Утром 25 октября в Кабардино-Балкарии был убит ингушский политик Макшарип Аушев. Его машину обстреляли на трассе «Кавказ» недалеко от Нальчика.
Аушев стал известен, когда в сентябре 2007 года добился освобождения своего сына и племянника, похищенных неизвестной силовой структурой в Чечне. Он не только собрал в Назрани многочисленный митинг, участники которого пообещали не расходиться до тех пор, пока похищенные не будут возвращены, но и провел собственное расследование, из которого следовало, что в чеченском селе Гойты находилась секретная тюрьма, где содержались многие люди, бесследно исчезнувшие в Ингушетии. В дальнейшем Аушев стал одним из лидеров оппозиции, требовавшей отставки тогдашнего президента Ингушетии Мурата Зязикова. После отставки Зязикова он сотрудничал с новым президентом республики Юнус-беком Евкуровым.
Убийство Макшарипа Аушева продолжило череду громких политических убийств: немногим более года назад в Ингушетии был убит известный оппозиционер Магомед Евлоев, владелец сайта «Ингушетия.ру»; в июле этого года в Чечне — сотрудница «Мемориала» правозащитница Наталья Эстемирова.
Юнус-бек Евкуров, год назад ставший президентом Ингушетии, принес на Северный Кавказ надежду на перемены. Он сделал ставку не только и не столько на силовое противодействие террористам, сколько на диалог и примирение. И стал, пожалуй, первым из северокавказских лидеров, кто серьезно попытался бороться с коррупцией. Убийство Аушева — очень сильный удар по той политике, которую ведет Евкуров. Но, если судить по беседе с президентом Ингушетии, упорства ему не занимать.
«Его помощь была неоценимой…»
— Что сегодня является главной проблемой для Ингушетии?
— Первая и самая главная проблема — непрекращающиеся действия бандподполья против мирных жителей и правоохранительной системы. Сейчас часто говорят, что правоохранительные органы действуют слишком жестко, когда проводят спецоперации. Но любое мероприятие по нейтрализации членов бандподполья проводится по определенной инструкции. И там нет понятий «жестко», «мягко». Есть опасный преступник, который может подорвать себя и других, оказать вооруженное сопротивление. И у нас, и в других регионах есть определенная схема, как действовать в таких случаях. Так и действуют.
К сожалению, при спецоперациях иногда страдает мирное население. Мы не отрицаем ошибки со стороны правоохранительной системы, когда ее представители, например, проводят операции там, где жесткой необходимости в этом нет. Возбуждено семь уголовных дел по таким фактам. И в отношении сотрудников МВД Ингушетии, и в отношении прикомандированных сотрудников из других регионов, и в отношении одного прокурора из Чеченской Республики, который, превысив свои полномочия, убил милиционера. Скоро над ним уже суд состоится. Подали на возбуждение уголовного дела в отношении сотрудников одной из правоохранительных структур Южного федерального округа, которая дислоцируется в Ханкале.
— Что это за дело?
— По факту похищения человека. Похищенный — Танкиев из города Малгобек. (Гапур Танкиев был похищен 3 апреля этого года, с тех пор сведений о нем нет. — «Эксперт»).
— Убийство Макшарипа Аушева — это тоже издержки борьбы с терроризмом?
— Нет. Это другое. Это в первую очередь удар по моему авторитету. Мы с Макшарипом буквально за последние полтора-два месяца стали ладить, работать вместе. Перед муниципальными выборами он выступал в поддержку власти. На этих выборах его помощь была неоценимой. Последний наш разговор состоялся четыре дня назад (мы беседовали с президентом Ингушетии 26 октября. — «Эксперт»). Сегодня в оппозиции нет ни одного человека, с которым я мог бы общаться так, как с Макшарипом. С ним я мог разговаривать, ничего не скрывая, звонить в любое время, и он мне в любое время звонил.
Я не уверен в том, что убийство Аушева не является результатом действий ближайшего его окружения. Ближайшему окружению его смерть была выгодна. Он ведь сильно влиял на настроения в республике. Не исключаю и участия тех, кого Макшарип постоянно критиковал.
— Окружение Аушева — это кто? Лидер ингушской оппозиции Магомед Хазбиев?
— Я не буду называть фамилий, пока идет следствие. Одно скажу: власть в качестве заказчика его убийства я представляю в последнюю очередь. Нам это было совершенно невыгодно.
— Аушев критиковал сотрудников силовых структур за то, что они в Ингушетии нарушают российские законы и права человека. Они ведь тоже власть, пусть и не республиканская. Где, если можно так сказать, заканчивается одна власть, не заинтересованная в его убийстве, и начинается другая?
— Многие из тех, кто имеет документы сотрудников силовых структур и оружие, совершают преступления, не ставя в известность свое руководство и действуя отнюдь не по его приказу. Это нельзя смешивать с властью. Возможно, это сделали представители правоохранительных органов, но не по приказу руководства, а по договоренности между собой. В Ингушетии есть пособники бандподполья среди сотрудников силовых структур.
Я был у родителей Макшарипа, выразил им свое соболезнование. И насколько я понял, он не планировал в тот день ехать в Нальчик. Он на следующий день собирался быть в Ингушетии на свадьбе. Кто-то его срочным звонком пригласил, вызвал. О том, что он туда поехал, знал очень узкий круг лиц.
Премьер широкого профиля
— С чем связана недавняя отставка правительства Ингушетии? Почему при назначении нового главы правительства ваш выбор пал на Алексея Воробьева, выходца из силовых структур, внешнего для республики человека?
— Отставка правительства связана с тем, что я был крайне недоволен работой правительства по всем направлениям. Можно винить отдельных министров, но когда общее руководство правительством не дает своих плодов и результатов — надо менять главу правительства. Особенно это проявилось во время моей болезни, когда на два месяца все просто встало.
— С чем именно они не справились?
— Проблемы были по всем направлениям: если президент республики вмешался в дело — хорошо, если не вмешался — не происходит ничего или даже хуже становится. Например, я не успел вмешаться в работу в сфере образования — ситуация с зачислением в вузы Ингушетии по итогам единого госэкзамена, распределение абитуриентов по целевым бюджетным местам в вузах других регионов. Пока я болел, там было все по-прежнему, а надо было грамотно там работать, искоренять коррупцию, чтобы каждый абитуриент заслуженно поступал на учебу. По сельскому хозяйству — проблемы с обеспечением топливом, техникой, притом что деньги на это есть. Мне обещали к концу лета ликвидировать все сельскохозяйственные ГУПы, создать вместо них крестьянские фермерские хозяйства — не сделано ничего. По газу, свету, воде — долги как были, так и остаются. Текущие платежи никто не собирает, никто не контролирует их уплату. По лесному хозяйству, по дорогам — такая же картина. Я не чувствовал поддержки со стороны правительства.
— Но почему же все-таки «варяг»?
— Почему я назначил русского, а не местного? Почему-то по всем регионам стало принято говорить: если не местный, значит, не справится. Совершенно это неправильно. Воробьева я знаю давно, лет десять. По первому образованию он военный строитель и очень хорошо владеет этим вопросом. Может убедительно оспорить доклад профильного министра и выдвинуть свои предложения по самым разным вопросам — начиная со сметы и СНИПов и заканчивая надзором за строительством. Прекрасно разбирается в экономике. Работал в центральной оперативной таможне, в этой структуре долго и довольно успешно занимался противодействием коррупции и борьбой с экономическими преступлениями. В таможне служил, в МВД служил, работал в Министерстве сельского хозяйства. Он — обучаемый человек и хорошо всю ту кухню знает. В совершенстве знает силовой блок. Хороший юрист. Прокурор республики говорит, что ему тяжело с Воробьевым разговаривать. Его обмануть сложно. Он знаком со всеми начальниками силовых структур на уровне генералов, был у меня советником, потом секретарем совета безопасности, и я чувствовал его помощь и поддержку.
— Что он уже успел сделать в республике?
— Стационарные посты милиции на дорогах стали работать лучше — это заслуга Воробьева. Он же работал по проблеме машин с тонированными стеклами и машин без номеров (такие машины часто упоминаются в сообщениях о бессудных казнях или похищениях людей в Ингушетии. — «Эксперт»). Занимался ремонтом дорог, складированием стратегических запасов, взаимодействием с соседними республиками. С ним в качестве премьера я спокоен. Он не подведет.
Чиновник с коптилкой
— Одним из своих приоритетов вы называете борьбу с коррупцией. В какой степени этой борьбе способствуют решения, принятые в последнее время федеральными властями, например обязательное декларирование имущества чиновников?
— Мы такую практику установили: расписать всех чиновников начиная с президента и заканчивая главой администрации села, кто сколько платит за коммунальные услуги. Чиновники тоже хитро делают: имущество записывают на родных, а сами как будто голые. Когда чиновник ничего не платит за коммунальные услуги, я могу его вызвать и спросить: а где ты живешь? ты с коптилкой живешь? поедем к тебе в гости. И если там большой коттедж — то у меня есть повод спросить: кто платит? Именно такими методами надо разбираться с чиновниками. Декларация имущества и доходов чиновника — это хорошая вещь, ее надо просто вводить в практику.
Если я пишу в декларации, что у меня нет жилья на территории республики, я его снимаю, и машины у меня нет, только государственная, какие ко мне вопросы? А если чиновник живет в неарендованном коттедже, вопросы возникают. Это же твой коттедж, почему его на себя не оформляешь? У нас ведь до сих пор многие особняки стоят вообще ни на кого не оформленные. И машины его заставить оформить. И заставить честно признаться перед людьми, что это все его. Люди же смеются над этим. Не будем фамилии называть, но когда большие градоначальники пишут, что у них есть только старая «Волга» семидесятых годов, раритет, — кто в это верит?
Принятый антикоррупционный закон помогает. Но все зависит от того, как я буду на месте работать. Сегодня я имею полное право сказать любому: ты вор, потому что я сам не вор. Завтра как будет, не знаю. Может, я тоже привыкну к этому и начну воровать.
— Правда ли, что сменился глава управления ФСБ по Ингушетии, и произошло это в том числе по вашей просьбе?
— Правда, что сменился, но неправда, что по моей просьбе. Огромное спасибо директору ФСБ России. Это одна из структур, которая реально оказывает помощь даже не в уничтожении членов бандподполья, не в проведении спецопераций, а в профилактике преступлений. И с предыдущим, и с нынешним руководителем управления ФСБ по республике у меня всегда было полное взаимопонимание. Эта система хороша тем, что там ничего и никого не лоббируют, заранее людей готовят и жестко их контролируют, поэтому этот организм еще не разложился.
— Как вам удалось добиться принятия закона о границах муниципальных образований в Ингушетии? Ведь до вас его не могли принять много лет, ссылаясь при этом на проблему Пригородного района, который до депортации ингушей в 1944 году входил в состав Ингушетии, а теперь входит в состав Северной Осетии.
— Грубо говоря, некоторые чиновники этим законом торговали. Они почему-то связывали его с Пригородным районом и с ингушско-чеченской границей. Я его долго читал. Даже консультантов приглашал. И не мог понять, в чем причина, почему его не принимают. Искал среди этих строчек какой-то подвох и не мог его найти. Он совершенно не связан с Пригородным районом. Ингушетия семнадцать лет в таком положении, что Пригородный район в составе Алании, там уже принят закон о границах муниципальных образований, есть муниципальное образование этого района. Ингушетия может еще сто лет оставаться в таком положении и не принимать закон. Но это не в пользу самих ингушей и Ингушетии. Сейчас закон приняли — та же ситуация остается с Пригородным районом, та же с чеченской границей. Ничего не изменилось.
Отсутствие этого закона в течение долгого времени нанесло урон и экономике, и социальной сфере, усугубило криминогенную обстановку. Мы наплодили многих, кто торговал имуществом, торговал землей, потому что не было общего хозяина в селе в лице муниципальных образований. Я специально для обсуждения этого закона созвал съезд народа Ингушетии. Сказал все это и на съезде, и позже, при голосовании по закону в парламенте республики. Много было таких, кто говорил: тут вы себе и вырыли могилу, зря вы согласились провести съезд, вас развели. Но я понял, что, если я сейчас что-то докажу, дальше легче будет. Благо в администрации президента поняли мою позицию, поддержали ее, подсказали, как сделать лучше. Люди увидели, что я сам выступил, на съезд пустил всех, кого раньше к трибуне не подпускали, дал слово тем, кто не был в программе записан. И самые одиозные пусть выступают. Семьсот делегатов было на съезде, всех мы выслушать не могли. Но я сказал: все, кто хочет выступить, пожалуйста — в коридоре стоит камера, подходите к ней и выкладывайте. Я даю слово, что все, что вы говорите, будет показано по телевидению в течение недели-двух и люди вас услышат. Пятнадцать-семнадцать делегатов проголосовали против. Главная причина была в том, что я сам встал под удар, не спрятался. И сказал: либо мы еще семнадцать лет будем ходить с барабанами и все без толку, либо мы сейчас закон примем и не будем последними в стране, проведем выборы, создадим муниципальные образования и будем хозяевами в своем доме. Народ понял, что так лучше. Я этому рад.
— Консультируетесь ли вы с вашими предшественниками на посту президента Ингушетии?
— Я поддерживаю с ними контакты. Считаю, что это необходимо. Приглашаю их в республику на все мероприятия. У нас тесный диалог. Они мне дают советы. Сами звонят, и я им звоню. Я не считаю их бывшими. Не может быть бывшим президент.
— Вы не чувствуете политическую конкуренцию со стороны Руслана Аушева? После того как вы были ранены, он предложил Кремлю назначить его исполняющим обязанности президента...
— Я в этом плане не амбициозен. Не думаю, что Аушев поступил подло или некрасиво. Он не сказал: я хочу власть захватить. Он сказал: я могу при определенном указании возглавить республику до выхода Евкурова из больницы. Не вижу здесь ничего подлого и плохого. Конкуренции тоже не вижу. Если есть возможность навести порядок, добиться стабилизации, какая разница, кому управлять республикой? Если завтра у меня не получится и власть поймет, что не получилось, моя задача сказать народу: извините, не оправдал ваше доверие, не получилось, власти сказать спасибо. Мы не Евкуровы и не Аушевы. Есть должность президента. И давайте поддержим президента. Я не пытаюсь завоевать авторитет выше, чему у Зязикова или Аушева.
— Известно, что вы планируете создать совет ингушских тейпов. С чем это связано? Вы недовольны тем, как работает парламент?
— Я доволен работой парламента. Совет тейпов не должен брать на себя его функции. Нельзя с помощью такого совета остановить коррупцию и бандитизм. Если бы было можно, это до меня давно бы сделали. Тейп — это профилактика коррупции и правонарушений. Я не хочу, чтобы молодежь уходила в лес. Я хочу владеть обстановкой в республике, оперативно решать какие-то вопросы: село оцепить, выйти в лес на поиски каких-нибудь охотников, срочно локализовать стихийное бедствие. Боевиков вытаскивать из леса. Вот где нужен тейп. Допустим, я в присутствии уважаемых членов его тейпа потребую от министра закрыть коррупционные схемы. Неужели тейп на него не воздействует? Воздействует.
— Ингушская оппозиция в свое время создала свой совет тейпов, «Мехк-кхел», и даже называла его альтернативным парламентом. Чем ваши планы отличаются от того, что делает оппозиция?
— «Мехк-кхел» был создан в противовес власти. Там есть бывшие депутаты. Не скажу, что плохие, все хорошие, но обиженные. Которым власть не дали, которые искреннее поверили в этот «Мехк-кхел». Я думаю совершенно о другом. На ровном месте, не тратя никаких средств, я могу создать еще один инструмент, который будет способствовать стабилизации обстановки в республике. Есть случаи, мне пишут письма: женщина, мать троих детей, не может своих детей прокормить. Я вызываю людей из ее тейпа, спрашиваю: можете собрать по сто рублей и помочь ей?
— Не могу не коснуться еще одной весьма болезненной для республики проблемы. Удается ли вам возвращать боевиков из леса? В Чечне в свое время им давали оружие и зачисляли на службу в республиканское МВД. У вас другой подход?
— В этом году четырнадцать человек вышли из леса, и работа эта продолжается. Я принципиально против того, чтобы давать им оружие и принимать на службу. Из тех, что вышли, четверых мы отправили на учебу в другие регионы России. Они нигде не проходят в розыске, совершенно чистые. Все эти мероприятия мы проводим в тесном сотрудничестве с прокуратурой, МВД, ФСБ. Чтобы человека, вышедшего из леса, нигде не арестовали. Остальных трудоустроили в республике. Троим или четверым выдали по линии службы занятости деньги, чтобы они занялись индивидуальным предпринимательством. Кто-то пошел в строительную бригаду. Их контролируют участковые, чтобы они были на виду.
— Четырнадцать человек из скольких находящихся в лесу?
— Точно сказать нельзя. По всем данным, в лесу находится более трех десятков человек. Но у них есть сообщники, есть сторонники, готовые хоть сегодня ночью взять в руки оружие. Они для меня все ингуши, преступников надо приводить в нормальное русло, чтобы они уходили с преступного пути. А хороших делать еще лучше. Для этого нужно разговаривать, примеры подавать, тех, кого вытащили из леса, показывать — вот они, с ними ничего не случилось.
