Объявление о созыве нового Вселенского собора (Вселенским он представляется, разумеется, католикам) было сделано папой Иоанном XXIII 25 января 1959 года, через несколько месяцев после его избрания. Согласно распространенному мнению, 76-летний кардинал Анджело Ронкалли был увенчан тиарой скорее как нейтральный и устраивавший всех кандидат, который уже был немолод и от которого хотя бы поэтому не ждали никаких резких преобразований. Тем более поразительно, что свой понтификат он начал с созыва собора.
В описаниях самого Иоанна XXIII объявление о созыве собора перед кардиналами в римской базилике Святого Павла за городскими стенами выглядит как вдохновленное свыше решение. Папа вспоминал о том, что его «внезапно… осенила великолепная мысль» и он «не узнал свой голос», провозглашающий созыв собора. Ничего не подозревавшие кардиналы встретили объявление ошеломленным молчанием. «Когда я заметил их изумление, то понял, что делаю революцию», — вспоминал позже Иоанн XXIII.
Perestroika в Ватикане
Изменения, открытые Вторым Ватиканским собором, впрочем, появились не на пустом месте и не вдруг. Строгая консервативная позиция церкви определялась скорее специальными усилиями пап и римской курии. Внутри же церкви — сложного и многосоставного организма — всегда были и есть разные точки зрения и разные ответы на вопрос «камо грядеши?». Иоанн XXIII лишь счел нужным открыть им дорогу.
Собор проходил с 1962-го по 1965 год. Иоанн XXIII не дожил до его окончания, завершал работу собора его преемник папа Павел VI. На открытии собора Иоанн XXIII сказал о том, что не планирует вводить или обсуждать новые доктрины, речь идет о другом: «сделать шаг вперед к проникновению в суть доктрины», чтобы подлинное учение церкви можно было толковать «посредством исследовательских методов и внешних форм современной мысли».
К этому времени относится появление термина «аджорнаменто». Слово, обозначающее в переводе с итальянского «обновление», применительно к католической церкви стало обозначать уникальное явление — как perestroika применительно к новейшей отечественной истории. Разумеется, сравнивать оба процесса бессмысленно — речь идет лишь о признании значительности перемен.
На первый взгляд может показаться, что собор действительно не вводил новых доктрин. Однако предложенные им трактовки католического учения и допущения, сделанные в церковном устройстве, определили совершенно новую роль церкви в мире. Термин «революция» применим ко Второму Ватиканскому собору в том смысле, в каком говорят о «революции Коперника», в ходе которой изменились не Земля и Солнце, но наши представления о планетах.
Изменения, произведенные Ватиканским собором, иногда очевидны, иногда же речь идет о сложных определениях, значение которых могут представить лишь серьезные богословы. Однако можно уловить общее направление: церковь перестала замыкаться в каком-то своем особом бытии в мире, а ее первосвященник перестал быть «пленником на Ватиканском холме» (см. «С чем подошли к предыдущему собору»).
Сделать более живой
На соборе была принята догматическая конституция о церкви Lumen Gentium («Свет народам»), в которой говорится о мистической «единственной Церкви Христовой», которая, устроенная на Земле как общество, «пребывает в католической церкви». В этом вроде бы не рушащем основы определении на самом деле содержится крайне важная мысль: о тождестве земной католической церкви и «единственной Церкви Христовой» говорить нельзя, а значит, она присутствует и в других земных церквах. Даже само это допущение на уровне догмата изменило представления о том, как именно связана католическая церковь с другими церквами — православными и протестантскими, а значит, и устранила некоторые из казавшихся непреодолимыми преград.
В этой догматической конституции земная церковь была названа «странствующей». Такое определение допускает разные трактовки, но стоит учесть, что прежде в подобных случаях принято было говорить о «воинствующей церкви».
В декларации Dignitas Humanae («Человеческое достоинство») собор принципиально изменил свое отношение к вопросу религиозной свободы. Было объявлено, что право на выбор религии коренится в природе человека и достоинстве его личности, а потому любые внешние принуждения тут недопустимы. Среди прочего этим решением церковь объявила о незаинтересованности в сотрудничестве с любыми государственными властями в деле контроля за верующими.
В декларации Nostra Aetate («Наш век»), посвященной нехристианским религиям и возможности межрелигиозного диалога, собор постановил, что церковь не отвергает в иных религиях ничего из того, что является в них «истинным и святым», то есть собор прямо допустил, что другие религиозные учения также оказываются связаны с истиной, а значит, диалог с их представителями необходим не только из соображений высокой политики.
Важные изменения касались и структуры церкви. В Lumen Gentium было подчеркнуто, что епископы на вверенной их попечению территории фактически являются главами поместных церквей и вместе с Римским епископом (то есть папой) составляют общую коллегию. Хотя примат папы конституцией не отвергается, был сделан акцент на том, что католическая церковь в принципе является сообществом поместных церквей.
Еще более важным для последующих изменений оказалось определение Lumen Gentium «апостольства мирян». За мирянами была признана активная роль в церковной жизни: «Им должны открыться все пути, чтобы в меру своих сил и сообразно нуждам времени они ревностно участвовали в спасительном деле Церкви». При этом «в меру тех знаний, компетентности и авторитета, которыми обладают миряне, они имеют право, а иногда и прямую обязанность выражать свое суждение о том, что касается блага Церкви». Это постановление сделало мирян не просто пассивными членами приходов, но участниками церковной жизни на самых разных уровнях, положило начало возникновению многих связанных с церковью светских сообществ, если угодно — сделало церковь более живой, интересующейся делами, заботами и мыслями своей паствы.
На одном языке
Пожалуй, самое видимое изменение, осуществленное после Второго Ватиканского собора — реформа литургии, — также объяснялось именно желанием подчеркнуть роль мирян в церкви. Как известно, теперь служба в католических церквях осуществляется не на латыни, а на местных языках.
Это не единственное и не самое важное изменение. Нововведения коснулись торжественного чина тридентской мессы: в нем сократился покаянный канон, введены новые молитвы, произносимые верующими вслух. Священник, прежде служивший мессу, обратившись лицом к распятию над алтарем, теперь проводит ее, стоя лицом к верующим. Причащать мирян разрешено под двумя видами, а не под одним, как это было издавна заведено в католической церкви. Иными словами, самим чином мессы решено сократить разрыв между священником и мирянами, который прежде символически подчеркивался в разных ее элементах.
Не все из названных нововведений определены непосредственно собором. Важно подчеркнуть и то, что традиционная месса также не признана ошибочной и не запрещена. Хотя до 2007 года священник, желавший ее служить, должен был испрашивать разрешения у своего епископа. Впрочем, вопрос и о языке службы, и о способах причащения мирян также формально оставлен собором в компетенции местных епископов. Иными словами, в этом вопросе сейчас церковь избегает твердых определений и не спешит расставлять точки над i.
На соборе была принята пастырская конституция, посвященная вопросам церкви в современном мире, Gaudium et Spes («Радость и надежда»), в которой было подчеркнуто: «Радость и надежда, скорбь и тревога наших современников, особенно бедных и всех страждущих, — это также радость и надежда, скорбь и тревога учеников Христа». Церковь объявляла, что намерена откликаться на проблемы современного мира и разговаривать с ним на одном языке. При этом в своей деятельности она намеревалась пользоваться лишь собственными средствами, не прибегая к помощи государств и не отдавая явного предпочтения какой-либо идеологии или государственному устройству. В конституции было особо подчеркнуто, что церковь «никоим образом не смешивается с политическим сообществом». Эта декларация имела различные последствия. Среди прочего католическая церковь отказалась от декларируемого политического антикоммунизма, который был естественным для предшественников Иоанна XXIII. Этот шаг, возможно вызванный политическими расчетами, имел гораздо более важные последствия, чем приспособление к реалиям мира 1960-х годов.
Церковь уходит в мир
Второй Ватиканский собор действительно не утвердил ни одного нового догмата веры. Он лишь нашел средства рассказать о фундаментальных положениях католического учения тем языком, который смогли услышать и понять верующие — прежде всего понять, как это учение соотносится с сегодняшним днем. Он нашел не противоречащие главным догматам основания для того, чтобы открыть католическую церковь навстречу другим конфессиям и религиям.
Формально это заключалось в том, что католическая церковь прислала наблюдателей во Всемирный совет церквей и присоединилась к экуменическому движению. Впрочем, само появление нового, связанного с католической традицией подхода к экуменизму в каком-то смысле сформировало особый взгляд на само это движение, которое первые десятилетия своего существования виделось продуктом преимущественно протестантской мысли.
То, что Святой престол осуществляет свои экуменические инициативы, оказывается важным как для критиков, так и для сторонников экуменизма. Не станем загадывать, какие плоды принесет такая деятельность. Церковь оказалась готова говорить о современных проблемах мира. И, что не менее важно, церковь оказались готовы слушать. На то были разные причины; весьма значимая из них — происшедшее после собора активное включение мирян в жизнь церкви. Это не дает церкви уйти в самосозерцание, заставляет задумываться и искать ответы на вопросы, волнующие мир, но с другой стороны — обеспечивает чуткую аудиторию.
В конце концов, об отношении папы римского к абортам или контрацепции столь широко известно в том числе и потому, что эта позиция многим представляется важной — независимо от того, многие ли готовы ею руководствоваться. Церковь оказывается ожидаемым собеседником по проблемам сегодняшнего дня. Кстати, получаемые ответы — решительно не устраивающие многих — один из доводов в пользу того, что изменения в церкви затеяли не ради изменений, а популярность не зарабатывается отказом от основ вероучения. Церковь фактически отказалась от прямого сотрудничества с государственными властями и, как оказалась, выиграла и от этого.
В эпоху глобализации и кризиса государственных институтов структура, состоящая из отдельных ячеек с сильным гражданским активом, которая к тому же способна формулировать свое мнение о злободневных проблемах и участвовать в их решении, возможно, оказывается наиболее нужной и востребованной. Того, что в XXI веке такой структурой окажется католическая церковь, еще 50 лет назад практически ничто не предвещало.
