- Ваша номинация собрала больше всего участников. Почему?
С. Ж.: Во-первых, у графиков и у архитекторов куда больше возможностей реализоваться на практике, поэтому участие в этом конкурсе им нужно меньше. Во-вторых, в представлении наших людей, чтобы заниматься графическим дизайном, нужна специальная подготовка. Я уже не говорю об архитектуре. А вещицу какую-нибудь придумать, столик какой-нибудь - это ерунда. Тем более на картинке.
- Вот именно что на картинке. Не напоминает вам этот "бумажный промдизайн" наш же феномен "бумажной архитектуры" восьмидесятых?
С. К.: Отчасти напоминает. В восьмидесятые годы не было спроса на архитектурные идеи, вот они и делали "бумажные" проекты. Теперь-то лучшие из них строят, и не потому, что они сами так выросли, а потому, что спрос на их архитектуру наконец появился.
- Почему же на промдизайн спрос никак не появляется? Казалось бы, сегодня столько говорят и пишут о дизайне, что кажется, без него никуда...
С. К.: В России сейчас невыгодно производить дизайнерский продукт. Если речь идет о массовом товаре, то выгоднее производить его в Китае, потому что там себестоимость ниже. Дорогой товар российского производства покупать не будут, потому что в этой области нет конкурентоспособных российских брендов.
- Но есть же у нас мебельные фабрики. Может, если бы они позвали дизайнера, то стали бы конкурировать с той же IKEA или с Румынией.
С. К.: Нет, с IKEA конкурировать нереально, потому что у нас никто не сможет продавать так же дешево, как IKEA с ее миллионными оборотами. На внешнем рынке с румынами конкурировать невозможно, потому что у них очень грамотно выстроена дистрибуция. А то, что наши фабрики здесь продают, оно и так продается. И удорожать мебель, добавляя в нее стоимость дизайна, им совершенно невыгодно. Плюс технологические проблемы. Насколько мы можем понять по успешно работающим российским мебельным фабрикам вроде "8 Марта" или "Шатура-мебель", они не занимаются индивидуальным дизайном. Срисовывают с иностранного, упрощают, адаптируют к существующим технологиям. И ни с кем они даже во сне не конкурируют - все равно же их товар купят.
- Получается, что нашим конкурсантам надеяться не на что. Ведь всякий дизайнерский конкурс проводится в конечном итоге ради встречи дизайнера с производителем. Зачем тогда участвовать?
С. К.: Чтобы получить свою премию - десять тысяч долларов. Для ребят это единственный способ получить за product design в этой стране деньги. Может, есть и надежда на то, что их заметят западные звезды, которые приезжают конкурс судить. Но это все-таки вялая надежда.
С. Ж.: Вообще в расчете на Запад нужно участвовать в западных конкурсах. А тут... Ну не увезет же эксперт, сраженный талантливостью работ, вдруг всех лауреатов с собой.
С. К.: Да какой смысл западным экспертам увозить с собой отсюда наших лауреатов? Вот в этом году приехал Зильберштайн. Ему вообще никто не нужен, потому что он сам придумывает свои часы. В позапрошлом году был Росс Лавгроув. Ну и что? Он там приметил Кибардина и как-то к себе поманил, но дело особенно ничем не кончилось. Зачем им наши недоученные дизайнеры, которые еще к тому же, как правило, и без языка?
С. Ж.: И без понимания маркетинговой составляющей. А это же целая история! Просто создавать красивые вещи, не разбираясь в маркетинге, - это отстой полнейший. Я не хочу сказать, что всякий западный дизайнер одновременно и талантливый маркетолог. Но если он хоть раз участвовал в производственном процессе, то он уже знает, что это такое, когда у тебя за спиной стоит десять маркетологов, которые то и дело бьют тебя по рукам: сюда не лезь и сюда, дурак, не лезь, а это нам вообще не надо, а это слишком дорого. Вот так. В общем, ни эргономика, ни геометрия форм не являются главными составляющими в промышленном дизайне. Дизайн - это средство, стоящее на службе у товарооборота.
Хотя, если вернуться к DIA, то и там Золушка встретила своего принца. К победителю-то, который придумал шприц-кнопку, уже обратились представители нашей медицинской промышленности.
- И что из этого вышло?
С. К.: Пока совершенно непонятно, какие условия ему собираются предлагать. На наш взгляд, надо тут же патентовать. И Зильберштайн об этом сказал. Однако в любом случае конкурс не решит проблемы востребованности дизайнеров. Надо, чтобы появились заинтересованные производители.
- Так откуда же им взяться, если все это невыгодно?
С. Ж.: Сию минуту ниоткуда. Но все-таки скоро они, похоже, появятся. Возникла такая тенденция, которую мы последние пару лет с интересом наблюдаем. Люди из России начинают вкладывать деньги в производство за границей. Там они создают бренд, а потом привозят его сюда. Похоже, просто перепродавать что-то многим уже надоедает. Определенного финансового статуса они достигли. Хочется еще какого-то личного, концептуального, если угодно, статуса. "Вот есть у меня миллион, а я все китайские тапочки вагонами отгружаю. Рассказывать об этом за обедом в ресторане 'Пушкин' уже как-то неловко. Деньги есть, но кто я такой-то с этими деньгами?" Вот и затевают производство по такой схеме: отсюда деньги, оттуда технологии и мозги.
- Можно предполагать, что потом этих людей заинтересуют и наши мозги?
С. Ж.: Ну конечно. Только завтра это не произойдет, это вопрос десятилетий. Но тогда, вполне вероятно, хозяева успешных брендов станут посылать наших дизайнеров учиться за границу, чтобы потом задействовать их в своем производстве.
С. К.: Да и здесь, как только появится спрос, заработает механизм развития и дизайнеров начнут готовить по-настоящему. Но не раньше.
