Мариинский театр показал очередную премьеру балетов Джорджа Баланчина. На этот раз выбор пал на "Блудного сына" Сергея Прокофьева. К регулярному появлению в Петербурге новых спектаклей американского классика уже настолько привыкли, что в профессиональных кругах это не вызвало никакого ажиотажа.

Мариинка начала осваивать Баланчина двенадцать лет назад. Но даже в Советском Союзе первооткрывателем его спектаклей не была: они уже шли в Тбилиси, Перми и даже в самом Ленинграде в Малом оперном театре. Гениальность хореографа и его бесспорное лидерство среди балетмейстеров ХХ века даже в России конца 80-х сомнений не вызывали. Однако тогда русский балет, все еще не расставшийся с мифом о собственном первенстве, ценил в Баланчине только то, что казалось адекватным русской классической традиции. В Тбилиси, Перми и Ленинграде шло одно и то же: "Серенада", "Тема с вариациями", "Pas de deux" на музыку Чайковского. Большой театр, нарушивший тенденцию и рискнувший поставить в 1991 году "Блудного сына", пережил сокрушительный провал: спектакль прошел два десятка раз и исчез из репертуара.

Как выглядели те спектакли двенадцатилетней давности, позволила судить "Тема с вариациями" , возобновленная ныне в пару к "Блудному сыну". Сосредоточившиеся на премьере американские педагоги из фонда Баланчина отдали ее в руки местных репетиторов. В результате наспех сколоченный спектакль, которому, очевидно, не хватило репетиций, оказался погребен под шикарными театральными люстрами, тяжеленными расписными и расшитыми пачками и величественностью танцовщиков.

Словно забыв опыт пяти последних лет, они чувствовали себя массивными искусственными цветами какого-нибудь "Оживленного сада" из "Корсара", а не мобильными и легкими гоночными автомобилями Баланчина. И ни старательность красавиц кордебалета, ни изумительная красота ног Софьи Гумеровой и напористость Дениса Матвиенко не в силах были скрыть приблизительность исполнения одного из лучших балетов Баланчина.

Однако со времен первой премьеры "Темы" Петербург стал главным экспертом по стилю балетмейстера. Здесь были возобновлены или поставлены впервые в России "Серенада", "Аполлон", "Драгоценности". Все они в большей или меньшей мере являют генетическую связь хореографа с петербургским балетом: пронизаны петербургскими мифами и воспоминаниями о Петербурге. На них Мариинский театр осваивал не только лексику, но и сам способ мышления Баланчина. "Блудным сыном" Мариинка дала понять, что ее честолюбие этим не ограничивается.

"Блудный сын" - второй крупный балет хореографа: он был поставлен для труппы Сергея Дягилева в 1929 году, через год после премьеры "Аполлона". Спектакль, годы спустя ставший образцовым украшением репертуара любой презентабельной труппы, является фаворитом и у исследователей. Он - благодатная почва для сопоставлений и ассоциаций: в последний год своей бурной жизни один российский беглец - Сергей Дягилев дает возможность поставить балет в своей прославленной труппе другому такому же беглецу, только очень молодому, - Джорджу Баланчину, а в главной партии в нем выступает еще один их соотечественник - Сергей Лифарь. В основе спектакля - легенда о блудном сыне. И 25-летний Баланчин в сотрудничестве с композитором Сергеем Прокофьевым, сценаристом Борисом Кохно и художником Жоржем Руо ставит спектакль - свободный, дерзкий, виртуозный, лишенный всяких комплексов самоутверждения. Образец для современных творцов, объясняющих отсутствие таланта недостатком денег, времени или технических возможностей.

Чтобы рассказать библейскую легенду, Баланчину нужно полчаса сценического времени, шестнадцать танцовщиков, два живописных задника (один условно изображает пейзаж отчего края, второй - зазывные яства чужбины), шатер, обозначающий родной дом, деревянная конструкция, служащая то забором, через который сбегает Блудный сын, то стол, за которым он пирует с бритоголовыми попутчиками, то крест, к которому они, обобрав, пригвождают его, то корабль.

Минимализм постановочных средств продиктовал минимализм лексики. Баланчин почти не позаимствовал движений из словаря Петипа, а трансформировал те, что увидел на улице или в парижских кабаре.

И танцовщики Мариинского театра, еще несколько лет назад капризно отказывавшиеся ломать тела под усложненные темпы баланчинских балетов, самоотверженно осваивают новый стиль. Андрей Меркурьев - Блудный сын, еще недавно чистенько и тоскливо декламировавший pas de deux из "Щелкунчика" и "Дон Кихота" в Театре имени Мусоргского, с энтузиазмом скручивается в прыжках-загогулинах, колотит кулаками по колену, сопротивляясь непреклонности Отца, а в финале старательно карабкается ему на руки. Ослепительно красивая в рубиновом костюме и высоченном колпаке с рубиновыми камнями Дарья Павленко в роли Сирены по-баланчински вызывающе прогибается в мостиках, оттопыривает бедро, сохраняя при этом баланчинскую же изысканность и невозмутимость.

На высоте и кордебалет: не обнаружив в этом спектакле ни пируэтов, ни поддержек, ни прыжков, он тем не менее точно и музыкально воссоздает механизированный стиль спектакля, демонстрируя завидную увлеченность. Последнее обстоятельство принципиально: именно невежественное равнодушие артистов когда-то погубило постановку Большого.