой конкурентной борьбы между группами самой элиты. Не выборы, а назначения остались практически единственным механизмом рекрутирования в элиту представителей гражданского общества".
Анализ путинской эпохи в этой книге никак нельзя назвать полным и глубоким - она, эта эпоха, собственно, еще не закончилась. Г-жа Крыштановская указала на многие ее характерные и очевидные признаки - массовый приход людей в погонах во власть, возрождение "мобилизационной политики", складывание узкого круга приближенных, жесткая корпоративность. Но, как и в анализе брежневской, горбачевской и ельцинской элит, за обилием цифр потерялась суть исследования - анатомия оставляет за кадром "саму душу". Способна ли нынешняя элита при всех своих внешних данных всерьез заниматься не только сохранением своей власти, но и проведением целого ряда болезненных социальных реформ, так необходимых для страны? Более конкретно: нужно ли нынешней российской власти отменить выборы в регионах для проведения болезненных социальных реформ, или отмена выборов нужна всего лишь для сохранения самой власти? Или более широко: пригодны ли методы революционной эпохи для времени относительной стабильности, разумно ли размахивать маузером в фешенебельном торговом центре? Ответы на эти вопросы придется искать "по обстановке". "Анатомия российской элиты" не история болезни. Диагноз по ней не поставить.
