Мой разговор с одним из главных идеологов американских неоконсерваторов Ричардом Перлом состоялся на его вилле в фешенебельном районе Чеви Чейс на окраине Вашингтона. Дом Перла выделялся среди остальных весьма скромных построек на Графтон-стрит не размерами и не роскошью - просто с балкона его второго этажа свисал американский флаг. Внутри это было обжитое и несколько обветшавшее жилище с массой ненужных и, очевидно, дорогих хозяину вещей - эдакий типичный дом американского дедушки, принимающего во время летних каникул ватагу шаловливых внуков. И тем не менее это было жилище Князя Тьмы, как называет Перла европейская и американская либеральная пресса, главного имперского идеолога, искусного политического провокатора, разработчика инициатив по созданию национальной системы ПРО и главного организатора мощной кампании за свержение режима Саддама Хусейна в Ираке. Сам район Чеви Чейс можно назвать "логовом неоконов" - неподалеку от Перла живут его политические соратники: бывший заместитель министра обороны, а ныне глава Мирового банка Пол Вулфовиц и бывший директор ЦРУ при Буше-старшем, а ныне содиректор ряда аналитических центров неоконсервативного толка Джеймс Вулси. Ведущие американские неоконы предпочитают держаться вместе: они не только создали мощную сеть некоммерческих аналитических организаций, не только находят друг другу работу, не только связаны родственными отношениями - они еще и "соседи по даче". Американская политика - это не столько семейное дело, сколько клановое: без включения в развитую систему идентификации "свой-чужой" здесь ничего не добьешься. И дело не в партийной лояльности. Карьерный рост американского чиновника и политика определяется формулой "Скажи, с кем ты работал вчера, и я отвечу тебе, где ты будешь завтра".

Однако последние кадровые перестановки в кабинете Буша оставили многих наблюдателей в недоумении. Главный вопрос - сохранили ли неоконсерваторы свое прежнее влияние на президента США - повис в воздухе. С одной стороны, Пол Вулфовиц назначен главой Мирового банка, Джек Крауч, бывший посол в Румынии и протеже вице-президента Дика Чейни, занял должность заместителя советника по национальной безопасности. С другой - неудачной оказалась попытка неоконов навязать Джона Болтона в заместители госсекретарю Кондолизе Райс: он теперь с трудом пробивается через мощную оппозицию в сенате, пытаясь сесть в кресло посла США в ООН. Замминистра обороны по политике Дуглас Фейт, через которого неоконы осуществляли непосредственное влияние на военную стратегию США, покидает свой пост. Ричард Перл лишился неоплачиваемого поста главы Совета по оборонной политике при Пентагоне еще в марте 2003 года после скандала в американской прессе - его обвинили в лоббировании интересов крупной китайской корпорации. Впрочем, свое членство и влияние в совете он сохранил.

Сегодня многие аналитики гадают, что значат все эти перестановки, победа это неоконов или поражение? Как заявил "Эксперту" директор российских и азиатских программ Центра оборонной информации в Вашингтоне Николай Злобин, "лагерь неоконов сохраняет влияние, он оттеснен, и одновременно он в милости; впрочем, их влияние сократилось уже хотя бы потому, что в свой второй срок Буш сосредоточится на внутренних проблемах Америки, а здесь неоконы не сильны. Они же 'империалисты', а не 'капиталисты'".

Однако степень влияния неоконов на Буша - по-прежнему главная загадка американской политики. Тем более если учесть тот факт, что позиции главных патронов неоконов - вице-президента Дика Чейни и министра обороны Доналда Рамсфелда - прочны как никогда. В услугах же таких умеренных политиков, как госсекретарь Колин Пауэлл и советник Брент Скоукрофт (он был советником по национальной безопасности еще у Буша-отца, выступал против войны в Ираке), американский президент нуждаться перестал. Рассказывают, что, давая указание принять отставку легендарного советника, куда тот подал чисто формально по завершении первого срока Буша, президент саркастически заметил: "Скоукрофт постарел и торчит, как шило в заднице". В разговоре с "Экспертом" Ричард Перл, отвечая на вопрос о степени влияния неоконов на Буша, был аллегоричен:

- Какое влияние имел Ньютон на яблоко, которое упало на землю? Никакого. Этот президент имеет свое видение. Отчасти его можно назвать неоконсервативным, но Буш очень удивится, если узнает, что он-де неокон. Архитектор политики Джорджа Буша - Джордж Буш. Он продукт своей собственной истории и событий 11 сентября, которые сильно повлияли на всех. Это миф, что Буш повел бы какую-то иную политику, если бы небольшая группа неоконсерваторов не была в тот момент частью его администрации. Все складывалось таким образом, что к 10 сентября 2001 года он мог уволить Пола Вулфовица и Дага Фейта. Доналд Рамсфелд вполне мог быть отправлен в отставку, хотя он и не неоконсерватор. Но без этих людей политика президента была бы, по сути, такой же.

- Выдвижение Джона Болтона на пост посла в ООН - это ссылка или миссия?

- Конечно, это миссия. Вы можете быть уверены, он должен сыграть очень важную роль - ей заданы все необходимые параметры. Но я не думаю, что Джон сам назвал бы себя неоконсерватором.

- Но он им является.

- Если вы используете этот термин так, как его употреблял Ирвинг Кристол (он его и придумал), то Болтон не отвечает классическим критериям. По крайней мере, насколько мне известно, Джон не прошел через определенную эволюцию - от одной идейной платформы к другой. Реформатор американского консерватизма Уильям Бакли был консерватором в течение всей своей жизни. Он может высказывать различные точки зрения, часть которых очень близка идеям неоконсерваторов, но никто не назовет Бакли неоконсерватором. Отчасти потому, что в политике он очень давно, его взгляды стабильны, в них нет важных переходных этапов. Неоконсерваторами, если быть точным, называли узкую группу интеллектуалов, которые писали статьи в ряд журналов, один из них - Commentary. Это были представители поколения, которое было носителем определенных идей еще в пятидесятые-шестидесятые годы двадцатого века. Их взгляды сильно менялись вместе с политической обстановкой.

Как стать неоконом, или Осторожно, модерн!

"Меняющаяся политическая обстановка", о которой говорит Перл, - это возникшая в 60-х годах прошлого века контркультура, давшая мощный толчок массовому леворадикальному молодежному движению. Часть вчерашних троцкистов, леваков, либералов, либеральных консерваторов была шокирована масштабом этих выступлений, разнузданностью сексуальной революции и уровнем потребления наркотиков. Как вспоминал крестный отец американского неоконсерватизма Ирвинг Кристол (основатель таких неоконсервативных изданий, как The Public Interest и The National Interest), "молодежные бунты шестидесятых были направлены против либеральной профессуры, консерваторов особо никто не трогал. Либеральная профессура всегда считала себя 'широко мыслящей', но одно дело поощрять исторические, социологические и психологические исследования, которые показывают, что наша консервативная семейная структура менее универсальна и куда более 'культурно ограничена', чем думается. И совсем другое - видеть, как твои дети становятся сексуально беспорядочными, соблазняются наркотиками и культивируют идеи о самоубийстве. Либералы, как и многие члены интеллектуального сообщества, всегда сохраняли дистанцию по отношению к 'буржуазному обществу', пытаясь быть 'объективными' в отношении буржуазных взглядов. И тут они обнаружили, что они-то и есть буржуазия".

В интервью "Эксперту" бывший спичрайтер Буша и пропагандист неоконов Дэвид Фрам (их совместная с Ричардом Перлом книга "Конец злу" является меморандумом крайнего неоконсерватизма) пояснял: "Неоконсерватизм - это не вопрос идеологии, это вопрос биографии. Этот термин имеет отношение к определенному поколению, родившемуся между 1920-м и 1950 годами. Они сами или их родители были частью большой иммиграции в США до и после Первой мировой войны. По этой причине большинство из них либо католики, либо евреи - не протестанты. Новые иммигранты по своим взглядам были более левыми, чем традиционные американские левые и демократы. Беспорядки в США в 1960-1970-х годах шокировали их до такой степени, что они пересмотрели свои политические взгляды. Это был коренной перелом. Нет, никакой новой идеологии не родилось - сформировался неоконсервативный типаж целого поколения".

Идейными вдохновителями уличной молодежной революции были такие мыслители франкфуртской школы, как Герберт Маркузе, Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно. После прихода к власти Гитлера многие из франкфуртцев переехали в Америку. Это был типичный европейский экспорт левых идей, которые обрели плоть и кровь на американской почве. Ответом на этот левый вызов, поразивший, как и нацеливались неомарксисты, все области буржуазной культуры и образования, стало рождение американской неоконсервативной мысли. Примечательно, что идейными вдохновителями неоконов тоже были европейские иммигранты. Их духовным отцом стал Лео Штраус - еврейский философ, в 1938 году сбежавший из нацистской Германии в Америку. Вся вторая половина ХХ века прошла под знаком идейной борьбы европейских школ мысли правого и левого толка - политическому диспуту в Америке они обеспечили немецкую глубину и точность.

Влияние идей профессора Чикагского университета Лео Штрауса на неоконов поразительно. Интеллектуальными наследниками Штрауса стали главный редактор The Weekly Standard Уильям Кристол (сын Ирвинга Кристола), бывший министр образования (в администрации Рейгана) Уильям Беннетт, ученый Фрэнсис Фукуяма, философ Алан Блюм и другие. Сын польского еврея-иммигранта Пол Вулфовиц, ради того чтобы пройти несколько учебных курсов Штрауса, даже отказался от приличной стипендии в аспирантуре Гарварда. Слушателями Штрауса были и Ричард Перл, и главный специалист по разведке Абрам Шальски, и эксперт-советолог Стефан Сестанович, и специалист по Центральной Азии Чарльз Фэйрбэнкс. Все вышеперечисленные персоны были членами так называемого Теллюрайдского общества - замкнутой элитной группы, "практикующей принципы демократии". Ученик Штрауса Алан Блюм, автор знаменитой работы "The closing of American mind" (манифест консерватора образца 1987 года, протестующего против либеральных изменений в американском образовании), создал своего рода ступени постижения философии: его ученики попадали в различные группы - в зависимости от способностей и близости к учителю. Самых выдающихся он награждал шикарным ужином в своем богатом доме. Блюм предпочитал, чтобы ученики приходили к нему "девственными" в философском знании, до этого не читавшими ничего, чтобы он мог сформировать их цельное мировоззрение с нуля (к слову, элитный кружок дал повод к слухам о нетрадиционной сексуальной ориентации Блюма). В 80-х, уже во времена Рейгана, Вулфовиц пригласит на работу в госдеп несколько видных персон из этого "Теллюрайдского общества".

Ученики Штрауса сделали из идей своего учителя далеко идущие политические выводы. Он считал, что либерализм - это логичный и печальный итог эпохи модерна, торжества ее принципов, доведенных до крайности и абсурда. Модерн тяготеет к релятивизму, а тот, в свою очередь, ведет к нигилизму. Штраус писал о необходимости переосмыслить классику - заново перечитать работы Платона, Аристотеля, Фараби, о необходимости освободиться от пут просвещенческого мифа с его нигилизмом, атеизмом, цинизмом и противопоставлением человека природе. Стержневая идея Штрауса - необходимо развенчать дух моральной терпимости, который доминирует в интеллектуальной жизни Европы и Америки. Либерализм и релятивизм постепенно деградируют в расхожее мнение, что все точки зрения равны, а всякий, кто отстаивает главенство своего морального кредо, - антидемократичен, элитист, а значит, аморален. Штраус полагал, что нужна элитная группа советников (как в "Республике" Платона), которая должна убеждать политического лидера и массы в необходимости моральных оценок, в назывании добра добром, а зла злом, в необходимости бороться с тиранией. Примечательно, что одним из главных политических героев неоконов стал Уинстон Черчилль, который бросил вызов Гитлеру (на его день рождения они любят собираться в Вашингтоне, потягивать бренди и покуривать сигары). Коммунизм, как и нацизм, для неоконов - абсолютное, библейское зло, а значит, борьба с ним не могла допускать компромиссов, "разрядок" и взаимных уступок. Крах всего либерального проекта, учил Штраус, явлен в судьбе Веймарской республики, которая пала под натиском нацистов и коммунистов. Добро должно уметь себя защищать. Америка может избежать этой судьбы, потому что она сохранила в себе досовременные и долиберальные культурные элементы. Только через бесконечную войну жизнь может снова быть политизирована, а человечность человека восстановлена. Сочетая религию (для простых людей) и национализм (как государственный проект), можно сварить своего рода эликсир, который превратит расслабленных гедонистов в набожных националистов. Нацию можно собрать воедино, лишь противопоставив ее другой нации, а в отсутствие таковой врага надо непременно найти. Ради этих целей элита может практиковать "ложь из благих намерений". Одна из исследователей Штрауса канадка Шадиа Дари писала: "Считать Штрауса защитником демократии просто смешно. Древние философы, которых он очень ценил, считали, что немытые массы не достойны ни истины, ни свободы...".

Пойдешь налево - придешь направо

Как писал реформатор традиционного американского консерватизма Рассел Керк, "консерватизм - это отрицание идеологии, а американский консерватизм - это проявление ума и характера, а не нагромождение политических абстракций". До сих пор политический диспут в Америке был напрочь лишен философского базиса - благодаря Штраусу у неоконов он появился. Это позволило им выделиться в отдельную политическую группировку, отличную от левых и части правого лагеря, привлечь в свои ряды как демократов, так и республиканцев. Говорит Ричард Перл:

- Консерватизм таких людей, как Уильям Бакли, Рассел Керк или Пэт Бьюкенен, - естественный. США - консервативное государство в том смысле, что большинство американцев не сильно подвержены влиянию идеологий. Они верят в базовые американские ценности, которые принимаются всеми идеологическими течениями - не только консерваторами. Это индивидуальная свобода, открытый рынок. Есть такие страны в мире, где сказать, что ты капиталист, значит сразу определить свои идеологические предпочтения. В США все мы капиталисты. Это так же естественно, как воздух и вода. Это не предмет идеологии. Конечно, среди экономистов идут дебаты по поводу того, в какой мере экономика должна регулироваться, как реформировать систему социального обеспечения. Эти дискуссии идут и в среде центристов, а не только среди радикалов. Было бы неверно смотреть на США через идеологическую призму.

- Одно из главных обвинений, которое бросают вам, - "неоконы равнодушны к экономике". Империя не выдержит напряжения пространства и впадет в хаос. Об этом говорит Бьюкенен.

- Реальное интеллектуальное наполнение Бьюкенена минимально. Это растянутое во времени пустословие. Под всем этим нет никакой философии. Есть импульс к изоляционизму. Точка зрения Бьюкенена: мы должны быть по большей части равнодушны к тому, что происходит в окружающем мире. То, что происходит в большинстве стран мира, не оказывает прямого влияния на нашу жизнь. Он разбрасывается, кстати, как и крайние левые, такими словами, как "имперская власть". Консерватор Бьюкенен и крайние левые описывают внешнюю политику Америки одними и теми же терминами. Все они носители непрагматичных и экстремальных взглядов, а при этом обвиняют других в непрагматичности и радикализме.

- Но какая философская база лежит в основе неоконсервативных идей?

- Это не идеология, как я уже сказал. Неоконсерватора можно описать в таких терминах, как "предрасположение к тому, чтобы обращать внимание на специфические проблемы". Они таковы. Вопрос гражданских свобод. Неоконсерваторы не могут не быть ярыми сторонниками гражданских свобод. Они очень озабочены тем, как к свободам относятся государственные институты. И в этом много общего с идеями классических либералов. До определенной степени это точка зрения левого лагеря. Вопрос об интервенциях США за границей. Те, кто называет себя неоконсерваторами, готовы защищать и поддерживать базовые либеральные ценности. Они либералы. Например, если вспомнить тех, кто подписал письмо с призывом к США вмешаться в боснийский конфликт в тот момент, когда на боснийских мусульман напали Милошевич, Младич и Кораджич, большинство из них можно смело назвать неоконсерваторами. Так что, повторюсь, неоконсерваторами становятся в отношении к определенным проблемам.

Семидесятые годы стали для неоконов "осевым временем". Огромное влияние на них оказали победы Израиля на Ближнем Востоке (многие американские евреи после победы 1967 года над арабскими армиями стали "заново рожденными" сионистами), проигрыш Америки во Вьетнаме (осознание неотложности оборонного строительства), попытки добиться ядерной разрядки с СССР (с "империей зла", считали они, не может быть компромиссов). Сама возможность разрядки с СССР, о которой заговорил президент Форд, а потом Никсон, резко поляризовала американский политический спектр. Часть консерваторов стала смещаться в своих взглядах резко вправо. Туда же потянуло и часть демократов. Некоторые будущие неоконы из либерального лагеря стали собираться вокруг сенатора Генри "Скупа" Джексона, мобилизовавшего часть демократов против "Новых демократов" - он организовал коалицию "За демократическое большинство" (ее членами стали Патрик Мойнихэм, Хуберт Хамфри, Элиот Абрамс, Норман Подгорец, Джин Кирпатрик, Стефан Брайэн). Джексон был для неоконов легендарной фигурой - как-никак ярый антисоветчик и противник разрядки с СССР, сторонник Израиля и могущественный лоббист национальной системы ПРО. "Это была любовь с первого взгляда", - так вспоминал Ричард Перл свою первую встречу с сенатором. В его офисе он проработал целых одиннадцать лет. Вместе с Полом Вулфовицем он готовил для сенатора материалы в поддержку финансирования национальной системы ПРО. Благодаря Джексону Перл сколотил в сенате мощную лоббистскую группу в поддержку этого "проекта века".

- Господин Перл, критики неоконов утверждают, что вы живете в каком-то вымышленном мире - взять хотя бы "противоракетную оборону" или недавно созданную программу "Тотальная информационная осведомленность".

- У любой идеи всегда будут критики. На противоракетную оборону можно смотреть с технологической точки зрения - будет ли она работать, из каких элементов она должна состоять, чтобы работать, стоит ли в нее инвестировать, можно ли найти иные способы защитить страну на те же деньги. Это все можно обсуждать. Не нужно придавать всему этому идеологический оттенок. Это не предмет диспута между правыми и левыми, консерваторами и либералами. Либералы не склонны доверять профессиональным суждениям оборонных экспертов и аналитиков военных центров. Они вообще не любят тратить деньги на оборону - общественные деньги они предпочитают тратить на другие вещи. Эту свою склонность они распространяют на все.

Именно благодаря усилиям Джексона сенат принял закон, который увязал получение Советским Союзом статуса наибольшего благоприятствования в торговле с увеличением еврейской иммиграции из страны (знаменитая поправка Джексона-Вэника). Однако это были значительные, но недостаточные успехи - Никсону все-таки удалось подписать с Брежневым договор об ограничении систем противоракетной обороны и стратегических наступательных вооружений (лишь в 2001 году под давлением неоконов в своем окружении президент Джордж Буш выйдет из договора по ПРО в одностороннем порядке). Но в конце 70-х им открылось "окно возможностей". Неспособность президента демократа Джимми Картера дать адекватный ответ исламской революции в Иране, провал операции по освобождению захваченных в Тегеране американских заложников, а также бездействие администрации после вторжения советских войск в Афганистан дали неоконам исторический шанс. При их активном участии в Америке произошла неоконсервативная революция. К власти пришел неолиберал Роналд Рейган. Бывший посол США в ООН в администрации Рейгана, а сегодня ведущий аналитик "бастиона неоконсерваторов" Института American Enterprise легендарная Джин Кирпатрик в интервью "Эксперту" рассказала о собственном опыте знакомства с неоконсервативными идеями.

- Ваша биография потрясает прежде всего тем, что в молодости вы были увлечены социализмом, были демократом, потом - консерватором-республиканцем, потом оказались в неоконсервативном лагере. Какая сила вела вас по такой политической траектории?

- Большую часть моей жизни я была демократом. Мои родители и родители моих родителей были демократами. Мои братья, тети и дяди были демократами. Я родилась в Оклахоме. Это юг. Культура очень южная. Мои родители были таксистами. И все в моей семье были таксистами. И это очень характерно для юга. Я действительно хотела быть такой же, как моя семья. Но в молодости меня поразило описание социалистического движения в учебнике истории для старших классов. Тогда говорили, что авторы подобных учебников соблазняют учеников социалистическими идеями. Хотя я, наверное, была единственной, кто соблазнился социалистическими идеями благодаря учебнику. Я поступила в колледж и познакомилась с людьми, которые были членами Социалистической лиги молодежи (YPSL). Меня это заинтересовало, и я в нее вступила - всего на один год. Эти события не были такими уж важными в моей жизни. За исключением того, что я была демократом. Вот это было важно. Это оказывало очень сильное влияние на мою идентификацию. Когда Гарри Трумэн стал президентом, я оставалась демократом. Трумэн мне очень нравился. Это был первый настоящий политик, которым я восхищалась. И я оставалась демократом до тех пор, пока президентом США не стал Линдон Джонсон. Мне не нравилось его правительство. В семидесятых я принимала очень активное участие в президентской кампании бывшего вице-президента и кандидата от демократов Хамфри Хуберта. Вот он мне нравился. Я тогда активно сотрудничала с сенатором Генри "Скупом" Джексоном. Ряд других неоконсерваторов тоже примкнули к "Скупу". Я оставалась активным демократом, пока...

- Пока не состоялась встреча с Рейганом? Это было ключевое событие в вашей жизни?

- Он был первым республиканцем, которого я встретила в своей жизни. До этого я не была знакома ни с одним республиканцем.

- Это как встреча с первым мужчиной, в которого сразу влюбляешься?

- Я не была в него влюблена. Я как-то пошла вместе с несколькими моими друзьями-демократами на встречу с президентом Джимми Картером. В него мы уж точно не были влюблены - все демократы были обескуражены Картером. Мы все обратили свое внимание на Рейгана. У нас к нему не было особой приязни, но все понимали, что он лишит Картера президентского поста. Я впервые увидела тех, кого назовут неоконсерваторами в окружении Рейгана. Дело в том, что Рейган прочитал мою статью "Диктатуры и двойные стандарты" в журнале Commentary. Он прочитал ее лично - вот это было важно. Его советник Ричард Алан сказал мне, что покажет статью Роналду, что он уверен - она ему очень понравится. Рейган прочел ее в самолете по пути в Чикаго. Выходя, он потянул за рукав Алана и спросил: "Кто он?" Алан в ответ: "Кого ты имеешь в виду?" - "Кто этот Кирпатрик?" Алан: "Не он, а она. Она демократ". На что Рейган ответил: "Я тоже был демократом, так что это неважно. Я хочу с ней познакомиться". Он прислал мне письмо, в котором писал, что ему понравилась моя статья. Я не обратила на него особого внимания. Я действительно заинтересовалась этим человеком только при личной встрече. Так я стала республиканцем. Мы тогда создали в поддержку Рейгана Комитет по современной опасности (CPD). В то время это не был такой уж важный орган. Рейган был одним из немногих политиков, который был очень озабочен безопасностью Америки. Все те, кто был заинтересован в безопасности Америки, участвовали в работе комитета. Все мои сегодняшние посты - это следствие моего членства в комитете.

- Что во времена Рейгана носилось в воздухе, что для неоконсерваторов так актуально сегодня? Когда Рейган умер, они превратили его похороны в грандиозное шоу.

- Все мы тогда полагали, что Советы представляют реальную угрозу и США должны быть готовы защитить себя. Так мы думали. "Безопасность" - вот ключевое слово, объясняющее связь эпохи Рейгана с нашим временем. И тогда она имела куда большее значение, чем даже сегодня.

- Что значило в начале восьмидесятых быть неоконсерватором?

- Когда я приехала в Нью-Йорк, чтобы занять должность постоянного представителя США в ООН, Кристолы устроили в мою честь отличную вечеринку, чтобы представить меня своим друзьям в Нью-Йорке. На той вечеринке я сказала Ирвингу: "Люди называют меня неоконсерватором, а я даже не знаю, что это такое". На это Ирвинг мне ответил: "Неоконсерватор - это либерал, который схвачен за горло реальностью". Я думаю, что в этом вся суть неоконсерватизма. Это определение делает понятным для сторонних наблюдателей, что неоконсерватор - это прежде всего бывший либерал. И это важно - есть разница между теми, кто родился консерватором, и консерватором, который большую часть своей жизни был либералом.

Футуристы

Точкой отсчета "проекта века" неоконов стала речь Роналда Рейгана перед национальным обществом евангелистов в Орландо 8 марта 1983 года. В ней он назвал Советский Союз "империей зла". Именно в эту мессианскую эпоху абстрактные философские идеи Штрауса воплотились в жизнь - его последователи и ученики оказались на стратегических государственных постах. Часть неоконов считала, что идеи философа применимы к американской внешней политике, другие - что они настолько универсальны, что годятся для реформирования ЦРУ. Ученики Штрауса полагали, что аналитический стиль американского разведывательного сообщества, разработанный профессором истории Йельского университета Шерманом Кентом, слишком тесно связан с академической традицией либерализма. Кент полагал, что политические лидеры ведут себя одинаково - пытаются остаться у власти, продвигают национальные интересы, добиваются доступа к экономическим ресурсам. Так что поведение противника легко предугадать, изучая такие объективные данные, как, скажем, уровень промышленного производства. Работа шпионов не так важна.

Не то неоконы. Получив доступ к работе ЦРУ, во главу угла они поставили "природу режима": "тирании", считали они, ведут себя радикально иначе, нежели демократии. Тоталитарные государства могут устроить дьявольский обман в отношении своих намерений, а либеральные демократии способны легко на него купиться. Шпионы очень важны. Угроза, исходящая от СССР, недооценена. В борьбе с "империей зла" хороши любые методы. История знаменитого скандала Иран-"контрас" тому порукой. Некоторые видные неоконы принимали активное участие в тайных поставках оружия Ирану и последующем финансировании боевиков "контрас" в Никарагуа (заместитель госсекретаря неокон Элиот Абрамс едва избежал тюрьмы за лжесвидетельство перед конгрессом). Неоконы привлекали любые разведданные, которые могли вбить гвоздь в гроб "разрядки" с СССР, и зачастую выстраивали совсем иную аргументацию на фактах, которые были поданы в традиционных докладах ЦРУ.

Апогеем этой тактики стало создание в 2002 году в Пентагоне офиса специальных операций под руководством идейного последователя Штрауса и члена "Теллюрайдского общества" Абрама Шальски - его подразделение радикально изменило направление американской разведки в отношении Ирака. Как становится очевидным сегодня, дезинформация по поводу наличия у Саддама оружия массового уничтожения была представлена в разведданных сознательно. Неоконы были "рады обмануться". Они считают "ложь во благо" моральным актом. Благо - это когда речь идет о борьбе с экзистенциальным злом, таким как СССР в ХХ веке, и Ирак в XXI. В интервью "Эксперту" авторитетный американский журналист Джон Ньюхаус (много лет работал в "Нью-Йоркере", сейчас - аналитик Центра оборонной информации в Вашингтоне) пояснял: "Рейган был очень умен. Он умел находить баланс между умеренными и экстремистами. Умеренные занимали у него ключевые должности. И, в конце концов, именно он положил конец холодной войне. У Буша остался только один умеренный - Колин Пауэлл. И он утратил влияние. У Буша был очень плохой первый год. Он не то чтобы был национальным посмешищем, но был очень близок к тому. Он выглядел очень неуверенным в себе, не мог внятно излагать свои мысли. Его не воспринимали всерьез. Демократы набирали силу и рассчитывали в 2002 году взять под себя конгресс. Они были уверены, что следующий президент будет их. И тут случилось 11 сентября". По мнению Николая Злобина, "после совершенно фантастического десятилетия Клинтона, когда в Америке все с жиру бесились и совсем забыли о реалиях (акции росли, зарплаты росли, рынок рос), ударило 11 сентября, и все оказались в морально-идеологическом тупике. Нужен был новый миссионер. На политику неоконсерваторов всегда большое влияние оказывала религиозная идеология. Не узко понимаемая как католицизм или протестантство, а религиозные постулаты как таковые. Буш считает, что ему дана божественная миссия. Он каждый день всерьез отчитывается перед Богом. Многие считают это его слабостью. Буш считает это своей силой".

Неоконы были первыми, кто сумел предложить 11 сентября идеи, сформулированные задолго до терактов в Нью-Йорке. Они были наиболее органичными для Буша, который находился в поиске своей миссии.

- Господин Фрам, в своих интервью прессе вы вспоминали разговор с Ричардом Перлом, который состоялся 11 сентября 2001 года. Он говорил вам, на что, как он полагает, стоило бы сделать акцент в речи Буша. Что в том разговоре было самым важным?

- В тот день шла эвакуация. Мобильные телефоны не работали, и я искал, откуда бы позвонить. Первая мысль была - пойти и снять номер в отеле, чтобы воспользоваться телефоном. Но я подумал, что и там телефон не будет работать. Я вернулся на рабочее место, телефоны работали. Я вошел в офис моего друга, Ричард звонил оттуда. В тот день я говорил с разными людьми, но именно идеи Перла произвели наибольшее впечатление. Он сказал очень важную вещь: главная ошибка в борьбе с терроризмом в течение девяностых годов была в том, что мы пытались рассматривать это явление как отдельный от всего остального феномен. Мы отслеживали отдельные террористические группы, но не видели связи между ближневосточным терроризмом и политикой на Ближнем Востоке. Между терроризмом и государственной политикой ряда государств. Мы захотели использовать эти идеи в президентской речи. Президент согласился с ними. Политическая теория девятнадцатого века утверждала, что в отношениях между государствами важна их внешняя политика, а не внутренняя. До 11 сентября мы действовали по теории домино. Ее суть: мы должны работать с умеренными арабскими режимами, побуждать их к постепенным реформам, внутренняя политика не так уж важна для нас. Проблемы представляют лишь небольшие группы экстремистов. Их нужно не уничтожать, а втягивать в политический процесс. Эта теория в той или иной мере присутствовала в американской политике с 1973 года. И только атаки на Нью-Йорк вывели ее из строя. 11 сентября показало нам, что прежде всего важно внутреннее поведение государств. Проповеди в мечетях Саудовской Аравии имеют прямое отношение к внешней политике этого государства. Внешнее поведение государства всегда задается его внутренней политикой.

- Неоконсерваторы оказались тогда первыми, кто смог предложить внятные идеи относительно того, какой дать ответ на теракты?

- Одиннадцатого сентября случилось следующее. Возникла острая нужда, как вы сказали, в новых идеях. И тогда образовалась новая коалиция людей. Некоторые из них были друзьями детей исконных неоконсерваторов, другие вообще не имели никакого отношения к отцам-основателям неоконсерватизма. В американской политике появилась новая платформа. Некоторые сторонники Буша-старшего не стали сторонниками Буша-младшего. Пока они пытались понять, что происходит, другие действовали - так что теперь они пытаются обвинить неоконсерваторов в том, что те их изолировали, поставив вне политики.

- Как вы думаете, входило ли в планы бен Ладена вторжение США в Ирак?

- Не имею ни малейшего представления. В течение девяностых годов США проводили политику нереагирования на террористические акты. Многие авторитетные эксперты говорили: террористы хотят, чтобы вы реагировали, сохраняйте выдержку. И мы в основном не реагировали. Люди, которые все девяностые годы советовали нам не реагировать, ошибались. Вон видите на полке книгу "Имперское высокомерие"? Она написана экспертом, который с 1996-го по 1998 год возглавлял антитеррористическое подразделение ЦРУ по бен Ладену. Его рекомендации всегда были одни и те же: не реагируйте. И, следуя этой логике, если поймать бен Ладена, то это уж точно будет полная катастрофа. Тогда-то его сторонники разозлятся не на шутку. Это абсурд.

Имперская платформа

Штраус любил иллюстрировать свои идеи притчей о Гулливере в стране Лилипутии. Когда у лилипутов начался пожар, великан помочился на них, чтобы потушить его, а те выразили ему свое неуважение. Через сорок лет эта хрестоматийная история приобретет эзотерический смысл, когда американцы свергнут режим Саддама Хусейна в Ираке. Говорит Джон Ньюхаус: "Беда в том, что неоконы ведут Америку к определенным результатам, но не хотят брать за это ответственность. Они задумали свергнуть Саддама Хусейна, но не имели представления о том, что делать дальше. Я как-то пригласил на ланч одного выдающегося юриста. Он был адвокатом Картера и Клинтона. Это было за две недели до начала войны в Ираке. Вдруг в середине ланча он встал и направился к входу. Там стоял Ричард Перл. Они заговорили. Перл засмеялся. Мой друг вернулся, и я спросил: 'Почему Перл смеялся?' Он ответил: 'Я спросил его, что они собираются делать, когда выиграют эту войну'. Перл ответил: 'Не имею ни малейшего представления'".

- Господин Перл, будущие глобальные соперники иногда сближаются на определенное время. Так сблизились американцы и исламисты со всего мира в Афганистане и Пакистане в восьмидесятых. Сегодня мы видим сближение американцев с шиитами в Ираке. Но ведь это тактический союз - совсем скоро вы будете глобальными противниками.

- У неоконсерваторов есть разные точки зрения на этот счет. Одни утверждают, что мы сильно пожалеем о том, что выпустили на свободу столь мощные силы. Этого, конечно, нельзя исключать, но пока нет оснований утверждать, что это так. Моя личная точка зрения, хотя я не эксперт по шиитской доктрине, - в исламе нужно разделять религиозные и политические институты, которые не противоречат либеральным ценностям. Большое исключение, конечно, Иран. Но я думаю, что если бы иранцы могли голосовать, они бы уже завтра лишили всех своих мулл власти. Я не думаю, что в подъеме шиитского большинства в Ираке таится угроза для Америки.

- Каковы будут отношения Америки и Европы после того, как обнажились столь явные трансатлантические противоречия по Ираку?

- Америка была главным гарантом безопасности Европы, и европейцы чувствовали себя обязанными время от времени учитывать наши интересы. Я возглавлял натовский комитет в течение нескольких лет и считаю, что США не злоупотребляли своим особым положением. Наоборот, мы часто сдавали свои принципиальные позиции ради того, чтобы достичь консенсуса. С итальянцами, испанцами, немцами, скандинавами отношения подчас складывались аномально. Но в конце концов они умеряли свои амбиции ради того, чтобы не входить в противоречия с задачами американской политики. Безопасность была превыше всего. Все изменилось. Европейцы не чувствуют сегодня никаких угроз и не склонны учитывать наши интересы. Это аномалия. А в аномальных отношениях вы разрешаете противоречия, но делаете вид, что ничего фундаментально нездорового в этом факте нет. На самом же деле складывается очень нездоровая ситуация. Некоторых европейцев повели за собой французы. С верой в то, что единство Европы подразумевает чуть ли не враждебное отношение между США и Европой. Это сознательный диссонанс. Это как в холодную войну: тогда ведь искусственно культивировалось враждебное отношение. Сознательные усилия, направленные на подрыв американской программы, ее вытеснение, получат достойный отпор.

- У неоконсерваторов есть сегодня некий общий план действий? Как все-таки сразу определить, является ли человек неоконом?

- Если консерваторы менее склонны поддерживать те идеи, о которых написал в своей книге "The case for democracy" Натан Щаранский, то неоконсерваторы готовы подписаться в ней под каждым словом. Это одно из важнейших отличий. А в данный момент - самое важное. Вопрос в том, как далеко США должны зайти, распространяя демократию в другие страны. Многие консерваторы говорят, что это опасно, что это не наше дело, что риск слишком велик, что это дорого. Неоконсерваторы считают, что мы будем жить в более безопасном мире, если будут развиваться демократии. Потому что диктатуры начинают войны и создают внутренние условия для появления экстремистов. Мы почувствуем себя в большей безопасности, если те ценности, которые важны для нас, будут по-настоящему осмыслены и восприняты, - а для этого их нужно активно продвигать. Если вы хотите книгу, которая похожа на план действий, читайте Натана Щаранского. Сам президент очень много говорил об этой книге, он дарил ее своим друзьям, высокопоставленным чиновникам администрации, что само по себе необычно. Ирония в том, что источник вдохновения американского президента явлен в книге, которую написал выходец из бывшего СССР, советский диссидент. Щаранский сказал Бушу на приеме в Белом доме: "Президент, вы самый настоящий диссидент".

- Но вас обвинят в еврейском заговоре.

- Конечно. Но в течение всей истории малые народы спасались только благодаря могущественным друзьям. Евреев поливали грязью нацисты и коммунисты, несмотря на то что именно евреи внесли огромный вклад в политическую философию левых. История всем воздает по заслугам.

После Ирака первым тестом на способность неоконов оказывать влияние на мировую политику будет Иран. Сегодня они не готовы к новой войне и хотят объединить усилия с Германией, Великобританией и Францией, чтобы достичь соглашения с иранцами. Второй тест - смогут ли они решить северокорейскую проблему. Третий - начать и успешно завершить ближневосточный мирный процесс. Для одних это вопрос политического выживания, для других - вопрос жизнеспособности всего американского имперского проекта, для третьих - вопрос превращения "неоконсервативных убеждений" в стойкую политическую идеологию. Именно неоконы поставили Америку на зыбкую почву имперского доминирования, и именно внутренняя реакция на это доминирование может привести к некоей мутации, которая даст начало совершенно новому политическому проекту Америки. Главный вызов неоконам сегодня - не партизанская война в Ираке и не ядерные провокации режима Ким Чен Ира в Северной Корее. Внутри американского "имперского ядра" зреет сильная оппозиция всему имперскому проекту - либеральные и пацифистские движения, объединенные лозунгом "война не ответ" на вызовы эпохи. И нейтрализовать эту оппозицию, не подорвав "дух свободы" и демократические институты Америки, почти невозможно. Именно в разговоре "Эксперта" с восьмидесятилетней Джин Кирпатрик стало очевидно некое брожение в умах значительной части американцев, которым, в действительности, не по пути с неоконсерваторами.

- Госпожа посол, могут ли неоконсерваторы существенно реформировать консервативное движение?

- Не думаю. Может быть, вопрос стоит поставить иначе: изменили ли они классический консерватизм?

- Пусть так.

- Это вряд ли. Неоконсерваторы не смогут ничего изменить в консервативном движении, потому что у традиционного классического движения в США нет будущего. Классический консерватизм в своем нынешнем виде уже принадлежит прошлому.

- Но что появится на его месте?

- Вы задаете мне вопрос, на который у меня нет ответа.

- Я вижу в терминологии неоконов библейскую лексику: Бог, дьявол, добро, зло. Это не политика, это какая-то теология.

- Я с вами согласна. И вы не найдете этих слов в тех текстах, которые писала я.

- Но какие значения передают эти слова, когда мы имеем дело с террористической угрозой?

- Но вы видели их в том, что писала я?

- Нет, не видел. Ваши книги - это очень реалистический взгляд на то, чем должны заниматься политики.

- Я надеюсь.

- И вот потому я спрашиваю вас, как бывшего консерватора...

- Я все еще консерватор. Классический консерватизм мертв, но я говорила только о классическом движении.

- Но раз вы принадлежите неоконсервативному лагерю...

- Это вы решили, что я ему принадлежу.

- Так вы к нему не принадлежите?

- Я никогда не говорила, что я к нему принадлежу. Но я думаю, что в действительности я неоконсерватор. Я вам скажу то, чего я никогда не говорила журналистам. Не знаю, почему я говорю искренне с вами. Видно, вы хотите разобраться с этим феноменом. Я никогда не поддерживала войну в Ираке. Лично я - никогда. Я считаю, что Саддам - ужасный человек. И то, что он схвачен, сидит в тюрьме и его будут судить, - хорошо для всего мира. Особенно для иракцев. Но я никогда не считала, что туда стоит посылать войска.

- Вы каким-то образом скрывали эти свои взгляды?

- Я не разношу по свету все то, что волнует меня, что является моим личным мнением. Я всегда считала, что Америка не должна ввязываться в войну - за исключением тех случаев, когда другого выхода нет, для самозащиты. Я думаю, что начать войну в Афганистане и в Ираке было можно, потому что на нас напали. Это было дьявольское нападение. Но сказать, что я лично поддерживала агрессивную войну, нельзя. И в то же время я не против того, что произошло.

- Палеоконсерватор Бьюкенен заявляет, что слишком широкий имперский размах погубит империю. Неоконсерваторы понимают, что эта реальная угроза Америке?

- Я даже не знаю, кто такие эти неоконсерваторы. Я по-прежнему не знаю, как и тогда, двадцать лет назад, когда спросила Ирвинга Кристола. Либерал, которого реальность взяла за глотку... Это интересное замечание, но я не уверена до сих пор, что понимаю, кто они такие. Может быть, вы говорите о Доналде Рамсфелде, о Джордже Буше?

- Рамсфельд - да.

- Дик Чейни?

- Нет.

- Да, он очень классический консерватор. Он оказывает им поддержку.

- Но где проходит красная линия между консерваторами и неоконсерваторами?

- (После долгого молчания.) Я никогда не чувствовала, что я понимаю, где она проходит. Вы мне не поверите, но это факт. Я знаю о некоторых отличиях. Среди неоконсерваторов очень много евреев. Много неоконсерваторов или тех, кого считают таковыми, не евреи - Дик Чейни, Доналд Рамсфелд или я, например. В контексте иракской войны те, кого называют неоконсерваторами, были настроены исключительно враждебно по отношению к Саддаму Хусейну. Я всегда считала и считаю, что Америке не нужно воевать против тех, кто не воюет против нас и кто на нас не нападает. И это вы найдете во всех моих работах.

- Вы не неоконсерватор.

- Возможно, нет. Я никогда себя им не считала.

- Но вы и не являетесь оппонентом их идеям.

- Это потому, что они никогда не нападали на тех, кого я готова была горячо поддержать. Ричард Перл и я - мы оба организовали комитет в защиту Кувейта, когда Ирак напал на королевство. Мы полагали, что Кувейт будет разрушен, погибнет очень много людей.

- В интервью вы все время говорите: я лично не... Вы не считаете себя вправе говорить от лица партии или движения?

- Я не член движения или партии. Я даже не политик.

- Тогда кто же вы, госпожа посол?

- Я сторонник тех, кто поддерживает демократию. Я где-то посреди всех этих течений. И не многие об этом знают.

Как пояснял мне Николай Злобин, "Кирпатрик - один из родоначальников современной политологии. Многие фундаментальные вещи, в том числе систематизация политических режимов, разработаны ей. Мы живем во многом в тех политических конструкциях, которые созданы Кирпатрик. Она поменяла свою партийную принадлежность, последовав вслед за Рейганом. Здесь говорят: если ты молод и ты не демократ, то у тебя что-то не в порядке. Но если ты повзрослел, набрался опыта и по-прежнему еще демократ, то у тебя точно что-то не в порядке. Кирпатрик не столько уходящая натура, сколько человек, представляющий симбиоз традиционного консерватизма и неоконсерватизма. Но она отказывается от экстремистских форм неоконсерваторов. Это нечто срединное в американском истеблишменте. Это, по-видимому, не оформившийся американский мейнстрим".

Москва - Вашингтон

Материал подготовлен при активном содействии редактора интернет-проекта Washington Profile Александра Григорьева и директора российских и азиатских программ Центра оборонной информации в Вашингтоне Николая Злобина